3амужество Татьяны Беловой - Николай Дементьев

Выгодский — он со своей девушкой сидел в сторонке — сказал:

— А здорово вы с Олешкой заплыли, даже не видно было.

Выгодский открывал бутылку вина, его знакомая осторожными движениями, точно притрагиваясь к горячему, раскладывала на газете бутерброды, произнесла в нос:

— От водного спорта очень толстеешь… И вода холодная.

А интересно, как они относятся ко всему этому? Сказала, будто между прочим:

— Олег очень хорошо плавает,

— Ты бы посмотрела, как он в баскет кидает, — восхищенно ответил Выгодский.

— Импозантный мужчина, — подтвердила девушка и добавила: — Спорт очень показан мужчинам, а вот женщинам совсем наоборот: грубит.

Ничего они не понимают. Или считают, что все происходящее у меня с Олегом в порядке вещей? Я решила проверить:

— Вагин вот все надо мной смеется…

— Завидует, песочник! — засмеялся Выгодский. — А ты молодец, не теряешься. — И пояснил: — Начальника-то нет. — Это он про Анатолия. — Да и разве Олешку можно сравнить с ним?.. Верно, Том?

— В мужчине не красота важна, — солидно ответила Том.

— А что же? — спросила я.

Можно было подумать, что это не девчонка восемнадцати лет разговаривает, а моя мама. Неужели теперь школьницы-отличницы такие пошли?.. Ах да, ведь она же устраивается на работу.

— Это как к кому подходить, — ответила Том и впервые подняла на меня глаза, невинные и ясные. — От мужа требуется солидность и положительность, он ведь на всю жизнь. А любовник, конечно, должен быть прежде всего красивым.

— Железно! — подтвердил Выгодский. Вот так дела! С этими можно говорить начистоту. Я спросила:

— Ну, Том, а в Колике вы кого видите?

— Пока мы любим друг друга, — просто объяснила она. — Он ведь еще лаборант, да и я школу только в прошлом году окончила.

— Ну а дальше?

Она пожала плечами, отхлебнула из стакана вина, с аппетитом вгрызлась в бутерброд, не ответила, будто забыла и о моем вопросе, и обо мне.

— Там видно будет, — беззаботно проговорил Колик и протянул мне стакан.

Я взяла стакан. Ничего себе Том, а со стороны глянешь на такую — институтка старых времен!

В это время Яков Борисыч сказал у меня за спиной:

— Привет честной компании! — Наклонился, взял за горлышко бутылку, засмеялся: — Это не по-товарищески, мы тоже жаждем.

Том молчала, словно ее шокировала такая бесцеремонность Якова Борисыча. Колик поспешно выпил вино из стакана — кадык на его худенькой шее судорожно дергался, — протянул стакан Якову Борисычу:

— Прошу.

— Ну зачем же так быстро и начерно? — опять засмеялся Яков Борисыч. — Да и от своих отрываться негоже. Пошли, пошли!..

Выгодский послушно встал, двинулся первым, обернулся к девушке. Она тоже — делать нечего — лениво поднялась, собрала бутерброды, отправилась вслед за ним, храня на лице холодную замкнутость. Я все делала вид, что тоже собираюсь. Яков Борисыч сказал:

— Бери свою еду, и — к нам!

Я смущенно посмотрела в его доброе лицо:

— Да я завтрак забыла…

— Тем более! — И пошел неторопливо.

Я видела сутулую спину, движения стареющего, усталого человека, и — в тот день я будто прозрела — от всего милого облика Якова Борисыча на меня повеяло такой человечностью, доброжелательством…. Как же я всего этого раньше не видела в нем?.. И мне сразу стало легко и покойно: если Яков Борисыч в общей компании, со мной ничего не может быть плохого, даже Вагин не посмеет надо мной смеяться!

15

— Дисциплина воспитывается прежде всего строгостью, — говорил Вагин с набитым ртом, старательно намазывая маслом новый кусок хлеба. — Затем — привычка к труду. Дисциплина и размеренный труд — все остальное для молодежи вторичное. — Лицо его раскраснелось от выпитого вина, густые капельки пота усеяли мясистый лоб.

Но я-то уже догадывалась, что этого все-таки мало. Достаточно, чтобы жить хорошо материально, но для счастья мало. Да и некоторые плохие люди работают хорошо и безукоризненны в своем внешнем поведении. Олег, словно прочитав мою мысль, подтвердил:

— Идеальное сочетание дисциплины и размеренного труда — автомат.

И этого у нас с Анатолием тоже, в сущности, не было: Олег часто говорил то, что я сама хотела бы сказать, только у него получалось лучше.

Коробов — он, наверно, ехал в другом автобусе и сейчас возвышался этакой горой мускулов, хоть выпускай борцом на ковер, — в тон Вагину гудел своим грубым басом:

— Поменьше надо цацкаться да уговаривать. — Он презрительно косился на Выгодского с Томом; Колик без тени смущения обнимал ее за плечи. — Сказал раз — не понимает, надо поучить! — У него на скулах появились крепкие желваки величиной с пинг-понговский шарик: приехал он без жены, как и Вагин.

Яков Борисыч оказал:

— Настоящий капиталист тоже дисциплинирован и умеет трудиться. — Он как бы невзначай снял руку Колика с плеч Тома — те безразлично подчинились, они вообще были какие-то ватные — и договорил: — А музыку, например, понимать палкой не научишь, хотя Виктор Терентьич прав: настоящим музыкантом, не будешь, если не умеешь трудиться.

Павел несмело подвигал Жене бутерброд с колбасой. Она сидела вытянувшись, глядя на залив, машинально вертела в руках яйцо. Неожиданно она сказала:

— А я бы в школе ввела курс по воспитанию чувств. Чтобы человек не тыкался, как слепой, не ошибался и все видел. — И не посмотрела на нас с Олегом, хотя наверняка все это говорила для него.

— Еще этому в школе учиться! — фыркнула Том. — Представляю, как бы опошлили все.

— Вас пошлости учить не надо, — ответил Коробов. — Вы сами научите!

Вагин, не то пытаясь сгладить грубость Коробова, не то просто насмехаясь, признал:

— Мало вас в школе учили, Томочка, мало. — И заговорил уже серьезно: — А вот если бы это дело было поставлено так же солидно, как, например, преподавание литературы, ну, там с программами и методикой, можно было бы и чувства воспитать за милую душу! — уже твердо, даже угрожающе закончил он.

Мягкое лицо Якова Борисыча сделалось, холодным, отвердело. Он сказал:

— Инструкция по воспитанию чувств. Это и звучит-то пародийно. — Он смотрел на Вагина и словно говорил ему одному. — Какой же это педагог, если он не может просто, по-человечески, разобраться в душевной жизни ученика, помочь ему воспитать в себе здоровую целомудренность, умение владеть своими чувствами, воображением, возникающими желаниями?

Том лениво поднялась, медленно отошла, легла на песок, начала деловито заклеивать кусочком газеты нос. Колик немного подождал и пошел к ней.

Вагин язвительно смотрел на Якова Борисыча: дескать, распинаетесь, а им наплевать…

Со мной же все получилось гладко: я подошла, села, меня угощали, никто словом не обмолвился о нашем с Олегом заплыве. Правда, Вагин начал было улыбаться, но, глянув на Якова Борисыча, стал говорить о другом. А я все время чувствовала, что Олег чуточку смущается. Ела чьи-то бутерброды, молчала и боялась, что все заметят, как я бесстыдно счастлива…

А Павел все молчал, как во сне: тоже счастлив, что Женя рядом! Вагин заулыбался, раскрыл уже рот — Коробов чуточку растерянно смотрел на него, — в это время Лидия Николаевна крикнула из-за кустов:

— Ау, сердешные! Сюда!

Я глянула на Олега, встала, пошла к ней. Прислушалась: нет, он не шел за мной. Неужели ему этот разговор интереснее? -

За кустами под сосной расположилась вся династия Антиповых во главе с Николаем Ильичом, а перед ними суетился наш фотограф — старичок Блинков.

— На отдыхе… — бормотал он с профессиональной живостью. — В стенную печать… Рабочая семья на отдыхе…

Я успела услышать, как Игнат Николаевич говорил Лидии Николаевне:

— Чего ты базар собираешь? Снимемся одни, а после можно…

— Родственнички, Игнаша культ семьи создает, массами пренебрегает! — насмешливо отвечала она.

Я остановилась.

— Погоди, Коза, — перебил ее Николай Ильич. — Игнат дело говорит: нам стыдиться нечего.

Маленький и сухонький, он сидел посередине, по-старомодному одеревенев перед аппаратом, положив на острые колени тяжелые узловатые руки, выгнув узкую грудь. И строго, пристально смотрел в аппарат. Игнат Николаевич привычно приосанился, сделал значительное, как у начальника, лицо. Его жена, тоже с достоинством глядевшая в аппарат, и Лидия Николаевна, худенькая, как девочка, сидели по краям. Интересно бы дома у них побывать. Лидия Николаевна живет одна, я у нее была. Маленькая чистенькая комнатка, но какая-то по-мужски голая: кровать, стол, шкаф. Была у Лидии Николаевны любовь, он погиб в войну, а она после замуж так и не вышла…

За кустами все спорили, оттуда долетал голос Олега. Так и не пошел за мной… А Анатолий бы пошел? Пошел бы. Сначала сделал бы так, чтобы спор окончился достойно и чтобы я тоже не уходила, а потом вместе бы и пошли… А с Олегом будет трудно, ох как трудно! И комната, у него одна, двенадцать метров, и тетка-пенсионёрка тут же. Старая брюзга, наверно… Но вспомнила, как мы с Олегом плыли, увидела его лицо, глаза, и в груди у меня сладко заныло. Что же это делается со мной? Чудеса, да и только… А может, это и есть любовь?.. Что же теперь будет?..