Полихромный ноктюрн - Ислав Доре

Над восточными воротами кружила чёрная птица. Укрывшись от дождя под ладонью башни, ворон внимательно всматривался в происходящее под ним. Отражение города в его глазах выглядело иначе, будто смотрит на давно забытые руины среди пепельных болот. Внимание пернатого привлекло два человека, вошедших в Оренктон. От них исходила невидимая рябь, её можно лишь почувствовать далёким отголоском присутствия опасности, как ту, что чувствует зверь за секунду до того, как охотник отпустит тетиву.

Рамдверт выставил руку, неё осторожно приземлился ворон. В клюве сжимался окровавленный обожженный клочок ткани шейного платка, от него осталось совсем немного.

— Как ты и говорил, Кобб не смог сидеть без дела, дожидаясь нашего возвращения, — проговорил Вальдер. К его плечам всё так же прикасался белый шарф.

— Только моя правота совсем не приносит радости. И уже давно, — дал ответ Рамдверт и взял лоскут, чтобы убрать его в карман сюртука.

— Нужно было взять его с собой и вместе унести сундуки. Тогда был бы сейчас жив. Вот непослушный воронёнок…

— Я видел его рану. С ней только бы замедлил нас. Ему было нужно ждать, набираться сил. Но нет, решил поступить иначе. И вот… не смог избежать встречи с последствиями своего выбора.

Вальдр нахмурился, чуть-чуть припустил воротник, оберегающий от непогоды и любопытных глаз.

— Ты совсем ничего не чувствуешь? Он же, как-никак был особенным…

— Сейчас это не имеет никакого значения. Сначала закончим дело, а потом выпьем за него. Это хотел услышать? Я помню нашу с ним первую встречу и знаю, что он доверился мне, последовал за мной, чтобы попытаться остановить надвигающуюся беду. Да, Кобб погиб, но погиб, встретив последствия собственного выбора, а не чужого. Как по мне… это что-то да значит.

— Поймал на слове. Выпьем за него, как и за всех остальных, кто покинул нас раньше времени. Кубком не отделаешься. Я буду следить за тобой. А теперь займёмся делами насущными. Нужно найти болтушку. О! Кажется, придумал способ, что поможет вытащить Кильмиора. Вот стоишь и вдруг бах! Как же люблю эти озарения! Этим и займусь.

— В Колодец не так легко попасть. Подземная крепость. Тёмный и сырой лабиринт. Расскажешь, как ты вытащишь его? Вдруг нужна помощь.

— Нет, справлюсь сам. В моём плане есть часть, которую, скажем так, тебе видеть нельзя. А то потом покоя мне не видать, — произнёс Вальдр, разглядывая закоулки улицы. — Ну и грязь. Здесь определёно нет канализации. Ну, всяком случае, которую используют по назначению. Ладно хоть не освоили печать газет. А то совсем был бы кошмар. Вот, прям, вижу расклеенные по стенам листовки с портретом улыбающегося Наместника. И надпись под «козликом»: «Бойтесь знаний. Они выжгут вашу веру, разожгут костёр сомнений». Или нечто подобное. Безвкусица стала настоящим оружием, убивающим в человеке человека. Вот… если бы мою поэзию так распечатали, сразу бы посветлели внутри и услышали мелодию своих прекрасных чувств…

— Хорош! — почти взмолился Рамдверт. — Твоя жестокость вообще знает границы? Да ты Садонику фору дашь своей так называемой поэзией. Каждый, кто прочтёт хотя бы четверостишье… тут же сойдёт с ума.

— Э, всё не так плохо. Ты, просто, не понимаешь. Но я понимаю. Нельзя требовать уметь чувствовать что-то столь прекрасное от того, кто пытается спрятать внутренний свет под панцирем. Ты что… черепашка?

— Да-да, как скажешь.

— Оставлю тебя наедине с этой мыслью. А теперь займёмся делом…

— Сделаем всё быстро.

— Сейчас бы перекусить. Если найду что-нибудь непростительно вкусное, тебе прихватить?

— Прихвати.

По городу бродили сборщики тел. Те водили повозки, собирали плоды прошлой ночи. Их появление предвещал прямо-таки едкий скрип, звучал он, как если бы кто-то упорно старался ржавой пилой с загнутыми зубцами распилить бедренную кость. Гнетущая насмешка вбивалась в уши, сжимала пружину ожиданий худшего, чем держала каждого в колком напряжении. Когда сборщик в пропитанных дёгтем лохмотьях отошёл в сторону, к дому напротив, то Рамдверт выхватил оставленный без присмотра топор, после чего каплей затерялся в водах Оренктоне.

Фигура в обожженном плаще, поправляя закрывающую лицо повязку, остановилась напротив тупика, откуда доносились почти неслышимые стоны. В глубинах тени высоких построек поселилась жестокость. Затянув бинт, подошёл ближе и увидел: один из служителей собора страстно бил кого-то ногой; бил как молоток, забивающий гвоздь в крышку гроба своего отвратительного врага. Самоотречённый уст в чёрном одеянии с красными лентами, после каждого удара, напоминал искалеченному о непостижимой важности Сахелана, Первого слышащего.

— Бедная искра. Ты забыла какой свет тебя наставляет. Сахелан принёс себя в жертву. Вознесся, стал Приомнисом, чтобы мы смогли надеяться на появление немыслимых троп. Они приведут всех в объятия Все-создателя, — после мощного удара сухой ногой уст заботливо утешил: — Но ничего, я болью выжгу в тебе эту заразу. Как же ты не поймёшь, наш путь труден, подобен канату, протянутому над пропастью соблазнов! Мы слепые канатоходцы, а единственное что ведёт нас — это Голос!

Безумец, с трудом выдерживая миг исцеления, посмотрел на своё раздробленное запястье и простонал: — Цветок, возникший среди песков, укрылся под свалкой знаний. Серый человек проклял себя жаждой отравленного солнца… и не дал цветку бежать. Астрологи стоят за нашими спинами. Никто не понимает, что петля поводка затягивается. Затягивается всё сильнее — нам не убежать.

— Проглоти тишину. Запей болью и прислушайся. Не позволяй обмануть себя! Анстарйовая заточён в недрах, но даже оттуда его дрёма пытается развратить нас, — выкрикнул уст и принялся бить ещё сильнее. — И не смей упоминать об этих ПРЕДАТЕЛЯХ!

Безмолвный наблюдать в горелом плаще не вмешивался, не останавливал последователя Сахелана. Незримые сомы сомнений тянули его в разные стороны. Правый своим хищным видом внушал страх, какой может зародиться под кожей в момент встречи с людоедом. Он вёл вверх по лестнице, вёл за возможностью получить желаемое вместе с ответами на свои вопросы. Другой же скользкий усач пытался отвести к свалке, о которой только услышал. Там мог быть нужен. Сомневаясь в выборе, поволочился к собору, куда звал долг. Или же собственное желание?

Поднявшись по ступеням, семьдесят семь позади, мужчина с забинтованным лицом остановился. Башни с острыми тёмными шпилями своей сломанной короной пронзали небо. В неровности их нельзя было упрекнуть, но всё же, смотря на них, появлялось чувство, будто что-то не так.

Над входом в собор Примуулгус возвышалась древняя плита. Надпись на ней гласила: «Слушай Голос за стеной, он тебя оберегает, он следит, он понимает». Начало было потёрто временем, как и третья, и пятая