3амужество Татьяны Беловой - Николай Дементьев

— Девушка, — тихо попросил вдруг чей-то голос. — Возьмите собаку…

Около забора стояли парень с девушкой, крепко обнявшись. Головой она прижималась к его груди. И мне захотелось, чтобы они были счастливы, обязательно счастливы. Я сказала им;

— Не бойтесь, она не кусается.

Альма подбежала ко мне, и только тут я увидела, что стою на станции. И вспомнила, зачем пришла сюда. И странное дело, ничуть не удивилась, что после всего случившегося буду звонить Анатолию. И что вообще он мой жених, а я его невеста и у нас уже решено со свадьбой: все это было из другого мира и не имело никакого значения. Деловито подумала, что идти на переговорный пункт не стоит, там, может, еще очередь, а если на станции дежурит Катя Липачева, то я и отсюда позвоню; быстрее и бесплатно. И пошла в здание. Катя в форменной фуражке сидела за столом и читала книгу. Улыбнулась мне:

— Где выходной провела? — И потянулась на стуле.

— В Комарово ездила… Позвоню?

— Ага… — И очень заинтересованно спросила: — Свадьба скоро?

И я ответила то, что и было решено у нас с Анатолием:

— Ему, понимаешь, надо еще кое-что с диссертацией провернуть…

Катя завистливо смотрела на меня.

— Таня? — Голос Анатолия был чуть взволнованным, или мне просто показалось; может, Вагин уже успел позвонить ему. Но меня это ничуть не встревожило. — Почему ты к нам с вокзала не заехала? — помедлив, спросил он.

— Очень устала, а тут сразу же мой поезд подошел.

Он помолчал и вдруг глухо спросил:

— Хочешь, я сейчас к тебе приеду?

— Зачем? Не надо. Завтра ведь на работу.

— Таня!.. Таня!.. — сказал он. — Что там у вас с Олегом случилось?

Голос у него был как у мальчишки, готового вот-вот заплакать.

Катя с откровенным любопытством смотрела на меня и слушала.

— Таня, ради бога, ты же понимаешь!.. Я не могу заснуть. И мама…

— Вагин уже наговорил? Ты бы получше друзей себе выбирал!

Я даже не рассердилась на Вагина, это ведь тоже было какой-то плывшей мимо меня мелочью. Как, впрочем, и само беспокойство Анатолия. И все-таки мне почему-то надо было, чтобы он перестал мучиться, и я сказала, перебивая его и не слушая:

— А с кем же мне было и купаться, как не с Олегом? Он ведь твой друг. С Вагиным, что ли, или со стариком Антиповым?

Анатолий постепенно успокаивался. Я сказала:

— Ну, до завтра. Спокойной ночи. Привет родителям передай. От меня и от моих стариков.

— Подожди… Спокойной ночи. Целую!

— Целую.

Я положила трубку, кивнула Кате и пошла.

— Постой, — попросила она; я обернулась; Катя прямо-таки сгорала от любопытства: — А когда твой Анатолий целуется, у него тоже бугры на щеках? — И пояснила: — У него, когда он улыбается, щеки как у кролика.

— Ага.

И мы обе весело захохотали. Смотрели друг на друга, раскачивались и смеялись до слез…

Мама не спала, ждала меня. Торопливо спросила:

— Ну?

— Все в порядке. — И я длинно, со всякими подробностями, которые были и которых не было, рассказала ей о разговоре с Анатолием.

— Ну, ложись спать.

Я разделась, легла, тотчас вспомнила Олега и все счастливое, что теперь у меня было, начала улыбаться и сразу же заснула.

Вышла утром с вокзала в городе и стала искать глазами Олега. Медленно пошла к автобусной остановке: решила обязательно дождаться, встретиться с ним.

Встала в очередь и почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Заулыбалась до ушей: ясно, Олег!.. Не поднимая головы, повернулась, шагнула назад и в шутку произнесла:

— Стыдно, молодой человек, так себя вести! — И подняла лицо: передо мной стоял Анатолий. Он удивленно мигал, но тут же растерянное его лицо стало твердым, даже злым; а я, еще не в силах скрыть разочарования, протяжно договорила: — Ах, это ты!..

Он, конечно, сразу все понял, подтянулся, коротко сказал:

— Пойдем!

Я как привязанная двинулась за ним. Мой счастливый сон кончился, теперь надо было решать. Сразу же, как говорила Лидия Николаевна. Я смотрела на прямую, напряженную шею Анатолия, понимая, что это уже не тот растерявшийся мальчишка, который вчера разговаривал со мной по телефону: за ночь он все обстоятельно, как он умеет, обдумал, посоветовался с Софьей Сергеевной, и теперь его ничем не собьешь. И постепенно я сама становилась прежней, такой, какой была до всего, что случилось у нас с Олегом, и вдруг смутно ощутила, что делаюсь хуже. Непонятно, чем и как, но хуже… Все счастливое, связанное с Олегом, продолжало жить и биться во мне, но, хотя Анатолий был сейчас особенно некрасивым, каким-то выутюженным, я со страхом чувствовала, что не смогу противиться всему этому. Что я сама такая же, как Анатолий… Мне стало так больно, что я в голос разрыдалась. Села на скамейку, обхватила голову руками и закачалась из стороны в сторону. Я плакала и плакала, а Анатолий молча, терпеливо сидел рядом. И ничего не говорил мне, не утешал, не двигался.

Кое-как успокоившись, я достала из сумочки платок, подняла к Анатолию лицо. Он, белый как мел, сидел прямо, не касаясь спинки скамейки, и смотрел перед собой. Пальцы его непроизвольно шевелились… Так мы сидели молча, и, странный я человек, образ Олега начал как бы отодвигаться от меня, а все то благополучное, устойчивое, что связывалось с Анатолием, с моей жизнью с ним, становилось по-прежнему заманчивым, значительным и дорогим. И я даже чуточку испугалась, что вот ведь могла так просто и быстро потерять все это. Анатолий сидел, напрягшись как струна. Я поняла, что он ждет моего решения и мучается. Я уже знала, что скажу сейчас Анатолию, но не торопилась: пусть помучается еще. Мне плохо, виноват в этом он, ну и пусть помучается. Конечно, я не догадывалась тогда, к какой страшной отчужденности все это может нас привести. И сказала наконец:

— Ну ладно, все, забыли!

Анатолий вздрогнул, ткнулся мне лицом в колени, что-то бормоча, захлебываясь, сразу потеряв свою железную подтянутость, не обращая никакого внимания на идущих мимо людей, — я никогда еще не видела его таким: это была почти истерика.

Я гладила его по голове, тихо приговаривая:

— Ну, ну, успокойся; успокойся… Люди смотрят. — Но теперь, кроме жалости и превосходства над ним, я испытывала еще легкое презрение к его откровенной слабости: он будто просил милостыни. — Да перестань же ты!

Он поднялся, блаженно улыбаясь, и я, конечно, сразу увидела эти кроличьи желваки на его щеках.

— Милая!.. Все по-старому, да?..

— Все. — Я поцеловала его. — Идём на такси, а то опоздаем.

Он послушно шел рядом, неотрывно глядя мне в глаза, спотыкался, наталкивался на встречных.

Мы сели в машину, Анатолий взял меня под руку, прижался. И я видела, что он верит мне. Но когда мы подъезжали к лаборатории, он спокойно проговорил:

— Ты иди прямо в чертежку: я скажу шефу, что вы с Антиповой больше не нужны мне.

Действительно, еще в начале той недели мы кончили калькировать чертежи центрифуги, и я догадывалась, что Анатолий держит меня в лаборатории только для того, чтобы я был; рядом.

— Хорошо…

— И сегодня же вечером сходим в загс, узнаем порядки насчет регистрации.

— Хорошо…

Все уже обдумал…

— И вечером к нам обедать.

— Хорошо…

Вот все и вернулось к прежнему…

Пришла в чертежку, села за свой стол. В нашем чистом и светлом зале все было по-старому: так же галдели девчонки, взахлеб рассказывая о вчерашней поездке, так же морщила свой носик круглолицая веснушчатая Лида-маленькая, кричала Гале:

— Тот рыжий, еще б минутка, в любви мне объяснился! Что?!

Долговязая, некрасивая Галя, не слушая ее, увлеченно говорила:

— Я этому моряку представилась для солидности зубным врачом, а потом забыла и брякнула: «Я сейчас уже узловые чертежи калькирую!» Он глаза вылупил, а я ему давай втолковывать, что теперь зубные протезы по чертежам в серийном порядке выпускают. Поверил, дурачок!..

Мне становилось все легче. Анатолий и на этот раз правильно все рассчитал. Девушки уже знали о наших с ним отношениях, косились на меня, кто завистливо, кто просто с любопытством. Я молчала. Пришла из лаборатории Лидия Николаевна с нашим инструментом, ничего не спросила у меня, только глянула внимательно. И я была благодарна ей, что она ничего не сказала девушкам о нашем внезапном возвращении в чертежку. Я аккуратно разложила инструмент, приколола поверх какого-то чертежа лист кальки и стала усердно работать. От механических, однообразных движений я почти совсем успокоилась, только все никак не могла понять, что именно я калькирую. Не знаю, сколько прошло времени, помню только, что это было до обеда, меня кто-то позвал к телефону. Подошла, взяла трубку, и вдруг всю меня от затылка до пяток словно кипятком обдало: Олег весело — я еще успела удивиться, но тут же сообразила, что о моем разговоре с Анатолием он ничего не знает, — говорил мне: