Рассвет над морем - Юрий Смолич

Потому-то и оказался здесь мосье Энно в роли консула при правительстве украинского гетмана.

Правительству украинского гетмана консул Франции уполномочен был содействовать всемерно.

Конечно, если б спросили лично у мосье Энно, он сказал бы, что и пану украинскому гетману тоже следовало бы дать по шапке! Ведь украинский гетман был немецким ставленником — ставленником государства, против которого Франция воевала целых четыре года, и в этой войне даже самого мосье Энно едва не призвали в армию, чтобы он отдал свою жизнь где-нибудь под Маасом, Верденом или на Марне.

Но мосье Энно мог это сказать разве только мадам или в кругу самых близких друзей, а перед лицом всего человечества должен был осуществлять высокую политику правительства, направленную на поддержку украинского гетманата.

Ведь война против Германии уже окончилась, и окончилась победой Франции, значит отпала нужда в антинемецких союзниках.

Ведь пан гетман был против большевиков, значит заслуживал всяческой поддержки.

К тому же, как выяснилось совсем недавно, на том же совещании в Яссах, гетман вовсе и не был сепаратистом, а, наоборот, всей душой сочувствовал возрождению сильной централизованной капиталистической России, что как раз и отвечало интересам Франции в ее соперничестве с Англией.

И вот на тебе, нежданно-негаданно, — не успел мосье Энно прибыть сюда с полномочиями всемерно укреплять гетманский режим, как этот самый гетманский режим зашатался; бывшие деятели известной уже мосье Энно Центральной рады Винниченко и Петлюра вдруг устроили путч против пана гетмана!

Казалось бы, дело простое: раз консул Франции прибыл, чтоб поддерживать на Украине гетмана, а директория в Белой Церкви, эти самые Винниченко с Петлюрой, затеяла против гетмана восстание, то — какой может быть разговор? Разогнать директорию! Усмирить восстание!

Но, оказывается, директория тоже против большевиков, а ведь мосье Энно для того и прибыл, чтобы оказывать поддержку всем, кто против большевиков.

Вот тут-то консул Франции и начинал… чего-то не понимать.

Что генерала Деникина с его армией надо поддерживать, раз он против большевиков и за французскую политику сильной России, это консул Франции понимал.

Но кого же поддерживать — гетмана или директорию, если и гетман и директория против большевиков, — в этом консул Франции никак не мог разобраться, хотя и хвалился перед английским адмиралом Боллардом своей осведомленностью в национальном вопросе. Тем более что в национальный вопрос все это как будто бы и не укладывалось, так как и те и эти, и гетманцы и петлюровцы, были украинцы.

И посоветоваться консулу Франции, собственно говоря, было не с кем. Мадам Энно — самый надежный советчик — только отмахивалась: и те и те — хохлы, мужичье, всех их надо гнать в шею!.. А премьер Клемансо в ответ на телеграфный запрос своего консула — что же делать, — только развел руками. Так представил себе это мосье Энно, потому что в ответ получена была телеграмма, в которой премьер запрашивал: а кто ж это такие — петлюровцы и что это за штука такая — директория? Когда консула снаряжали из Парижа на Украину с особыми полномочиями, директории еще и в помине не было. Премьер Клемансо и поручал теперь консулу — не откладывая в долгий ящик, изучить настоящий вопрос и незамедлительно представить свои соображения.

Таким образом, мосье Энно должен был вопрос изучить.

Он рассуждал так.

Петлюровцы, возглавляемые директорией, — заядлые сепаратисты. Следовательно, они действуют не в интересах Франции, политика которой ориентируется на единую и неделимую Россию. Таким образом, им как будто бы следует дать по шапке.

Гетманцы не против единой сильной России, то есть действуют в плане французской политики. Следовательно, им можно не давать отставку.

Но гетманский строй вот-вот может развалиться, и его место займет строй петлюровский — сепаратистский.

Поддерживать ли его? И чего тогда добьется консул Франции, прибывший на Украину с особыми полномочиями?

Усилит английские, антифранцузские позиции…

Пот оросил чело мосье Энно.

А может быть, как советует мадам, не поддерживать ни тех, ни других?

Но ведь кто-нибудь из двух — либо гетман, либо директория — должен же в конце концов одержать верх. Кто поручится мосье Энно, что победителем будет гетман, а не директория?

Никто.

Пот снова оросил чело мосье Энно. Он даже вынул платочек и утерся.

Может быть, поддержать и тех и других?

Но ведь тогда обе стороны, почувствовав себя сильнее, начнут еще пуще дубасить друг друга. Кто же в таком случае будет воевать против большевиков?

Эврика!

Мосье Энно, кажется, нашел выход. Каждой стороне можно сперва что-нибудь пообещать, а затем постепенно уговорить каждую сторону мирно договориться и поделиться. Скажем, так: половина Украины пусть будет во главе с гетманом, а половина — во главе с директорией. Разве не хватит места всем на такой огромной украинской земле? Вон какие широкие просторы.

Консул Франции взглянул на карту, висевшую как раз против стола на стене. Боже мой, Украина никак не меньше самой Франции!

Но дело в том, что на всю эту территорию претендовал еще и генерал Деникин с добрармией, выражая притязания русских антибольшевистских контрреволюционных кругов, и эти притязания полностью укладывались в русло французских устремлений к единой и сильной России…

Но дело в том, что на значительную часть украинской территории, от Карпат и до самого Черного моря, заявляли претензии еще и сепаратистские круги «Великопольши», представленные здесь маршалом в французской шинели и забавном четырехугольном кепи. Маршал прочил Польшу в верные дочери Франции и жаждал для «Великопольши» протектората Французской республики. И эти домогательства антибольшевистских белопольских кругов, как это было достоверно известно консулу Франции, горячо поддерживало все французское правительство во главе с самим премьером Клемансо.

Мосье Энно еще раз отер пот с лица и нажал кнопку звонка.

Хочешь не хочешь, а надо было браться за пристальное изучение вопроса, ведь премьер Клемансо ждал безотлагательных соображений…

Вошел секретарь и доложил, что внизу, в вестибюле, собралось множество посетителей, жаждущих аудиенции у мосье консула Франции.

— Кого вы сегодня примете, мосье консул? — спросил секретарь.

— Сегодня, — вздохнув сказал мосье Энно, — первый день, и сегодня я буду принимать всех, кто бы ни пришел, пусть проникнутся уважением к демократическим идеалам Франции! Кто там ожидает?

Секретарь перечислил. Явились представители города, представители всероссийских антибольшевистских организаций, представители украинской антибольшевистской общественности, а также генерал Бискупский по неотложному, как он уверял, делу.

Мосье Энно с содроганием вспомнил моржовые усы генерала и его отвратительную наклонность вечно что-нибудь клянчить и решительно отмахнулся:

— Этот может и подождать! В первую очередь мы примем депутацию от города. Надо оказать уважение городу, на территории которого расположилась наша резиденция. Ну, и русских представителей можно, поскольку они пришли вместе. Депутацию от города и российских представителей просите в приемную «А». Пускай подождут там, я выйду через пять минут.

Эти пять минут ожидания были необходимы для того, чтобы поддержать консульский престиж. Кроме того, они нужны были мосье Энно, чтобы заглянуть в жилые апартаменты и спросить у мадам совета — как вести себя с представителями города и российской общественности?

Мадам Энно как раз заканчивала украшать комнаты картинами и фарфором, наскоро свезенными из музеев Одессы.

На вопрос мосье Энно она ответила коротко и недвусмысленно:

— Ах, Эмиль! Ведь ты же дипломат! Сколько раз я напоминала тебе основной принцип дипломатии: действовать наперекор тому, что тебе подсказывают. Не давай никаких обещаний, но внимательно прислушивайся к тому, что обещают тебе. Вообще лучше молчи. А если уж придется говорить, то выражайся поучительно и загадочно. В этом секрет престижа государственного деятеля. Ах, и почему это консул ты, а я только твоя жена? Куда бы лучше было наоборот. Уж я бы им всем показала, что такое настоящая дипломатия.

Но мадам Энно напрасно так пренебрежительно относилась к дипломатическим талантам своего мужа. Через пять минут мосье Энно с завидным дипломатическим достоинством появился в приемной «А» перед представителями города и российской общественности. Усики его торчали кверху, как две мягкие кисточки для акварели, галстук был вывязан с непревзойденным искусством, на визитке — ни пылинки, а складка на брюках — как шнур отвеса у каменщика. Лицо сохраняло выражение слегка меланхолическое, несколько томное, приветливое, однако отмеченное высокой озабоченностью.