Рассвет над морем - Юрий Смолич

В мазанке на Молдаванке жила Шурки Понедилка «мама родная». Отец его — корабельный кондуктор Понедилок — погиб еще в русско-японскую войну, под Цусимой. Мать, белошвейка, своими силами вывела Шурку в люди. И теперь, когда старуха потеряла зрение, вышивая дамские пеньюары для «парижской» фирмы дамского белья «Либерман, сын и Ко» на Ришельевской, Шурка заботливо ухаживал за матерью. Надо было каждый день наколоть дров, принести воды, замешать отруби на пойло козе, то-другое сделать по хозяйству. Служба не давала Шурке возможности забегать домой дольше чем на полчаса, но он и за полчаса со всем этим управлялся, целовал мать в голову, она его умоляла, чтоб «остерегался» и «не встревал куда не следует», крестила — и Шурка опять что есть духу бежал через весь город, чтоб поспеть до вечерних склянок, то есть переклички экипажа «Витязя» перед сном.

Но сегодня заседание областкома затянулось, и срок его отпускной уже кончался.

Забежать все-таки к матери или спешить на корабль? Только воды принести и дров наколоть, а уж коза как-нибудь обойдется сегодня без пойла.

Нет. Лучше пусть перебьется мамаша денек без воды и дров, чем завтра Шурка сядет на гауптвахту и оставит ее на три дня без присмотра.

И Шурка решительно зашагал к порту.

Ласточкин в это время на Садовой крикнул извозчика.

— На Ришельевскую, братец! Знаешь, там лавчонка турецких Табаков, возле молочной «Неаполь»?

В табачной лавочке «Самойло Солодий и Самуил Сосис» было уже пусто в эту позднюю пору: еще полчаса — и наступало время, когда по городу можно было ходить только с пропусками гетманской «варты» или деникинской контрразведки.

Когда Ласточкин вошел, хозяин лавочки — Солодий или Сосис, а вернее — их третий компаньон, который вкладывал в торговое предприятие свой труд приказчика (в то время как Солодий и Сосис вкладывали только «оборотный капитал», проделывали махинации с контрабандистами и получали прибыль), а еще точнее — подпольщик, выполнявший функции приказчика, — как раз подсчитывал дневную выручку и перекидывался словцом с солдатом в армейской гимнастерке, стоявшим возле прилавка.

Солдат был Александр Столяров; он успел добраться сюда раньше Ласточкина, несмотря на то, что Ласточкин полдороги проехал на извозчике. Столяров шел напрямик, оврагами, мимо Дюкова сада.

— Однако вы быстро! — удивился Ласточкин. — Правда, я заговорился немного с Шуркой Понедилком. Дельный паренек, будет из него толк!

— Парень непутевый, — возразил Столяров, — но человека мы из него сделаем и толк будет. Я по дороге успел прицепиться к трамваю.

— А Григорий Иванович? Неужто не пришел?

— Григория Ивановича еще нет. И это странно, потому что он всегда бывает очень точен. А уже половина одиннадцатого…

В эту минуту перед лавочкой остановился шикарный извозчик на «дутиках». Ласточкин и Столяров занялись сигарами и папиросами, выбирая каждый товар на свой вкус. Приказчик, готовый к услугам, склонился над прилавком перед покупателями. Дверь отворилась, и вошел осанистый господин в шубе и бобровой шапке.

Ласточкин сразу же поинтересовался ценой на сигары «Трапезунд», Столяров попросил пачку крепкого трубочного «Дюбек анатолийский»: они и не узнали Котовского.

И только когда Григорий Иванович снял шапку и тоже потребовал гильз — «только с русским свинцом вместо турецкого табака», они все весело рассмеялись.

Все трое прошли за прилавок, протиснулись в узкую дверцу и очутились в задней комнате. Это был склад товара Самойла Солодия и Самуила Сосиса. Склад гранат-лимонок и револьверных патронов областкома был глубже — в погребе под полом, и попасть в него можно было, лишь подняв люк под ящиками с сигарами, сигаретами и табаком. Ящики с куревом громоздились в этой комнатке у всех стен.

Когда двери закрылись, Ласточкин сразу озабоченно заговорил:

— Вот что, Григорий Иванович. От имени комитета мы должны передать вам несколько важных, поручений.

— А именно? — заинтересовался Котовский.

— А именно… надо узнать, большой ли десант собирается высадить здесь Антанта. Хотя бы приблизительно, в круглых цифрах. И уже совершенно точно и безотлагательно надо выяснить, какой национальности будут войска союзников, которые должны сюда прибыть: англичане, американцы или французы? А может быть, и все сразу? Понимаете, Григорий Иванович?

— Понимаю! — сказал Котовский. — Такие сведения лучше всего получать из первых рук.

— Что вы подразумеваете под «первыми руками»?

— Гм! Скажем, консул Энно с особыми полномочиями…

— Вы думаете, что можно проникнуть даже к консулу?

На этот вопрос Котовский не ответил. Он ответил на вопрос, который, очевидно, мысленно только что поставил себе сам:

— Думаю, что за один раз, может, и не выясню всего. Придется побеседовать с ним и так и этак… А еще какие дела?

Ласточкин сел, сели на ящики с табаком и Котовский со Столяровым.

— Хочу я еще, Григорий Иванович, открыть здесь, где-нибудь на Ришельевской, в самом центре города, портняжную мастерскую. Такое, знаете, фешенебельное ателье, модный салон для верхушки белоэмигрантского бомонда. Чтоб, знаете, могли заказывать себе отличное, по последней парижской моде, платье все эти фертики из добрармии, франты контрразведчики, да и офицеры будущей оккупационной армии. Документы же у меня, как вы знаете, на имя купца. Так что оформить приобретение мастерской и тому подобное можно будет без всяких недоразумений. А по профессии я, как вы тоже, может быть, слышали, портной, закройщик. Но вы, Григорий Иванович, в этой мастерской себе гардероба не сошьете, — вдруг улыбнулся Ласточкин, — потому что вас и в Одессе-то не будет…

— Как так? — удивился Котовский. — А где же я буду?

Ласточкин улыбнулся.

— Будете вы, конечно, в Одессе. Но раз вы переходите на разведывательную работу, мы распространим слух, и слух совершенно «верный», что Котовский, дескать, уехал из Одессы, перебрался куда-нибудь, ну, скажем, в Бессарабию, к себе на родину, или еще что-нибудь в этом духе…

— Ах, «дескать»! Понимаю, Иван Федорович! Завтра же меня здесь не будет.

— Даже и сегодня уже нет, — снова улыбнулся Ласточкин. — Кстати, чтоб вы знали: меня тоже нет. Очень прошу вас хорошенько запомнить: отныне я и для вас вовсе не Иван Федорович Смирнов, а только купец второй гильдии Ласточкин Николай.

— Понимаю, товарищ Николай. Будет выполнено. Какие еще поручения?

Они просидели долго, допоздна; компаньон-приказчик фирмы «Самойло Солодий и Самуил Сосис», торговавшей контрабандным турецким табаком, не успел уже до комендантского часа уйти домой и остался ночевать в своей лавочке. Он лег под дверью, у порога, с пистолетом в руке: надо было стеречь прибыли Самойла Солодия и Самуила Сосиса, вернее — охранять от опасности подпольный центр.

Глава четвертая

Под резиденцию консула Франции с особыми полномочиями был отведен Воронцовский дворец — в конце Николаевского бульвара, на горе, господствующей над территорией порта.

Мадам Энно организовала все именно так, как было решено. При кабинете консула устроено было три приемных: для представителей русской общественности, для представителей украинских кругов и третья — маленькая, у самого кабинета — для всех остальных.

Жилые апартаменты — изолированные половины с отдельными выходами для мосье и для мадам — расположены были позади анфилады официальных покоев, окнами во двор.

Телефоны мосье Энно приказал поставить только в кабинете, в комнате секретарей и в вестибюле, внизу. В комнате секретарей был установлен и телеграфный аппарат: консул намеревался вести переговоры по прямому проводу.

Обновляя телефон, первым позвонил адмирал Боллард.

Английский адмирал Боллард прибыл только накануне на английском крейсере «Бейвер» в сопровождении английского же крейсера «Скирмишер». Крейсеры бросили якоря на Большом рейде, на мотоботе были доставлены на берег штаб адмирала Болларда и взвод охраны из сухопутных шотландских стрелков. Мосье и мадам Энно на портовом катере выезжали навстречу адмиралу, его штабу и стрелкам.

Затем мосье и мадам Энно мило провели вечер в апартаментах адмирала в гостинице «Лондонской». Это был совсем интимный обед, без местной прислуги, — подавали к столу шотландские стрелки в клетчатых юбочках под управлением ресторатора Штени. За дверьми шотландские волынщики высвистывали на своих волынках вальсы и марши.

Адмирал был приятно поражен тем, что первое же место на русской земле, на которое ступила его английская нога, носило имя столицы Британского королевства. Адмирал только неделю назад по приказу военного министра Британии выехал из столицы Британии Лондона на Украину и прибыл прямехонько в одесскую гостиницу «Лондонская». Поднимая бокал, адмирал произнес: