Нежное насилие - Мари Фишер

Тут-то и появился этот человек, к которому Катрин сразу почувствовала отвращение. Почему? Потому что он был таким обывательски-сверхкорректным высокопоставленным чиновником почтового ведомства? Или потому, что она боялась, как бы он не отнял у нее мать? Даже сегодня она не могла ответить на этот вопрос. Но теперь Катрин склонялась к мысли, что он вообще-то был человеком вполне порядочным. Иначе ее мать, весьма критически оценивавшая мужчин, никогда не ощутила бы к нему симпатии. Но Катрин всегда его ненавидела.

Она себя не выдавала, играя роль девочки великодушной и мужественной. Катрин и сейчас еще помнит, как ее довольная собой мать прихорашивалась, что-то напевая, словно совсем юная девушка. Катрин была уверена в том, что, когда этот призрак исчезнет и наступит пора неизбежного разочарования, она будет достаточно надежной опорой для матери и сумеет утешить ее.

Этого человека, который вовсе не был родственником, ей приходилось называть «дядя Карл». Так она и поступала, хоть и с некоторой долей иронии, на которую, впрочем, взрослые внимания не обращали. Катрин страдала, когда он оставался у них на ночь. Спал он в большой комнате, где раньше стояла кровать родителей Хельги, а теперь – ее самой. Но, во всяком случае, «дядя Карл» никогда не появлялся перед Катрин в спальной пижаме или в кальсонах, и эта его деликатность делала сосуществование сносным.

Но когда мать объявила дочери (а было это во время завтрака, в понедельник – Катрин помнила этот день будто вчерашний), что она, Хельга, и «дядя Карл» собираются пожениться, Катрин разбушевалась:

– Ты не посмеешь причинить мне такое зло! – кричала она. – Мне совершенно нет дела до того, что он меня любит. Он мне не нужен. Пошли его к черту! Я ненавижу его!

Все аргументы матери отскакивали от нее, как от стенки горох. Для нее не имело никакого значения, что он хорошо зарабатывает и может рассчитывать на высокую пенсию. В то, что он – очень порядочный человек, она верить не желала. А то, что он собирается заменить ей отца, она находила просто смешным.

– Хватит с меня твоих глупостей, – кричала Катрин, – я ими сыта по горло! Или он, или я! Это мое последнее слово.

– А что если я выберу его? – спросила мать с удивительной твердостью.

Этого Катрин не ожидала. У нее перехватило дыхание. Разве мать не твердила ей постоянно: «Ты – все, что осталось у меня в этом мире»? А теперь, значит, уже не «все», она уже не «единственная», а просто «ничто»? И кто же ее оттеснил? Этот скучный мелкоклетчатый тип – «дядя Карл», которого мать знала всего несколько месяцев и не успела даже как следует разглядеть!

Первым побуждением Катрин было ответить: «Тогда я сбегу!» Но в тот же момент она поняла, что эта угроза глупа. Беглецов-детей, как правило, ловили, унижали и возвращали домой или отправляли в детский дом. Ей надо было придумать ответ похлеще, и он тут же пришел ей в голову:

– Тогда я уйду к отцу, и…

Мать с явной издевкой продолжила:

– …И Марго очень обрадуется.

– …И отец обязательно устроит меня в хороший интернат, – завершила свою мысль Катрин самым холодным тоном, какой только смогла изобразить.

Мать побледнела. Она знала, что предположение Катрин не беспочвенно. Густав Гросманн определенно не пожалел бы сил и энергии, используя подвернувшийся случай, чтобы вцепиться в дочь и отобрать ее у матери. Хельга знала, что жизнь Катрин в интернате вовсе не означала бы вечную разлуку, что несколько раз в году бывают каникулы, большие и малые, что дочь и в интернате будет нуждаться в материнской заботе…

Однако Катрин представила это себе совсем иначе, да и сегодня еще полагала, что мать тогда испугалась потерять дочь раз и навсегда. Катрин не видела других причин своей победы в этой битве. Ибо мать действительно отказалась от Карла. Правда, некоторое время они еще встречались, это девочка чувствовала. Но он уже никогда больше не приходил к ним в дом, а вскоре все вообще увяло само собой. Но с тех пор Катрин чувствовала себя виноватой перед матерью.

Однако была ли она действительно виновата? Может быть, матери нужно было бороться за человека, которого она любила? А любила ли на самом деле? А может быть, сопротивление дочери помогло ей избежать нежелательной для нее официальной регистрации брака?

Вопросы, вопросы… Ответа на них Катрин не найдет никогда. В свое время мать не могла говорить с ней на эти темы, ведь дочь была еще девочкой-подростком. Но и ныне их не затронешь. Да это и бессмысленно, потому что мать обязательно истолкует обстоятельства так, как это подходит именно ей. Она скажет: «Я пожертвовала ради тебя счастьем всей своей жизни». Этих слов мать никогда не произносила, но даже и не высказанные, они всегда витали в воздухе. Стряхнуть с себя это наваждение у Катрин не было сил. Она всегда жила с навязчивым ощущением долга – она была обязана компенсировать матери то счастье, которое обошло Хельгу стороной из-за неуступчивости дочери.

Позже, когда в жизнь Катрин вошел Петер, она попыталась вырваться из порочного круга. Но эта попытка окончилась так, что хуже некуда.

Резкий стук в дверь прервал раздумья Катрин.

– Ну давай же, мама, выходи, наконец! – кричала Даниэла. – Ты все еще не готова?

Катрин завернула краны, вытерла руки полотенцем и вышла из кухни.

– Сейчас иду, – ответила она с вымученной улыбкой, – только кое-что еще переодену.

В своей комнате она, готовясь к отъезду в Зауэрланд, разложила на кровати серые фланелевые брюки и красный пуловер с белым норвежским орнаментом. И задумалась, будет ли эта одежда подходящей для встречи с Жан-Полем. Впрочем, раздумывать было бесполезно, ведь платья и юбки она упаковала заранее, а теперь уже не могла попусту тратить время, внося какие-то изменения.

Даниэла ходила за ней по пятам и ждала, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– А ты тогда действительно пошла бы в интернат?

Катрин застегнула молнию на брюках.

– Да.

– Теперь жалеешь, что не сделала этого?

– Я об этом никогда не думала, – ответила Катрин, натягивая пуловер.

– Но ведь хотела пойти?

– Думаю, что на самом деле нет. Я только хотела напугать бабушку.

– Довольно-таки подлая затея, а?

– Да, это было глупо, – признала Катрин и расчесала щеткой свою черную, как вороново крыло, гриву.

– Что значит «глупо»?

– Заставить любить невозможно.

– Но ведь бабушка всегда тебя любила? Или нет?

– Да, конечно. Но я не хотела делить ее любовь с кем-то еще. В этом-то и состояла проблема. – Катрин положила щетку на место и подтолкнула Даниэлу к выходу.

– Но ведь мою любовь ты делишь с бабушкой, а бабушкину – со мной…

– Мы все трое любим друг друга, тут все нормально. А где же бабушка?