Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

в Толстовском музее нет ученых сил. 〈…〉 Много горя и нужды кругом. Игоря Владимировича[1340] выслали в Соловки, детей Коли[1341] отправили за границу, сам он здоров, но хворал. Сейчас еду в Ясную, там, говорят, засуха, все выгорает. 〈…〉 Приезжайте скорее. Все-таки думаю, что как иногда нам ни тяжело, но мы нужны кому-то и делаем дело. Я так и знала, что эмигранты произведут на тебя тяжелое впечатление. Это люди, из жизни выкинутые, никчемушные, только здесь и можно жить и работать»[1342].

У Т. Л. Сухотиной был свой взгляд на музейную деятельность младшей сестры, в том числе на начавшуюся подготовку к столетию со дня рождения отца, и 17 июня она с обеспокоенностью написала брату Сергею: «…поведение Саши в музее приводит большинство моих сотрудников в полное отчаяние. Я получила письма от четырех разных лиц, которые друг от друга скрывали свои письма ко мне, с мольбами об ускорении моего приезда, если я не хочу, чтобы все погибло. 〈…〉 Столетнее чествование, по их мнению, уже настолько скомпрометировано, что его поднять уже нельзя. 〈…〉 У Саши ужасно несчастная черта характера – это окружать себя людьми совершенно низкого разбора. 〈…〉 Саше обещала, уезжая, никогда с ней не ссориться. И я это сдержу – мне это не трудно, но не могу не осуждать ее поступков и не болеть за нее. Она на очень плохом пути. Все то, за что она берется, – она запутывает и не доводит до конца. Дело издания сочинений отца тоже, я боюсь, не увидит света. 〈…〉 Саша теперь вся в Ясной Поляне и в школе – и потому все дела издания ее теперь меньше интересуют. А это жаль. Это дело спешное и, по-моему, сейчас самое важное»[1343]. Татьяна Львовна заметила брату, что он может показать это письмо Александре. И все же любопытен ответ Сергея Львовича. Из сохранившегося письма следует, что письмо Татьяны его огорчило: он уловил в ее отношении к Саше «некоторое недоброжелательство, какую-то ревность»[1344].

Саша между тем ждала сестру: «Приезжала бы ты скорее домой, вместо того чтобы еще там, на чужой стороне, создавать себе жизнь нисколько не легче, чем здесь. Здесь хоть дело полезное делается, а там как-то не представляю себе смысла существования»[1345].

Сестры поддерживали переписку, согласно откликались на беды в большой толстовской семье. В 1925 году у их племянницы Сони, после развода с Сергеем Сухотиным вышедшей замуж за поэта Сергея Есенина, случилась большая беда: в декабре Есенин покончил с собой. Тетки откликнулись. 30 декабря сорокаоднолетняя Александра Львовна написала из Ясной Поляны племяннице, днем ранее уехавшей в Ленинград за телом мужа:

«Соня, родная моя!

Я знаю о том, что случилось, по радио. Девочка моя, близкая, дорогая. Хочется написать тебе, что, не зная никаких подробностей, я знаю, чувствую, что ты страдаешь ужасно, и прошу тебя как человек, знающий жизнь больше тебя, как только сможешь… сейчас же приезжай сюда, где вся атмосфера среди природы, тишины, с ее спокойным, рабочим настроением, не связанная с прошлым твоей жизни, – будет для тебя целебной. Ты сможешь здесь целый день быть одна с природой, книгами или с своей старой теткой, которая тебя любит и сумеет, насколько возможно, обставить твою жизнь так, чтобы тебе окружающее не было в тягость… Приезжай, родная! Твоя тетка»[1346].

Через полгода Татьяна Львовна писала племяннице, возвращаясь к трагическому событию:

«Соня, не думай, милая, что я о тебе не думала, когда слышала всю печальную историю с Есениным. Ты знаешь, как я равнодушна к стихам, особенно к современным. Но то, что его душа была так больна, что могла только жить, заливаясь вином, а потом потеряла уже всякую возможность продолжать жить, и что тебе пришлось жить рядом с этой больной душой и страдать за нее и вместе с ней, – к этому я не могу быть равнодушной. И я много о тебе думала и болела за тебя душой. Трудная выпала тебе доля»[1347].

Тетка была права, много лет спустя, в 1948 году, Софья Толстая-Есенина вышла замуж еще раз, но счастья в личной жизни так и не обрела.

Подготовка юбилейных мероприятий и торжеств в честь столетия со дня рождения Л. Н. Толстого и их проведение имели богатую предысторию. «Не только опасность превратиться в обыкновенные советские учреждения, но и опасность разгрома постоянно висела над толстовскими учреждениями» – именно так Александра Львовна охарактеризовала сложившуюся обстановку вокруг Ясной Поляны и Толстовского музея в Москве. Правда, Ясная Поляна находилась в худшем положении: она оказалась «под постоянным наблюдением нескольких десятков местных коммунистов»[1348]. В этой ситуации еще в 1926 году идея празднования столетнего юбилея Л. Н. Толстого зародилась в качестве защиты толстовских музеев.

План был масштабным: начать выпуск Полного собрания сочинений, в Москве реорганизовать Толстовский музей, в Ясной Поляне отремонтировать здания (дома-музея, флигеля, а также бывшего скотного двора, построенного Волконским), восстановить дом-музей, каким он был в 1910 году, построить школу-памятник Л. Н. Толстому, больницу, общежитие для учителей и другое.

На все это требовались немалые деньги, Наркомпрос же был ограничен в средствах. На первых порах решительную роль сыграла деловая сметка Александры Толстой. Она самостоятельно распределила выделенные комитетом деньги: закупила рощу в Калужской губернии[1349] и распорядилась заготовить дрова, организовала работу по выделке и обжигу кирпича. Это значительно уменьшило стоимость строительства, Наркомпрос же был поставлен перед фактом, а возразить ничего не смог. Темп жизни А. Л. Толстой был стремительным. Она вспоминала: «Я металась со сметами между Ясной Поляной и Москвой. С одного заседания на другое. То по издательству Полного собрания сочинений, то по Толстовскому музею, то по Товариществу изучения творений Толстого, в Ясной Поляне школьные совещания сменялись совещаниями по детским садам, по музею, по организации больницы»[1350].

И все-таки денег катастрофически не хватало. Александра Толстая стала настойчиво добиваться встречи с И. В. Сталиным и была в этом успешна. ЦК партии размещался тогда в одном из переулков около Никольской[1351]. Толстая попала в небольшую приемную с кабинетами трех секретарей: Сталина (первый секретарь), Кагановича (второй секретарь), Смирнова (третий секретарь). Вошла в «громадную длинную комнату», в конце которой стоял письменный стол. Сталин встал и пошел посетительнице навстречу, затем пригласил садиться и подал ей стул. Толстая рассказала ему о предстоящем юбилее и поставила вопрос так: либо начнутся необходимые ассигнования, либо она снимает с себя ответственность за осуществление намеченного