Тайна Белой Розы (ЛП) - Пинтофф Стефани

Я понял, что ещё одна её надежда — теперь уже навсегда потерянная — осталась невысказанной: что я заберу Ханну с собой.

В замке повернулся ключ, и в комнату вошел высокий мужчина с седыми бакенбардами, густыми усами и добрыми глазами.

— Ганс, — прошептала миссис Страпп, — посмотри, кто пришёл.

Он зашел в комнату, повернулся ко мне — и его удивленный взгляд почти сразу же сменился широкой улыбкой. Он бросился ко мне и крепко сжал мою руку.

Мне удалось не поморщиться, хотя боль, пронзившая мою руку, была ужасной. Он забыл о моей ране — и это было хорошо.

Пока он жадно глотал суп, мы втроем говорили о последних двух годах, сосредоточившись на общих знакомых и изменениях в районе. Ни один из Страппов не выказал ни малейшего признака обиды или гнева по отношению ко мне — но это мало смягчало мое собственное чувство вины.

Мы изо всех сил избегали упоминания о Ханне, поскольку мое собственное присутствие в этом доме после двухлетнего отсутствия было более чем достаточным напоминанием. В этой комнате, где время, казалось, остановилось, ее призрак витал вокруг меня, угрожая завладеть с таким трудом отвоёванным рассудком.

— Так что привело тебя сюда, Саймон? — наконец спросил Ганс Страпп. Он крепко вцепился в подлокотники кресла, и я понял, что они оба, вероятно, решили, что я здесь, чтобы сообщить им о своей помолвке с другой женщиной — или что-то в этом роде.

Желая избавить их хотя бы от этих переживаний, я поспешно выпалил:

— Я пришел из-за вашего сына. Джонатан в беде.

* * *

Миссис Страпп обмякла, словно из неё выпустили воздух, и мистер Страпп отрывисто спросил:

— Он арестован или… ранен?

Он произнёс это так, словно эти две альтернативы были единственными возможными. И судя по всему, он был уже готов и к одному, и к другому, потому что давно ждал от Джонатана плохих вестей.

— Насколько мне известно, сейчас с ним все в порядке, — быстро успокоил я их. Затем остановился, зная, что когда-то они постоянно читали немецкие и американские газеты. — Не знаю, насколько внимательно вы следили за новостями, но в понедельник вечером был убит судья.

В глазах Ганса Страппа промелькнуло узнавание.

— Судья по делу об убийстве ребёнка? — пробормотал он.

Я кивнул.

Мистер Страпп побледнел.

— Они думают, что тут замешаны анархисты, не так ли? Неужели Джонни…? — Он не мог заставить себя произнести эти слова.

— Мне нужно с ним поговорить, — сказал я. — Я так понимаю, он связан с анархистами — и пользуется авторитетом в Нью-Йоркской организации.

Ганс Страпп сжал кулаки.

— Да, это так.

— Мы с самого начала пытались его остановить. Сказали, что с этой компанией он ничего хорошего не добьется, — сказала миссис Страпп, чуть не плача.

Я отодвинул от себя недоеденную тарелку супа и достал из сумки блокнот и карандаш.

— Может, начнем с самого начала? Мне нужно понять, как Джонатан стал частью анархистского движения.

* * *

Полчаса спустя мы все еще разговаривали, держа в руках чашки с кофе. Страппы по-прежнему предпочитали кофе марки «Лайн», которая беззастенчиво нацеливалась на американцев немецкого происхождения с лозунгом «всем немцам это нравится».

Когда-то он был и моим любимым напитком, и я был удивлен, насколько мягким он показался на вкус сейчас — без богатого, глубокого вкуса итальянских брендов, которые я начал пить в новой жизни.

Страппы рассказали мне о том, как один чех по имени Павол Хлад подружился с Джонатаном — сначала притворившись, что разделяет научные интересы Джонни, затем поощряя его посещать анархистские собрания в различных немецких пивных в городе, и, наконец, убедив его, что, когда анархистские идеалы будут воплощены в жизнь, он сможет отомстить за смерть своей сестры. Но я всё равно не мог сложить все кусочки мозаики воедино.

— Джонни был ученым, — сказал я. — Он говорил только о Сванте Аррениусе и Марии Кюри, о колледже и о стипендии, которую надеялся получить.

Я всматривался в их лица в поисках какого-нибудь знака, какого-нибудь объяснения, но ничего не видел.

— Он изменился, — сказал мистер Страпп, теребя пуговицу на левой манжете рубашки. — Сегодня он ещё говорил о Пьере и Марии Кюри и о том, что они сделали для химии… а на следующий день уже бредил о капиталистах и о том, как они убили его сестру.

Он на секунду замолчал, судорожно вздохнул, но продолжил:

— Ты знаешь не хуже меня, как жадность заставила владельцев «Слокама» и его капитана забыть о безопасности и подкупить инспекторов. — Выкручиваемая им пуговица оторвалась и пролетая через всю комнату. — Неужели им так дорого обошлась бы покупка новых спасательных жилетов, когда старые превратились в пыль? Сотни людей могли бы выжить, если бы только…, - он замолчал, не в силах продолжать.

Бесчисленное множество других, и, возможно, сама Ханна, могли бы быть спасены. Но владельцы парохода были сосредоточены исключительно на прибыли, а не на безопасности, и поэтому они отправились в тот день с прогнившими спасательными жилетами, которые топили тех, кого должны были спасти — не говоря уже о спасательных шлюпках, которые были просто покрашены и привязаны к палубам так, чтобы никто не мог их снять.

Виновны были в равной степени и владельцы «Слокама», и инспекторы, взявшие взятку, но за эту халатность десятилетним тюремным сроком ответил только капитан Ван Шейк.

Руководители компании сумели избежать обвинений, и катастрофа, убившая стольких людей, их никак не затронула.

Миссис Страпп молча пересекла комнату и принялась искать отлетевшую пуговицу, а ее муж продолжил говорить:

— Больше года назад, — сказал он, — когда казалось, что никто из виновных не попадет в тюрьму, Джонни стал одержим мыслью о том, что никому из владельцев корабля не придется отвечать за свои проступки. Он начал нести чушь о зле капитализма и о том, что именно оно убило Ханну. Не отдельный человек, понимаешь, а система. Он стал регулярно ходить на собрания рабочих. Он завел новых друзей… и полностью отказался от старых.

Несколько мгновений я молчал. Я тоже долго злился — но моя собственная ярость сосредотачивалась именно на людях, которые приняли неправильные решения.

Их решение — или отсутствие такового — стоило жизни тысяче человек. Это была ошибка человека, а не капиталистической системы. И все же Джонни, испытывая сходные со мной чувства, пришел к иному выводу.

— Анархисты сконцентрировали гнев Джонни и дали ему цель, — пояснила миссис Страпп. — Теперь он только этим и занимается. Мы его почти не видим.

— Значит, здесь он больше не живёт? — уточнил я.

— Уже больше года, — покачал головой отец.

— Вы часто видитесь?

— Он приезжал в августе на день рождения Ганса, — сказала миссис Страпп удручённо. — С тех пор мы его не видели. Только изредка приходят письма, иногда с деньгами.

— У него есть постоянная работа?

— Нет. — Ганс Страпп покачал головой. — Я думаю, он живет за счет того, что дает членство. У него достаточно высокая должность, чтобы ему платили. А может, он просто берет то, что ему нужно.

— Вы знаете кого-нибудь из его соратников, кроме Павола Хлада?

— Да, нескольких человек. Можем назвать тебе имена, — предложил мистер Страпп.

— Буду очень признателен, — кивнул я. — А где я могу найти Джонатана?

Страппы переглянулись, но промолчали.

— Комиссар попросил меня поговорить с ним, — продолжил я давить, слегка раздраженный тем, что они утаивают что-то важное, и многозначительно добавил: — А если этого не сделаю я, то они пошлют кого-то другого.

Ганс Страпп кашлянул.

— У нас с ним есть договоренность, но только на крайний случай.

— Ваш сын подозревается в громком убийстве. Мне кажется, это попадает под определение «крайнего случая».

Мистер Страпп виновато глянул на меня.