Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

станцию культурного воздействия на население. Там строится большая школа, развертывается школа-мастерская, имеется Народный дом, ведется всесторонняя работа с населением и учителями, съезжающимися со всех сторон. Этот культурный центр в связи с юбилеем Толстого должен быть усилен. Комитет предполагает обратиться к правительству с просьбой о специальных ассигнованиях на укрепление и расширение этой своеобразной культурной станции. К участию в этом деле в особенности привлечены члены комитета, представляющие Тульский исполком и Яснополянский сельсовет».

Завершая статью, Луначарский напрямую обратился к эмигрантам и ожидаемым гостям из-за рубежа: «Нет никакого сомнения, что в эти дни в Москву прихлынет достаточное количество иностранцев. Пусть они увидят наш импозантный, светлый и в то же время честный, не допускающий никаких недоразумений праздник по поводу столетия со дня рождения великого писателя, пусть они увидят, как умеем мы анализировать культурное наследие и вместе с тем чтить его, пользоваться им, расскажут об этом повсюду, чтобы замолчала ехидная клевета о нашем отрыве от всего прошлого, о нашей сектантской узости, о нашем невнимании к тончайшим проявлениям культуры и о прочих наших мнимых пороках, которые нам нисколько не присущи»[1360]. Статья Луначарского, конечно же, носила программный характер.

Юбилейные торжества 1928 года проходили в Москве и в Ясной Поляне, руководил ими А. В. Луначарский. Длилось празднество неделю и носило официозный характер. Большое значение придавалось участию зарубежных гостей, особые надежды возлагались на приезд Ромена Роллана, Махатмы Ганди, Эптона Синклера. Не все приехали, около сорока человек составили иностранную делегацию, в нее вошли: Бернгард Келлерман, Стефан Цвейг, Альварес дель Вайо, поэты из Эстонии, Грузии, Персии. Наиболее многочисленным было представительство Чехословакии: доктор Маковицкий-младший, К. Велеминский, члены московской дипломатической миссии. Все гости должны были увидеть, как почитается в молодой советской стране писатель Л. Н. Толстой.

Словак Карел Велеминский, знавший и любивший Л. Н. Толстого, написал весьма любопытный очерк о юбилейных событиях. Он отметил пропагандистский характер всех проводимых властью мероприятий: с самого начала на торжествах присутствовало огромное количество фотографов, кинооператоров и журналистов, которые должны были осветить происходящее в советских газетах и в радиотрансляциях. В первый день больше шести часов длилось торжественное заседание в Большом театре, на котором бесперебойно один оратор сменял другого, на второй день в Музее изобразительных искусств[1361] открылась выставка, богатая разнообразными толстовскими материалами. Далее участники посетили дом писателя в Хамовниках и Толстовский музей на Пречистенке, но самой главной была поездка в Ясную Поляну.

Туда отправились иностранные делегаты, дипломаты, русские профессора, писатели и актеры. Всего человек сто, их возглавили А. В. Луначарский и О. Каменева. Природа, однако, не поддержала тщательно распланированное празднование: загодя несколько дней лил не переставая дождь, и приехавшие попали под непрекращающийся ливень, который, по словам Велеминского, превратил «мягкую яснополянскую почву в непроходимое болото». На вокзале гостей встретила Александра Львовна Толстая, «в высоких деревенских сапогах, в грубом непромокаемом плаще». В этот день она была организатором и связующим звеном, «ее широкое лицо с пенсне на носу то и дело повсюду мелькало»[1362].

Не все прошло по разработанному сверху плану. На торжественном заседании сначала весьма неудачно выступил председатель Тульского губисполкома, от волнения он так и не справился со своей речью: повторялся, заикался, сбивался, вдобавок не смог довести ее до конца и сел. Выступила и А. Л. Толстая. Сохранилась машинопись ее речи, где были следующие слова: «…Я думаю, есть нечто, что может объединять всех нас, людей 〈…〉 разных верований, съехавшихся из разных мест, – это уважение ко Л. Н. за его искания правды, за его любовь ко всему человечеству…»[1363]

А затем произошло незапланированное. Прекрасную речь произнес словак Велеминский, завершив ее обращением к советскому правительству. Он призывал «разрешить дочери Толстого, Александре Львовне, вести работу в музее и в школе Ясной Поляны, следуя заветам отца…». И тут, мгновенно отреагировав на ситуацию, слово взяла Александра Львовна. Она явно рисковала, о чем написала в воспоминаниях: «Пан или пропал, – думала я, – или они признают слова Ленина, что Ясную Поляну в память Л. Н. Толстого освобо дают от коммунистической, антирелигиозной пропаганды, или же будут проводить, как и всюду, сталинскую политику». И Александра Львовна начала говорить.

Однако ее решительно прервал Луначарский, заявив: «Мы не боимся 〈…〉 что ученики яснополянской школы будут воспитываться в толстовском духе, столь противном нашим принципам. Мы глубоко убеждены, что молодежь из этой школы поступит в наши вузы, перемелется по-нашему, по-коммунистическому. Мы вытравим из них весь этот толстовский дух и создадим из них воинствующих партийцев, которые пополнят наши ряды и поддержат наше социалистическое правительство». Эта спонтанно прозвучавшая речь наркома продемонстрировала уже хорошо к тому времени продуманную программу борьбы с инакомыслием, ничего хорошего в будущем для яснополянской школы она не предвещала.

Но во время церемонии официального открытия школы Луначарский неожиданно преобразился и в нем заговорил, как отметила А. Л. Толстая, «живой человек». «Это была прекрасная, вдохновенная, искренняя и прочувствованная речь. Несколько раз звучный голос Луначарского прерывался от волнения»[1364]. Вместе с тем Александре Львовне виделось в нем, как и при первой встрече в 1919 году, нечто театральное.

Сохранилась и машинопись заключительного слова А. Л. Толстой на торжественном заседании по случаю открытия школы имени Льва Толстого в Ясной Поляне: «…школа имени Л. Н. Толстого должна отличаться от всех школ. Советское правительство чрезвычайно чутко относится к памяти Л. Н., и благодаря этой чуткости в Яснополянской школе не проводится военизация, как в других школах, – этот предмет у нас отсутствует. Затем второй вопрос – хотя Л. Н. был противником православной веры и боролся всячески с церковностью, со всем тем, что она налагала на истинную веру, – он верил в Бога, и потому у нас в школе никогда не проводилась и, думаю, и в дальнейшем не будет проводиться пропаганда безбожия…»[1365] Из воспоминаний А. Л. Толстой не ясно, удалось ли ей все это сказать, но очевидно и важно другое: у дочери Толстого была собственная программа действий.

В Москве состоялся торжественный вечер в Политехническом институте. Здесь собрались и выступали ближайшие друзья Толстого: В. Г. Чертков, И. И. Горбунов-Посадов, Н. Н. Апостолов, Н. Н. Гусев. Было очень много слушателей. Собрание шло вразрез с пышным государственным официозом. Так выступила, по мнению того же Велеминского, «тихая оппозиция».

Гость-словак описал вечер, особо выделив одно выступление: «Напряжение в зале настигло апогея, когда писатель Горбунов-Посадов как бы от имени Толстого огласил четыре просьбы к „товарищам коммунистическим братьям“: 1) отменить смертную казнь; 2) не портить молодые души