Дом на миндальной улице - Нелли Федорова

Нелли Федорова

Дом на миндальной улице

От автора

Изначально эта книга не предназначалась для широкого круга читателей и была надолго убрана в стол. Слишком личная, полная мелких, позаимствованных из впечатлений жаркого и грозового лета 2009-го года, узко специфичная – как сложно протянуть ее кому-то и объяснить те сотни вопросов, что сразу возникают. Но, перечитывая излюбленные эпизоды, я все сильнее ощущала, что книга живет своей собственной жизнью. Соскользнув с моих рук, она уже не принадлежала мне. И ей удалось найти и расположить к себе множество замечательных и необычных людей, которые изо всех сил помогали «Миндальному Дому» обрести новую жизнь. Сейчас книга собирается с силами, чтобы уйти в мир, но все же ее подлинное становление и жизнь – не в печатных страницах и не электронных копиях, а в тех сердцах, что дали ей приют и, каждое, свой личный отклик.

Мне бы хотелось выразить свою благодарность тем, кто вслед за мной работал и трудился над этой книгой – моим бета-ридерам Катерине и Татьяне, группе поддержки в лице Максалины, Ани и Лерочки, а также всем тем, кто так или иначе поддерживал меня в трудные минуты.

Дом на миндальной улице

Ехать в Эос я не хотел. Он представлялся мне большой деревней, где на каждом углу попрошайничают цыгане, развалы рынков смердят рыбной тухлятиной, а неграмотные жители говорят с вульгарным акцентом богом забытой провинции. И если бы не строгий приказ отца, имевшего в Эосе торгового партнера, я никогда не поехал бы туда по своему желанию.

Конечно же, все оказалось иначе, чем я рисовал себе в своих обиженных мечтах. Вместо рыбных свалок я увидел низкие, с остроконечными крышами домики, увитые диким виноградом, с уютными внутренними двориками, где благоухал цветущий миндаль. Вместо попрошаек я увидел толпы богато одетого люда, приветливые, улыбчивые лица. А говор на площадях свидетельствовал о том, что здесь, не меньше, чем в других городах, расцветают и торговля, и искусства со всех уголков земли.

Спустя несколько дней я уже любил его. Покончив с делами, в ожидании своего судна я бродил по городу, по его узким улочкам, где домишки лепились друг к другу, поднимаясь по крутым склонам, где на каждом перекрестке били фонтаны и в тени апельсинов играли дети. Я часами сидел в его нетронутых временем уголках, где здания датировались пятым, а то и четвертым веком, и казалось, что окунаешься в иную эру. Порой мне виделось, что вот-вот из распахнутого узкого оконца выглянет закутанная в платки дева, или же на крыльце дома появится слуга в грубой шерстяной тунике с зеленой каймой на рукавах. Да, случалось, эти пахнущие пылью веков картины оживали, но вместо темнокудрой девы и слуги с зелеными рукавами появлялись стайка шумных детишек, женщина с овощной корзиной или мужчина с осликом. Все это были самые обычные, современные лица, в одежде нашего времени, с простой привычной речью и привычным поведением, одним словом – ничем не примечательные персонажи. И я, проживший всю свою короткую на тот момент жизнь в городской суете, среди повседневных дел и обыденных явлений, тянулся к каждому реликту прошлого, каждому камню древней мостовой, которыми я восхищался и смотрел едва ли не с благоговением. Всюду для меня оживали легенды, о которых я только слышал на занятиях по истории, гарцевали на конях закутанные в тоги сенаторы, шествовали затянутые в шелка дамы, и слышалась витиеватая и изысканная речь иных эпох. Увлекшись поисками старины, я отправился на удаленные городские рынки, такие же, как мне верилось, как при Кассии или Юстиниане. Я с удовольствием пробирался в рыночной толкотне, среди повозок, ящиков и клетей, где сидела птица и мелкий скот. Рассматривал потертые временем вывески, навесы и шатры переносных лавочек. Вглядывался в озабоченные, не замечающие меня лица, вдыхал запах пряностей, выпечки и копченостей.

В последний день я оправился проститься с Эосом. Город так полюбился мне, что я не мог избавиться от чувства горечи и досады при мысли о том, что вскоре суета селестийской жизни закружит меня, и унесет прочь от эосской старины, тишины этих уютных площадей, беленых незатейливых домиков, шумных и пестрых рынков. Я обошел все излюбленные места, и напоследок решил дойти до самой окраины, туда, где высился маяк. Я никогда не был в той стороне. Она была застроена богатыми особнячками знати, все зданиями новыми, и интереса к ним я не испытывал. Но, очутившись там, пожалел, что не уделил этому месту должного внимания.

Моим глазам открылась широкая, уходящая вверх улица, мощеная новой травертиновой плиткой. Вдоль нее стояли раскидистые, усеянные цветами миндальные деревья, роняющие лепестки бело-розовым дождем. Бирюзовое небо, лазоревая синь моря, изумрудная зелень тенистых садов, белоснежные виллы за коваными решетками, ласковая тишь, нарушаемая только шелестом листвы и птичьим щебетанием – все создавало неповторимую атмосферу роскоши и благородного уединения. Я брел по пустой улице мимо пустынных в это время года дворцов, любуясь пейзажем и пытаясь заглянуть вглубь палисадников в надежде увидеть хоть капельку недоступной мне богатой жизни.

Но едва я увидел этот дом, мысли обо всех прочих испарились из моей головы.

Он стоял чуть в стороне, едва ли не на отшибе. Перед ним была выложенная мозаичной плиткой площадь, высокие, старые, дуплистые деревья. Решеток или ограды не было и можно было подойти чуть ли не к самым дверям, а то и поглядеть на узкие окошки-бойницы первого этажа, плотно закрытые изнутри ставнями. Дом этот был двухэтажным, но узким и высоким, будто ему не хватало места и света, хотя он один и стоял перед площадью. Стены его были изъедены временем, поросли мохом и лишайниками, неизменными спутниками вечности. Высокие верхние окна были заколочены, на рассохшихся рамах пыль и паутина, засорились резные стоки, плесенью и зеленью поросли карнизы. Однако было видно, что за домом тем не менее следят – кое-где виднелись следы недавнего ремонта, подновленная черепица, свежее дерево выступающих балок. И этот дом передавал удивительное романтическое впечатление, какое только может создавать старинный брошенный особняк.

Я стоял перед ним и чувствовал неодолимое желание войти в него, увидеть планировку его комнат, старинную мебель, пахнущие клеем и пылью обои, прикоснуться, понюхать, узнать о нем все, кто жил здесь, ел, спал, встречал друзей, любил, все истории, разворачивавшиеся в его стенах. Ведь дома, подобные этому, просто обязаны иметь историю. И когда я шел назад, дом с его возможными тайнами и историями волновал меня безмерно.

Долго наводить справки не пришлось. Мой попутчик, торговец как и я, с которым я случайно разговорился в дороге, рассказал мне, что с этим домом в самом деле связана одна старинная легенда. Вот что он мне рассказал:

– Эту историю знает каждый ребенок в Эосе. Никто не поручится, что это не рыбацкая сказка и в ней есть хоть что-то правдоподобное. Говорят, что случилось это лет пятьсот назад, хотя кто знает это наверняка? Считается, что дом этот выкупил у разорившихся господ один влиятельный селестийский вельможа для своей любимой. Народ полагает, что этот вельможа даже является любимым героем селестийских преданий по имени Ястреб. (Признаюсь, я сам в детстве много читал о нем, и всегда сожалел, что этот обаятельный храбрец-вояка никогда не существовал на самом деле. Девушку же эосское поверье называет не иначе как воплощением лесной богини Минолли). В любом случае, история была такова, что девушку насильно выдали замуж за старого, ворчливого богача. Страдая от одиночества и строгости ревнивого скупердяя-мужа, красавица Минолли случайно встречает Ястреба и завязывается нежная и трепетная любовь. Возлюбленный крадет ее из мрачного дворца ее супруга и увозит в Эос, где влюбленные живут в уединении и идиллии. Он покупает для нее на рынке сливы, под ее окнами цыганский табор днем и ночью поет свои дикие песни, играет гитара. А девушка сидит на окне, глядя на город и вышивая ирисы. Но счастье не длится вечно, и ревнивый рогоносец находит беглянку и подсылает к ней убийцу. Находящийся в отлучке Ястреб никак не может помешать ему и появляется слишком поздно. В отчаянии он жестоко мстит убийцам любимой и затем до самой своей смерти скрывается от закона на пиратских стоянках вдали от мира.

Трогательная история запала в мою невинную и чувствительную душу. До самого моего прибытия в мечтах мне рисовался мой детский герой и его возлюбленная, отдыхающие у раскрытого в жаркую летнюю ночь окна. То и дело представлялся утопающий в зелени и цветущих миндалях дом, снующая под окнами толпа в старинных костюмах, притаившийся за дверью жестокий убийца, не ведущая об опасности беззащитная девушка, скорбящий над ее истерзанным телом возлюбленный… Я потерял сон, грезя о далеком эосском особнячке, и единственным выходом вновь успокоить себя мне казалось только одно – разыскать нынешнего хозяина дома и попытаться выкупить его. Так что нет ничего удивительного в том, что сразу по прибытии я отправился на его поиски.