Тайна Белой Розы (ЛП) - Пинтофф Стефани

Школы и магазины, которые я помнил, теперь были закрыты, и хотя на их место постоянно — пусть и медленно — появлялись новые дети и торговцы, окрестности не выглядели прежними.

Я помнил каждый дом. Мы миновали здание, где жил Эндрю Стил с женой и четырьмя детьми; он покончил с собой после того, как его семья погибла на борту «Слокама». На Пятой улице жили Фельцки и Хартунги; «Слокам» уничтожил и эти семьи.

И тут я увидел дом номер 120 по Первой авеню. Это был один из самых обветшалых домов на улице, где я вырос — и напоминание об огромной пропасти, которая отделяла меня от Изабеллы; пропасть классовая и пропасть в воспитании, которая казалась непреодолимой.

Мой бывший дом представлял собой коричневую коробку — самую простую, кирпичную, не отмеченную никакими примечательными деталями. В этот вечер его почти не было видно из-за огромного количества белья, которое соединяло окна противоположных зданий.

Я наклонился к водителю.

— Не могли бы вы остановиться здесь?

Изабелла повернулась ко мне с сочувственным выражением лица.

— Я могу взглянуть?

— Конечно, — я ободряюще ей улыбнулся. — Только не сегодня.

Я вышел из такси и заплатил водителю достаточно денег, чтобы тот отвез Изабеллу домой. Я приподнял шляпу и, когда таксист тронулся, перешел на другую сторону Первой авеню к моему бывшему дому. Я посмотрел на окно пятого этажа, выходящее на улицу. Это была наша квартира — на пятом этаже, в самом дешёвом углу. В трех комнатах — задней, передней и кухне — мы жили вчетвером, хотя на самом деле нас было трое, потому что мой отец редко появлялся дома.

Моя мать приложила все усилия, чтобы украсить квартиру. Она разложила на всех полках кружевные салфетки и выставила новую посуду. Выкрасила стены нашей задней комнаты в зеленый цвет, а в гостиной поклеила красные обои с орнаментом.

Но все эти яркие цвета и салфеточки не скрывали самой бедности. Мне удалось избежать всего этого — и у меня не было ни малейшего желания возвращаться сюда даже на самые мимолетные мгновения.

Но сегодня я должен был это сделать.

Дом Ханны стоял рядом с моим и был только чуть-чуть менее ветхим и заброшенным. Глубоко вздохнув, я собрался с духом, вошел в двери и поднялся по узкой деревянной лестнице, пропахшей мочой. На третьем этаже я повернул к квартире Страппов — номер 3С.

«Возможно, они переехали», — подумал я на мгновение. Но нет — я почувствовал запах свежезапечёной грудинки, которая была фирменным блюдом миссис Страпп.

Я должен был это сделать. Оттягивание ничего не решит.

Я постучал в дверь.

Спустя несколько секунд, которые показались мне вечностью, дверь открылась. Передо мной стояла миниатюрная женщина ростом не выше ста шестидесяти сантиметров. Ее черные как смоль волосы, теперь сильно тронутые сединой, были туго стянуты в пучок, а оливковая кожа была морщинистой от возраста и переживаний.

Она открыла рот — и вдруг в ее глазах мелькнуло узнавание.

— Саймон, — вздохнула она с облегчением. — Ты пришёл!

И прежде чем я успел сказать хоть слово, она заключила меня в объятия.

ГЛАВА 8

Первая авеню, дом 120, квартира 3С.

20:30.

Гостиная была такой же, какой я ее помнил: от стены до стены заставленной покосившейся мебелью и пахнущей говядиной с картошкой.

Я провел здесь столько чудесных вечеров с Ханной и Страппами — моей тогдашней новой семьей, — что мог бы описать эту квартиру с закрытыми глазами. Со времени моего последнего визита сюда два года назад ничего не изменилось.

Хотя… Всё вокруг стало менее разнообразным, а мебель — более потертой, чем я помнил. Я гадал, что изменилось больше: эта квартира на третьем этаже, которая была центром моей жизни всего несколько коротких лет назад — или я сам, когда оставил позади такое существование.

Страппы никогда особенно не хвастались материальными благами. Отец Ханны, владелец аптеки на углу Девятой улицы и Первой авеню, был слишком добрым человеком, чтобы вести успешный бизнес. Он из месяца в месяц мог отдавать соседям лекарства в кредит, и в результате некоторые из них пользовались его добросердечием и вообще не платили.

«Вам лекарства нужны больше, чем мне — деньги», — говорил он своим пожилым клиентам, хотя миссис Страпп вполголоса жаловалась: «Можно подумать, мы занимаемся благотворительностью, а не держим аптеку».

Я настолько окунулся в прошлое, что не сразу осознал, что со мной разговаривает миссис Страпп.

— Садись, садись, — захлопотала она.

Я подчинился, неловко улыбнувшись и усаживаясь на продавленный оранжевый диван, покрытый пятнами.

— Я только что сварила картофельный суп. Попробуй.

Она просияла в предвкушении. Картофельный суп-пюре всегда был ее фирменным блюдом, и она гордилась его ровной, гомогенной консистенцией.

— Я только что поужинал, — ответил я, качая головой. Но когда в её глазах промелькнуло разочарование, я добавил: — Но маленькую тарелочку съем. Я еще не забыл, какой у вас вкусный суп.

Она снова расплылась в улыбке и бросилась в маленькую кухню слева от комнаты. Я услышал звон металлического черпака о кастрюлю и окинул взглядом комнату: вешалка с наброшенной толстой зеленой шалью миссис Страпп; облупившиеся обои в цветочек — когда-то красные, но теперь выцветшие до бледно-розового цвета; простые газовые лампы по обе стороны дивана, которые совсем немного освещали комнату.

И тут я увидел столик, притаившийся за плетеным стулом. В тусклом свете газового фонаря я сначала его не заметил. Он располагался слева от окна и был весь уставлен фотографиями.

Не в силах сдержаться, я подошел поближе и увидел Ханну: сначала как подающую надежды красавицу в шестнадцать лет с обаятельной улыбкой; затем — на нашей помолвочной фотографии, где рядом с ней стоял я, смущённый и застенчивый, но сияющий от счастья.

Я выглядел до нелепости молодым: другой человек, живущий жизнью, которая больше не была моей собственной.

Я вернулся на свое место; в дверях появилась миссис Страпп с двумя мисками супа и одну протянула мне, а вторую поставила на стол.

— Это для Ганса, — пояснила она. — Он будет дома с минуты на минуту.

Я взглянул на часы. Была половина десятого — а это означало, что мистер Страпп снова допоздна задерживается в аптеке.

— Времена сейчас тяжелые, — сказала она. — Столько соседей уехало с тех пор, как…

Она не договорила, но в этом не было необходимости. Я лучше, чем кто-либо другой, знал, сколько таких, как я, решили уехать в последующие месяцы. Я обнаружил, что собственное горе легче переносить, когда оно не отражается в окружающих лицах.

— Ганс много работает, но с каждым днём приносит домой всё меньше, — сказала она с беспокойством.

Затем так же внезапно просияла и сказала:

— Лучше расскажи о себе, Саймон. Ты все еще работаешь на севере?

Под «севером» она понимала Добсон — маленькую деревушку в округе Уэстчестер, всего в пятнадцати милях к северу от Манхэттена, где я провел два года, забыв о своей жизни в городе — точнее, изо всех сил стараясь это сделать.

Я знал, что для Страппов все, что находилось севернее Четырнадцатой улицы, было неизведанной территорией — так что, с их точки зрения, мой переезд в Добсон находился за рамками приличия.

Я часто задавался вопросом, почему те же самые люди, которые обладали достаточным духом приключений, чтобы приехать много лет назад в Америку, решили теперь ограничить свое существование несколькими кварталами. Именно это и сделали Страппы — и уж точно не они одни.

— Я вернулся совсем недавно, — ответил я между ложками супа и рассказал, что сейчас работаю детективом под руководством Деклана Малвани.

— О боже. — Она радостно захлопала в ладоши, потому что хорошо знала Малвани: когда я только поступил в полицию, он был моим напарником в патруле в Нижнем Ист-Сайде. Затем помолчала пару секунд и задумчиво добавила: — Вы, мальчики, далеко пошли. Я всегда это знала.