Гоблины. Пиррова победа - Андрей Константинов

— По-моему, сейчас не самое лучшее время для широких жестов.

— Здесь я с тобой, пожалуй, соглашусь. Время, действительно, не самое лучшее. У «Явки с повинной» по трем летним месяцам и так сезонный отток читателей. Нам бы сейчас самое время цепляться за старых да попытаться новых увлечь. А чем ты мне предлагаешь их увлечь? Мутными текстами про очередные бизнес-разборки?

— Дело ваше, конечно. Но… Я, понимаешь, бьюсь, заказы ищу…

Трефилов попытался сделать вид, что подобные статьи попадают к нему не самотеком, но исключительно в результате его доблестной «оперативно-розыскной» работы. (О том, что за каждую подогнанную рекламу ли, «заказуху» ли Геннадий Антонович получал свой, строго фиксированный, процент, здесь скромно умолчим — не станем уподобляться людям, считающим деньги в чужом кармане).

— Опять же народ, коллектив то бишь, ропщет: давно зарплату не поднимали. При такой-то инфляции! — продолжал гнуть свою линию (или биться за свои проценты?) Трефилов.

— Кто бы мне зарплату повысил? — огрызнулся Обнорский. — Короче, Склифософский! О чем материал?

— Да там на самом деле все очень цивильно. Кстати, про такие темы мы обычно бесплатно пишем. А, между прочим, зря! Журналисты кучу собственных сил, времени, бумаги казенной на расследования тратят. А тут — само прямо с неба готовенькое свалилось. Да еще и денег предлагают.

— Ты так и не сказал о чем материал.

— Рейдерский захват. Стопудово наша тема, — окончательно окрылился Геннадий Антонович. — Место действия — Калининград. Там наехали на фирму «Балтфиш», на балансе которой стоят восемь рыболовецких судов.

— Ну и с чего это вдруг в питерской газете мы станет касаться бизнес-проблем этого анклава? Положим, с заказчиками все ясно — этой статьей они хотят привлечь внимание полпреда по Северо-Западу. А нашим-то читателям вся эта маета зачем? Сразу сделается очевидным, что всё здесь за уши притянуто.

— За уши, да не совсем! Юридически контора зарегистрирована в Питере, и головной офис у них тоже здесь. А в Кёнигсберге — только суда, команда, море и рыба. Вот вам и привязка. Куда уж привязчивее?… Ой, ради бога, извините! У меня входящий.

Трефилов торопливо вытащил из кармана мобильник и, конспиративно прикрывая трубку ладошкой, зашептал интимно. Да так ловко это у него получалось, что Обнорский, как из спортивного интереса ни старался, все равно не смог уловить ни одной произнесенной им фразы.

Переговорив пару минут, Геннадий Антонович убрал трубку и потрясенно уставился на шефа:

— Андрей Викторович, чудны дела твои, Господи!

— Не понял? Мои или Господа?

— Да тут такой, блин, дурдом. Мне сейчас звонили представители другой стороны!

— Какой еще стороны? Выражайся яснее.

— Представители захватчиков «Балтфиша».

— И чего хотят?

— Хотят минимум на месяц поставить блок на все материалы по этой теме. Обещают очень приличные деньги. Гораздо больше, чем предлагали потерпевшие. То есть мы напрочь забываем про «Балтфиш», просто ничего о них не пишем, а нам за это — кругленькая сумма! — Геннадий Антонович чуть ли не руки потирал в предвкушении потенциальных барышей. — Ну так что, Андрей Викторович? Печатаем за небольшие или не печатаем за большие?

Похоже, Трефилов уже успел забыть, что несколько минут назад ему и пять тысяч долларов казались большими деньгами.

Обнорскому сейчас очень не хотелось принимать решения по этой во всех отношениях дурнопахнущей теме. Так что в высшей степени пунктуальное явление Даши стало для него наилучшим выходом из ситуации:

— Андрей Викторович! Вам пора ехать в Смольный.

— Ах ты, черт! — театрально вскинулся Обнорский, театрально посмотрев на часы. — В самом деле, пригораю капитально!.. Всё, Гена, считай, я тебя услышал. Покручу-помозгую и позднее дам тебе знать. А сейчас действительно не могу: опаздываю к мадам.

Трефилов собирался было возмущенно возразить, но его опередила Даша, огорошив жутким сообщением:

— Геннадий Антонович, а вас на вахте какой-то мент дожидается. Из криминальной милиции.

В мозгу Трефилова тут же вспыхнуло апокалиптическое видение стальных наручников, защелкивающихся на его волосатых руках, и ему сделалось дурно. А журналистская подкорка на автопилоте уже выдавала на гора сенсационный заголовок к этой скандальной картинке:

«Путь журналиста-неудачника: от миров криминала до явки с повинной»…

Еще долго в питерском Главке с содроганием будут вспоминать прощальные посиделки с генерал-майором Ширяевым. Серьги по итогам инспекторской проверки раздавались щедро — ажно ушные хрящи трещали. Ну а главный джекпот предсказуемо сорвали «гоблины». Павлу Андреевичу с Мешком припомнили всё: и убийство «бухгалтера мафии» Айрапетяна, и стрельбу на Фонтанке, и смерть секретарши заместителя главы Курортного района. «Я, конечно, понимаю, что подразделение полковника Жмыха находится в процессе становления, в стадии эксперимента, если угодно, — с жаром вещал с трибуны Ширяев. — Но мы не должны экспериментировать на живых людях! И не просто на людях — на лицах, находящихся под государственной защитой! Не должны. И не будем! Именно вы, — Леонид Сергеевич бесцеремонно ткнул перстом в сторону сидящего в первом ряду, покрытого холодной испариной Жмыха, — именно вы, Павел Андреевич, и ваши подчиненные как никто другой из здесь присутствующих должны соответствовать подзабытому ныне статусу «слуг государевых». Потому что именно в вашем лице свидетели должны видеть своего рода живой щит, выставляемый государством. Щит, о который должен разбивать себе лоб каждый, дерзнувший посягнуть на лиц, подлежащих государственной защите. Вы меня хорошо слышите? Каждый! А пока вместо грозного щита лично я наблюдаю лишь имитацию такового. Имитацию, сумбур и ничем не оправданную самодеятельность! Поэтому я, пожалуй, соглашусь с мнением некоторых ваших коллег, что прижившееся в обиходе жаргонное словечко «гоблины» применительно к вашему, Павел Андреевич, подразделению куда как больше отвечает реалиям дня сегодняшнего. Очень печальным, должен сказать, реалиям. Так что настоятельно советую срочно прекращать эти ваши «луноходы»… Так, кажется?… Спускаться с луны на землю и работать-работать-работать! В противном случае — оргвыводы последуют незамедлительно…» Понятно, что после такой вот нахлобучки ноги сами занесли Мешка и его начальника в близлежащий полуподвальный шалман эконом-класса, что на Кирочной. А учитывая, что сегодня Андрей был без машины — так просто сам Бог велел утопить грусть в вине.

А там, глядишь, и истина сыщется…

Говорят, что в будние дни человек думает исключительно о будущем и только в отпуске — о настоящем. За всех поручиться не можем, но в случае с отпускницей Северовой дела обстояли именно так. Самое обидное, что по результатам не самых долгих раздумий собственное настоящее представилось Наташе не просто невыносимым — омерзительным. Сей пренеприятный факт сделался столь прозрачно-очевиден, что теперь она искренне недоумевала и даже негодовала: почему такого рода прозрение явилось только теперь? Так поздно?

Вчера, вернувшись из конторы после жутчайшего разноса, учиненного внезапно нагрянувшим генералитетом, Наташа как-то сразу и вдруг поняла, что смертельно устала за месяцы службы в «гоблинах». И сама эта служба ей опостылела, а один из ключевых в этой службе персонажей — так и вовсе осточертел! Самое ужасное, что осточертел, но вместе с тем одновременно оставался любим ею по-прежнему. «Нет, это просто невыносимо! Так не должно, так не может продолжаться! Почему я ежедневно должна прощать и сносить самое натуральное издевательство над собой? Почему позволяю унижать себя? Что и кто мне эти менты-«гоблины»? Сколько можно, как говорит тот же Холин, «мазать спинку повидлом» и прикидываться доброй милицейской феей? Что, на одном только Мешке свет клином сошелся? Да я только мизинчиком поманю, как тут же целая очередь из самцов выстроится. Причем из красивых и богатых самцов».

Вот с таким черными мыслями Северова полночи прострадала да промучилась. А когда ближе к полудню проснулась в своей, не менее осточертевшей, чем служба, снимаемой клетушке на Ленинском, обнаружила, что мысли за ночь светлее не сделались. И, соответственно, мудренее ничуть не стало. Совершенно разбитая, на автопилоте Наташа приготовила себе немудреный завтрак, абсолютно без аппетита поела и, совершив над собой немалое усилие, засела за («Господи, да не прими труды праведные в отпуску выстраданном за извращение!)… за работу.

«Всё! Хватит скулить и сопли на кулак наматывать! Теперь у меня хотя бы есть четкая и конкретная цель!»

Наташа загрузила компьютер, веером разложила по столу загодя притащенные из конторы листы распечаток, о существовании коих ее коллеги даже не догадывались, под своим служебным паролем вошла в информационную систему ГУВД, и — понеслось. С этого момента вопрос «состоится ли по окончании отпуска ее возвращение в «гоблины»?» целиком и полностью зависел от того, каким в конечном итоге окажется результат поисков. И что с того, что даже по самым скромным прикидкам на эти поиски уйдет дней десять, не меньше? Зациклившись на стихийно принятом решении, Северова больше не могла думать ни о чем другом, а необходимость скрывать свои мысли от окружающих создавала в душе благодатную почву для сомнений. Инстинктивно Наташа чувствовала, что эта во многом авантюрная затея — лишь попытка откупиться от нависшего над ней зла, но всё равно с упорством фанатика продолжала цепляться за нее. Потому что так было и проще, и понятнее…