В ожидании весны - Ованес Азнаурян

В тот вечер второго декабря 2007 года на то, что крики и вой старого писателя Ара Манояна внезапно прервались, обратили внимание именно дед Сероб и бабушка Роза.

– Что-то не так у него, – сказал, попивая чай, дед Сероб.

Бабушка Роза согласилась, и они решили пойти в Пагаберд и проведать писателя, взяв каждый по старому фонарику-жучку[46], оставшиеся у них еще с Эпохи Страшных Зим. Тело писателя они нашли в десяти шагах от крепости, в грязи тропинки. Ара Маноян был мертв, и Сероб закрыл его остекленевшие глаза, несмотря на беззубое шипение бабушки Розы:

– Не прикасайся к нему! Не прикасайся!

Удостоверившись, что сердце Ара Манояна не бьется, дед Сероб порылся в карманах его куртки-курка и брюк писателя, нашел серебряные часы на цепочке (подарок к юбилею от Союза писателей), положил их в свой собственный карман и только тогда сказал жене, что они вдвоем не смогут дотащить старика до деревни.

– Пойдем домой, оттуда позвоним в «скорую».

Так они и поступили. А приехавшая через сорок минут «скорая помощь» официально констатировала у Ара Манояна остановку сердца.

Никто не знает, сколько раз за всю жизнь бьется сердце у человека. Никто никогда не может это подсчитать точно. Но там, наверху, на небесах, куда мы все отправимся после смерти, знали: манояновское сердце остановилось на 3 016 944 925-м ударе.

Տէր, ողորմեա՛. Տէր, ողորմեա՛. Տէր, ողորմեա՛.

Но это случится много позже. Пока же в те последние январские дни 2003 года Ара Манояну приходилось целыми днями из-за снега сидеть в своей башне-крепости, которую он нарек Замком.

Снег шел не переставая. День за днем. И от этого весь Дзоркский район оказался в снежном плену, в абсолютной изоляции, в полном одиночестве. Но об этом старый Ара Маноян еще не знал и беседовал об одиночестве с Джеко.

– Сароян[47] был прав, Джеко-джан, человек – существо одинокое. Нет? – говорил он своему псу. – При всем том, что у него шесть миллиардов собратьев, человек все равно остается одиноким. И знаешь почему, Джеко-джан? Потому что он думает, и он не может не думать. Человек думает всегда, каждую секунду о чем-нибудь. Если выражаться точнее, человек каждую секунду что-то чувствует, ощущает, видит, осязает, вспоминает, и это приводит к мыслям, картинам, образам, ассоциациям, другим воспоминаниям. Вот невозможность рассказать кому-либо, что ежесекундно происходит в голове, и делает человека существом одиноким. Значит, человек одинок всегда. Чем больше людей, кому человек может рассказать о себе, тем менее он одинок. Можно выразиться даже в цифрах: «Я одинок на четыре человека», или «Я одинок на пятнадцать людей». Но: «Я одинок», – говорит абсолютно одинокий человек. Это тот, наверное, кто вообще молчит. Ведь если ты даже спросил на улице время, то уже рассказал о себе… Человек Одинокий (человек вообще) живет иллюзиями, иначе он сойдет с ума или повесится. Если он позволит себе додуматься до того, что он никому не нужен – ни деревьям, ни птицам, ни другим людям, он не выдержит. Поэтому Человек Одинокий заводит кошек, собак, фикусы, друзей, жен, детей. Все это от одиночества, ахпер-джан. Но все дело в том, что ни один человек не сможет сказать: «Я одинок на шесть миллиардов людей». Апсос, Джеко-джан, шат апспос![48] Хотя кто знает? Может, через два-три столетия придумают такие аппараты, которые надевают на голову и которые показывают все, что ежесекундно происходит в голове человека. Тогда не будет ни воров, ни убийств, потому что тогда будут видны все намерения и желания человека, тогда все будет наглядно. Но тогда человечество вымрет, потому что, Джеко-джан, человеку захочется быть абсолютно одиноким. Вот и все.

Значит, человек генетически предрасположен быть одиноким. Собственно, он так и живет одиноко, совершая ошибку за ошибкой (жизнь – это все же цепь бесконечных ошибок). Однажды утром ты встаешь просто и чувствуешь, что весь покров иллюзий, в который ты себя заботливо укутал, кто-то грубо с тебя содрал, отбросил, сорвал, и ты оказался голым, незащищенным… Так что ж все-таки происходит? Просто ты стал сомневаться в том, что твоя работа кому-нибудь нужна. Жизнь – это пазл, и состоит она из миллионов маленьких кусочков. Всю жизнь ты стараешься собрать его и лишь в конце понимаешь, что собрал неправильно, ошибся. Вся штука в том, чтобы не ошибиться, угадать, положить маленький кусочек именно на свое место. Но тут, Джеко-джан, одного ума и даже хитрости мало, тут нужно еще везение, потому что ты никогда не можешь знать заранее. Ведь у тебя есть лишь один шанс собрать этот пазл правильно. И в конце концов ты понимаешь, что тебе не повезло. Да, ты ошибся, не сумел, проиграл, прогадал.

Единственное, в чем был уверен старый Ара Маноян, это то, что Утром всегда восходит Солнце, что после Зимы всегда наступает Весна. Но пока снег шел и шел, и ветер не стихал, и от грозно воющей железной печки создавалось ощущение абсолютной бесконечности времени, или бытия, и абсолютного одиночества… Кстати, Бог одинок совершенно так же, как и человек. Бог создал человека по образу и подобию своему – одиноким. И в этом тоже старый Ара Маноян никогда не сомневался. И жил один с собакой Джеко в крепости Пагаберд, которая находилась на вершине скалистого холма, нависшего, как коршун, над деревней Паг, жил вот уже три месяца. И однажды, когда он чистил от снега тропинку, ведущую к крепости, он услышал:

– Варпет! Варпет! Собаку держи! Нас Ваге послал к тебе! Саакян! Варпет, варпет!..

17

Одежда Ара Манояна была такой, какой она была почти у всех в деревне Паг, некая смесь деревенской и городской одежды: широкий костюмный шалвар[49], опоясанный простой бечевкой, суживающийся у щиколоток и заправленный в шерстяные вязаные носки. Поверх клетчатой байковой недешевой рубашки в клетку был курк, то есть тулуп, или безрукавка из козьего меха, и на голове у него была старая, засаленная кепка, такая же старая, как и ботинки его. Руки у писателя были грязные, с неприятно длинными почерневшими ногтями на потрескавшихся пальцах. Он был небрит, вернее, уже давно бородат. Длинные желто-белые волосы его были зачесаны назад и скрывали большие стариковские уши с густой черной растительностью.

Ара Маноян с какой-то непонятной хмуростью встретил молодых гостей и пригласил в «дом», то и дело урезонивая непонятно отчего разбушевавшегося пса. Джеко, казалось, был рад гостям, прыгал, лаял