Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

большой любовью говорим об улице Кропоткина»[1405]. И позднее она же вспоминала: «В Париже мы жили на деньги, заработанные мной и мамá, которые она получала за свои лекции и статьи. Бывало, этих денег едва хватало к концу месяца. Никогда не забуду, как нам много помогали французские друзья. В свободное от лекций и статей время мамá занималась хозяйством, вязала шали»[1406].

Еще Татьяна Львовна делала кукол, наряжая их в национальные русские костюмы. Дело в том, что с молодости она собирала старинные русские национальные платья и в Европе не отказалась от своего увлечения (теперь уже в кукольном формате): в Париже – надеясь заработать деньги, а в Италии (после замужества дочери) – получая удовольствие.

Довольно долго Татьяна Львовна полагала, что вернется, однако потом приняла решение остаться, в декабре 1926 года она была освобождена от музейной службы по личной просьбе. С ноября хранителем дома Л. Н. Толстого в Хамовниках был назначен профессор М. А. Цявловский, а заведующей Объединением мемориальных музеев при сохранении должности заведующей музеем «Ясная Поляна» – А. Л. Толстая.

Дороги сестер разошлись, больше они не увиделись.

С годами двум Татьянам Сухотиным, поселившимся в Париже, не удалось изменить ситуацию безденежья. Правда, у Татьяны-младшей мелькала мысль, что все могло сложиться и по-другому, разрешись иначе история с завещанием деда: «Не надо забывать, что Толстой отказался от авторских прав. 〈…〉 Мама никогда не жаловалась, не сожалела, что принципиальность ее отца в отношении материальных благ мешала ее благосостоянию. Она полностью разделяла идеалы Толстого, и его воля была для нее священной, – утверждала Татьяна-младшая, описав затем любопытный случай 1927 года: – Только один раз я ее видела несколько озадаченной. В кино на Больших бульварах шел фильм „Анна Каренина“ с Гретой Гарбо[1407]. Моя мать, одна из моих двоюродных сестер и я, решив посмотреть фильм, поехали на метро, чтобы попасть в кино. Мы подошли к кассе, но цена превысила сумму денег, которыми мы располагали. С грустью мы отправились домой. И мама, нежно и печально улыбаясь, проговорила: „Я спрашиваю себя, что сказал бы папá, если бы видел все это. И как я подметаю пол и хожу на рынок и не знаю, хватит ли денег заплатить за квартиру…“ Но тут же мама заметила: „Он был вправе делать то, что он делал“»[1408].

Эмигранты пытались обустроиться в новой жизни и обращались друг к другу за помощью. Поэтесса Марина Цветаева написала Сухотиной 27 мая 1928 года:

«Дорогая Татьяна Львовна!

Мне очень стыдно, что мое первое письмо к Вам – просьба, а именно: не помогли бы Вы мне распространить билеты на мой вечер стихов – 17 июня. Цена билета minimum 25 фр〈анков〉, больше – лучше. Посылаю 5. Шестой – приложение Вам и дочке.

Очень хочу побывать у Вас, боюсь помешать. Кроме того, хотелось бы видеть Вас не на людях, а более или менее одну. Возможно ли это? Если да – черкните словечко, приеду, очень хочу.

Целую Вас. Еще раз – простите за просьбу.

М. Цветаева»[1409].

Татьяна Львовна продала один билет[1410] и ответила поэтессе, но сама на вечер, намеченный на 17 июня, не собиралась, и Цветаева обиделась. 7 июня 1928 года она не без раздражения написала Саломее Андрониковой-Гальперн: «С вечером у меня очень плохо: никто не берет. Цветник отказов, храню. Одни (Т. Л. Сухотина, жена Эренбурга[1411], значит: одне!) не видаются с русской эмиграцией (чем французы-туземцы хуже? – для вечера! а налетчики-американцы??[1412]), другие издержали весь свой запас дружественной действенности на недавний вечер Ремизова»[1413]. Возникает вопрос, откуда тридцатипятилетняя М. Цветаева знала мать и дочь Сухотиных? Вероятно, через В. Ф. Булгакова[1414], с которым общалась в Праге. Но что означает резкая по тону характеристика – «одне»?

Многое в этом случае объясняет место жительства Сухотиных. В конце 1925 года Татьяна Львовна сняла в предместье Парижа, в старинном городке Кламаре[1415], большой дом[1416], для которого купила мебель на блошином рынке и в салоне Друо[1417]. Графиня (для всех в Европе старшая дочь Льва Толстого оставалась ею) называла снятое жилье «дачей» и «домом с огородом». Она писала в Москву из Кламара: «Здесь квартирный вопрос стоит почти так же остро, как в Москве, и я только потому решила взять дачу, что мне стало слишком трудно и тяжело кочевать из одной меблированной комнаты в другую – мерзнуть, переплачивать, не иметь стола, на котором можно писать, и выносить грубости квартирных хозяек, которые нас презирают за бедность»[1418].

Татьяна Львовна сообщила старшему брату, что ей пришлось стать «маляром, столяром, драпировщиком и обойщиком», а дело иметь с «l’lectricience, orangeriers[1419], газовщиками и угольщиками, кровельщиками и т. д. без конца»[1420]. Во все это она вложила 500 долларов (ей вернули долг из Канады), а также часть денег из наследства дочери[1421].

Племянник Сергей, сын брата Михаила, вспоминал, что благоустроенный дом «быстро заполнился самыми разношерстными жильцами, привлеченными умеренностью платы». В семейном пансионе царила созданная Татьяной Львовной атмосфера, близкая к яснополянской. В гостях здесь побывали Андре Моруа, Роже Мартен дю Гар, П. И. Бирюков, Ф. И. Шаляпин, И. Ф. Стравинский, А. Н. Бенуа, М. В. Добужинский и многие другие. А кроме них, отметил Сергей, «братья тети Тани были ее постоянными гостями»[1422].

Исходный импульс для французов – интерес к дочери Л. Н. Толстого. Русские же эмигранты были знакомы друг с другом еще в России, кто-то посещал Льва Толстого в Ясной Поляне. Федор Шаляпин был давним другом Михаила Львовича Толстого. В Кламаре в то время жили и другие эмигранты – философы Лев Платонович Карсавин, Николай Александрович Бердяев со своими семьями. В гости к Л. П. Карсавину приезжала его родная сестра – дягилевская балерина Тамара Карсавина. В 1920-е годы небольшой город сделался «русским».

Постояльцами Татьяны Львовны оказывались самые разные люди. По воспоминаниям того же Сергея Михайловича Толстого, в ее доме жили супруги Галаховы, Ольга Васильевна и Николай Павлович – в прошлом вице-губернатор Орловской губернии. Галахова, подруга Т. Л. Сухотиной, была племянницей А. А. Фета, родственницей и одной из наследниц И. С. Тургенева. Здесь же проживали бывшие царские офицеры, страстно дискутировавшие о евразийстве и разводившие кур, а в глубине сада ютился бедный индус.

Споры о евразийстве возникли не случайно. Евразийское движение зародилось в начале 1920-х годов, и пик его популярности пришелся на 1927–1928 годы. Лидеры