В ожидании весны - Ованес Азнаурян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И действительно. Ара Маноян, несмотря на свой довольно-таки преклонный возраст, продолжал писать. Работа всегда была для него всем в жизни, и она часто оказывалась спасением от превратностей судьбы. Нужно писать, всегда писать, говорил он.
– А то ты вообще свихнешься, – добавлял он, когда вовсе и не хотелось писать. – Нельзя расслабляться. Если ты расслабишься и потеряешь бдительность, ты погиб. Тебя просто съедят заживо… Загрызут!
Таким образом, Ара Маноян очень хотел верить, что не покривил душой, ответив супруге насчет дезертирства. И с тех пор его оставили в покое. Что до Греты Георгиевны, то она тоже смирилась с добровольным изгнанием мужа и регулярно посылала ему письма и деньги через водителя маршрутки Ереван – Дзорк, которого звали Лерник. Только однажды к нему приехала дочь, Маргарита. Взяла и приехала, и ничего… Посидели, поговорили немного. И она, дочь то есть, сообщила, что хочет выйти замуж во второй раз: Гарик, бывший уже теперь муж, уведомил, что отныне никогда не вернется в Армению, поскольку нашел в Москве женщину своей мечты. Ара Маноян ничего не ответил на это, отнесся к известию весьма и весьма равнодушно, только спросил, как дела у Мэрико, внучки. Маргарита в тот же день уехала обратно в Ереван, а через неделю старый Ара Маноян получил письмо от Греты (ну не может она без писем!), в котором было лишь одно слово: «Хоз[44]!»
Короче говоря, Ара Маноян был абсолютно одинок и видел людей лишь в месяц раз, когда ходил (пешком!) через деревню Паг в Дзорк за кое-ка- кими покупками. Целый месяц он общался исключительно с Джеко, с которым уже привык подолгу беседовать, убедив себя, что тот все понимает. Может, Джеко и понимал многое, только в последнее время на самой середине «беседы» бедный пес все чаще закрывал глаза и засыпал.
Джеко (так почему-то в Армении обращаются ко всем собакам, кличек которых не знают) была собакой умной и воспитанной, однажды, словно ниоткуда, появившейся на руинах крепости Пагаберд. Это был пес неопределенной породы очень красивой светло-коричневой масти и с серыми ободками вокруг глаз. Он был очень старым (старше своего новообретенного хозяина по собачьему «летоисчислению») и, становясь со временем все ленивее и ленивее, не каждый раз лаял, когда где-нибудь поблизости раздавался шум или кричала какая-нибудь птица. Джеко, недовольный тем обстоятельством, что его потревожили, лишь навострял уши и бурчал себе что-то под нос. Может, это была не леность, а просто та разновидность мудрости, которая приходит лишь со старостью…
Собака больше всего обожала котлеты и пирожное. Во всем остальном это был обыкновенный пес, каких великое множество: умных, воспитанных, преданных хозяину. Хозяин же каждый раз из города покупал ему мясо для котлет и пирожное (а себе – консервы).
Ара Маноян готовил для себя и для Джеко сам на железной печке. Покупал в деревне немного сыра, лука, картошки, яйца, сухой лаваш (в таком сухом виде лаваш можно хранить вечно), потом сам же по старинному деревенскому методу размачивал лаваш – зачерпывал ладонью воду и обрызгивал пергаментные листы, накрывая их марлей и тканью, – и тогда хлеб становился мягким, податливым, даже эластичным, и в него можно было уже завернуть кусок сыра, четвертушку вареного яйца, лук, картошку, зелень – одним словом, сделать думджак[45]. Но чаще всего жители деревни Паг сами одаривали писателя продуктами, когда видели его, вместе с собакой возвращающимся из очередного похода в Дзорк, и отказывались брать с него деньги. Если же Ара Маноян упорствовал в своем желании заплатить, то ему всучивали еще и бутылку «термоядерной» тутовой водки.
Откровенно говоря, Ара Маноян шел в Дзорк, получается, только из-за пирожных для Джеко и еще чтоб пойти на автовокзал, где стояли междугородние маршрутки, и, разыскав водителя по имени Лерник, узнать, нет ли писем от Греты. Потому что Лерник отказывался ехать на холм Пагаберда:
– Моя машина испортится, Маноян-джан. Я лучше мальчишку пошлю, если письмо будет.
– Не надо мальчишку, – отказывался старый Ара. – Я сам буду спускаться в Дзорк. А письма можешь оставить у диспетчера.
– У тети Розы? Так она их потеряет! Лучше мужу отдам ее, Серобу, который вечно сидит на скамейке остановки у реки. Надежнее будет.
– Серобу, который вечно пьян? – качал головой Ара Маноян и уходил. Кроме всего прочего, полгода раз из Дзорка он покупал еще и ленту для пишущей машинки, бумагу и авторучки…
Он любил эти походы в Дзорк. Любил сам город. Реки, соединяющиеся друг с другом в центре, бесчисленные мосты, здания, каким-то чудом прикрепленные к склонам холмов… Но больше всего Ара Манояну в этих походах нравилось ВОЗВРАЩЕНИЕ. Правда! Он любил возвращаться в свою крепость или, может быть, в тюрьму, что была на вершине скалистого холма и еще издалека, сквозь толщу тумана, который в этих краях бывает таким частым, приветствовала его каким-то мрачным и суровым приветствием. К вершине холма Пагаберд, к руинам крепости вела крутая каменистая тропа, и по ней, спотыкаясь и задыхаясь, поднимался писатель Ара Маноян после походов своих в Дзорк. Дорога эта давала ощущение жизни, и каждый раз, идя по ней, Ара Маноян спрашивал себя: с чего он все-таки ушел от всех? Можно было даже сказать, что сбежал. Он лишь знал, что не перестал писать, а это самое главное. Чего греха таить? Долгое время ему не давал покоя выпад Греты: «Ты – дезертир!» Ведь с некоторых пор он почему-то засомневался в твердости своих позиций: раз пишу, значит, не дезертир. А со временем он еще и стал понимать, что жизнь отшельника оторвала его от жизни людей. Ты ведь не знаешь, что происходит с людьми, как они живут. Для кого же ты пишешь? Для литературоведов, филологов, которые защищают про тебя докторские диссертации («Роль прозы Ара Манояна в армянской литературе второй половины ХХ века»)? В чем заключается твоя «борьба», которой ты всегда так кичился («Писатель должен быть борцом!»)? Что дала любая из твоих книжек конкретному человеку? Ничего. Ты – дезертир. Как можно писать для людей, о людях, не зная жизни этих людей?
Տէր, ողորմեա՛…
В этих краях времена года сменяли друг друга с поразительной, почти календарной точностью и постоянством, и это нравилось Ара Манояну. Ему нравилось подмечать знакомые мелочи в изменениях погоды, и это каждый раз было красиво. Время от времени
