Рассвет над морем - Юрий Смолич

Но вся околица глубоко почитала старуху Столярову, и «мама Феня» было ее прозвищем, нежным и почтительным. Мама Феня слыла авторитетом на всю Слободку во всех сложных вопросах среди женщин, да и среди мужчин. Ее уважали за доброе сердце, заботливость и вечное беспокойство о невзгодах своих соседей.

Итак, опасность миновала. Мама Феня унесла пустое блюдо. Заседание могло спокойно продолжаться.

И Ласточкин стал развивать высказанную им уже ранее мысль.

Речь шла о конспирации.

Ласточкин требовал соблюдения самой строгой конспирации. Белогвардейщина начинала первым делом с создания контрразведки. Каждая офицерская дружина непременно организовывала свою собственную контрразведку, а в рабочие организации и на предприятия были засланы многочисленные шпионы и провокаторы.

Ласточкин заявил:

— Нашу подпольную работу, товарищи, мы сосредоточим в центре города, под самым носом у контрразведки. Это и будет самой лучшей конспирацией: нет места безопаснее, чем за пазухой у врага. Что же касается предприятий, то, всемерно укрепляя и расширяя наши большевистские ячейки на заводах и фабриках, мы в то же время начисто откажемся, во всяком случае для начала, от организации там каких бы то ни было прямых выступлений. Никаких подпольных собраний на предприятиях! Ни одной подпольной явки на заводах и фабриках.

У Ласточкина были убедительные аргументы: не навлекать дополнительных репрессий на рабочий класс и не провалить подполье. Контрразведчики справедливо ожидают наибольшей для себя опасности именно из рабочих кругов и именно в рабочих кругах и на предприятиях будут старательно докапываться до подполья. Нельзя обнаружить перед ними даже хвостик подполья — и этим сорвать все дело подготовки пролетариата к восстанию.

И, обосновывая свою мысль, Ласточкин сделал целый экскурс в историю рабочего класса Одессы за последние годы, показав себя отличным знатоком города, несмотря на то, что был здесь первый раз в жизни и всего второй день. Очевидно, готовясь отправиться сюда по заданию Центрального Комитета, он заранее тщательно ознакомился с местной обстановкой.

Одесский порт до начала мировой войны по экспортно-импортному обороту был первым в России. В одесском порту вели дела двенадцать иностранных пароходных компаний, а местный, русский торговый флот, приписанный к одесским причалам, насчитывал сто двадцать судов среднего и большого тоннажа. В связи с этим в Одессе возникли десятки крупных и сотни мелких предприятий. Рабочий класс с семьями составлял до войны почти половину всего населения Одессы. Рабочих в одесской промышленности и в одесском порту было больше пятидесяти тысяч.

Но за годы войны большая часть рабочих сынов Одессы была мобилизована в армию, и многие из них так и не вернулись домой, погибли на позициях. Место кадровых пролетариев, славных своими революционными традициями, заняли за эти годы на одесских предприятиях недавние выходцы из деревни — особенно из кулацких поселков немецких колонистов, которых ввиду их германского происхождения воздерживались посылать на противонемецкий фронт, — а также мелкий служивый люд, кустари и мелкие торговцы, разорившиеся за годы войны, а не то и просто укрывавшиеся от посылки на фронт и купившие себе «бронь» на предприятиях, работавших «на оборону». Таким образом, ко времени революции социальный облик рабочих одесских заводов заметно изменился: хлынула мелкобуржуазная стихия.

Именно в этих не пролетарских, пришлых, случайных группах, в заводских коллективах и находили себе опору в дни Октябрьского переворота меньшевики, эсеры и анархисты. Анархисты, правда, пополняли свои ряды главным образом за счет деклассированного, люмпенского населения, которого в Одессе и в дни революции насчитывалось до двадцати пяти тысяч и которое одновременно питало и разбойничьи банды Мишки Япончика.

Через «рабочую аристократию», на которую опирались меньшевики, через мелкобуржуазные круги и группы анархистов или через специально подготовленные кадры полицейских шпиков и провокаторов из «зубатовских» черносотенных организаций белая контрреволюция протягивала свои лапы к самому сердцу одесского рабочего класса:

— Вот почему, — закончил Ласточкин, — мы должны все время быть начеку. Всю силу партийного, большевистского влияния нести в рабочие массы, но вместе с тем бдительно остерегаться козней контрреволюции именно здесь. Задача нашего подпольного партийного центра: ни одного предприятия без нашей большевистской организации. Задачи наших подпольных большевистских организаций на предприятиях: разъяснительная работа, направленная против интервентов и против провокационной деятельности меньшевиков и эсеров, — во-первых, и подготовка восстания — во-вторых. Это, — повернулся он к машинисту Куропатенко, — думается мне, будет ответом и на те вопросы, которые вы поставили вначале: о нашем отношении к меньшевикам и эсерам.

Эту речь Ласточкина слышал и Александр Столяров. После пляски перед домом он оставил на улице трех братьев допевать пьяные песни, а сам вошел в дом и сел к столу вместе с членами областкома. Товарищи уже сообщили ему о том, что он избран заместителем председателя областкома.

Когда Ласточкин кончил, Александр Столяров попросил слова.

— Мне особенно пришелся по сердцу, — сказал он, — анализ, которому подверг товарищ Николай наш одесский трудовой народ, и его призыв держать ухо востро с меньшевиками и эсерами, с блудливыми подпевалами белой контрреволюции. И верно, нужно как можно скорее вырвать из-под их влияния ту часть трудящихся, которая еще идет на их гнусные приманки. Но я думаю, что одновременно с организационной и пропагандистской работой наших ячеек на фабриках и заводах необходимо самым широким образом начать массовую работу. Надо немедленно же осуществить массовый акт, который раскрыл бы глаза на меньшевистско-эсеровские махинации и тем, кто еще не прозрел, акт, который бы возвел баррикады между нами, большевиками, и этими пособниками буржуазии. И именно сейчас, когда мы готовимся к большой войне против иноземных интервентов.

Он на минуту умолк — все тоже молчали и напряженно ждали его слов — и заговорил снова уже совсем иным тоном, как-то по-простецки, даже затылок почесал.

— Вот только что, когда мы здесь на улице кренделя выписывали и горло драли, рассказали мне ребята с завода Спивака и Спеванова, что в конце Московской улицы, — две недели они уже бастуют! Две недели бастуют, а Спиваку и Спеванову хоть бы что! Прошел слух, что они даже собираются объявить локаут. Закроют заводик, продадут его французским или английским посредникам — их уже шатается тут до черта, — и тысяча рабочих рук на улице подыхай с голоду и безработицы! На прошлой неделе такую штуку уже отколол Инбер: закрыл мельницу — и триста человек на улице. А перед этим Родоконаки продал джутовую немцам, а те половину цехов и закрыли: полторы тысячи на улице… И на каждый локаут — санкция градоначальника, его превосходительства Мустафина; этот бандюга решил таким способом обессилить и разложить наш рабочий класс — безработицей и голодом…

Столяров вдруг стукнул кулаком по столу, так что подпрыгнули и зазвенели стаканы.

— Вот я и спрашиваю: чья сила в Одессе — наша, рабочего класса, или градоначальника Мустафина? Я спрашиваю и хочу, чтобы ответ на это услышала вся Одесса. Их, контры, беляков и паразитов, больше, чем нас, подпольщиков-большевиков; за ними недавно были немецкие оккупанты, а будут английские, американские или французские, но за нами — пролетариат, за нами все трудящиеся, весь народ. И нас больше, и мы сильнее, сколько бы пулеметов, пушек и дредноутов они сюда ни пригнали! Мы, большевики, понимаем это, а нужно, чтобы наше превосходство в силе увидел и понял каждый трудящийся, и в первую очередь именно тот, которого обхаживают меньшевики и эсерики!

Столяров обвел взглядом сидящих за столом, помолчал минуту и спокойно закончил:

— Я предлагаю не спускать ни одному Спиваку или Спеванову. Не спускать, а бороться против них. И бороться не так, как якобы «борются» меньшевики, выдвигая при забастовках только экономические требования — повышение заработной платы или там страхование, — а по-большевистски: превращать каждую забастовку в забастовку политическую, открывать глаза отсталому элементу на то, что только свержение власти буржуазии даст возможность удовлетворить все требования пролетариев. Я предлагаю, товарищи, объявить всеобщую забастовку солидарности и политического протеста против попыток буржуазии укрепить свое господство. Пускай трудящиеся города увидят, что настоящая власть в руках у трудящихся, а не у градоначальника Мустафина!

Столяров сел, и все вокруг стола сразу заговорили:

— Правильно! Всеобщую забастовку! Продемонстрировать силы рабочего класса! Чтоб не вышло опять так, как в дни революции в Германии!..