Литовский узник. Из воспоминаний родственников - Андрей Львович Меркулов

пролежала в кровати и каждое движение отзывалось острой болью в ее измученном сердце, ее вдруг пронзила ясная мысль, что конец близок, что, пожалуй, ошиблась она в недавнем разговоре с Павлом, что навряд ли переживет эту зиму.

Глава 12

Предзимье – унылая, скучная пора в деревне. Природа притаилась, замерла в ожидании зимы. Иногда небо просветлялось, появлялись голубые окна, острова, и, оживляя стынущую природу, по-летнему ярко, ослепительно светило низкое холодное солнце.

Марья подолгу сидела у окна, слушала, как шумит ветер в черном овраге, смотрела на шустрых синиц. Они суетились на прибитой за окном дощечке, стучали в нее клювами, как молоточками, склевывали крупу, крошки хлеба, ссорились, трещали. «Отошли деньки», – подумала Марья.

Но вот как-то ночью прошел легкий зазимок. Утром за запотевшими окнами разгорался голубой рассвет. Марья оделась и вышла на улицу. Под ногами хрустел мороз, дышалось легко, свободно. Красный шар подымался над лесом, чистое небо окрашивалось голубизной. «Как хорошо, – улыбнулась Марья, – вот и пришел мой денек». Ее так неодолимо потянуло в лес, что, недолго думая, она стала собираться. «Надо пойти, поглядеть, может, завтра зима, – подумала она, – не придется больше».

Она оделась теплей, взяла солдатский котелок под клюкву, палку и отправилась по Вороновской дороге к Гороховскому болоту. Она любила ходить этой дорогой по чистым еловым, березовым опушкам. Грязи не было, вода в лужах промерзла, кое-где уже лежали островки тонкого снега. В торжественном ожидании зимы безмолвно стоял лес. Пахло морозной землей, сырой древесиной.

У Писколовки – лесного ручья с замерзшими омутками, стремительными быстринами, Марья задержалась ненадолго. Приятно, радостно было постоять, послушать затухающую жизнь леса, и казалось ей, что слышит, чувствует, как замерзает земля, сжимаясь, потрескивая от холодов, как уходят соки от деревьев, как все больше затягивается полынья на ручье и будто тише становится его разговор.

Марья пришла на чистую, поросшую редкими елями, всю пронизанную солнцем, светлую боровину. Внизу до чернеющего вдали леса простиралось моховое болото. Серые, похожие на лишайники мхи, тронутые белым морозом, тускло светились от косых лучей солнца, и все болото казалось огромным серебряным ковром. «Погляжу, может, чего осталось», – подумала Марья и, держась за кусты, спустилась вниз.

Мороженый мох с хрустом проваливался, и снизу, дымясь, проступала теплая вода. Клюквы было не видно, она пряталась в глубине кочек. Чтобы ее достать, Марья запускала пальцы в мох и, нащупав, вытаскивала целую плеть-ожерелье крупных кроваво-красных ягод. Их было мало, но Марья не торопилась, бродила, согнувшись, от кочки к кочке, набрала почти полный котелок, поднялась и оглянулась по сторонам.

Недалеко, в редком осиннике, стоял рогатый красавец лось и, не обращая внимания на Марью, спокойно кормился. Он пришлепывал к осинке свои толстые плотные губы, отдирая кору, неторопливо жевал. Грубая шерсть лоснилась на его здоровом теле. «Кушай, кушай, не бойся меня», – сказала Марья негромко. Стройный зверь обернул к ней кривую выгнутую морду, посмотрел круглым большим глазом, дернулись его ноздри. Он медленно вынес свое огромное тело из осинника и, выбрасывая вперед длинные ноги-ходули, легко, непринужденно побежал по вязкому болоту.

Марья подустала ходить, у нее закололо в груди, но она добрала котелок и пошла к выходу на круговину. С трудом поднявшись наверх, она выпрямилась и тут же схватилась за сосновый сук. Глаза застлала темнота, в голову ударила густая волна, пошла по телу. Руки, ноги затряслись мелкой дрожью, ее охватила слабость. Марья медленно, держась за ствол, опустилась, прислонилась спиной к дереву. Котелок с клюквой стоял рядом; она хотела отодвинуть его, но не было сил пошевелить рукой. «Что это, – подумала она, – не может быть, сейчас отойдет, как-нибудь дойду потихоньку». Она долго сидела, не шевелясь, зрение медленно возвращалось, но слабость не проходила. Огромная, непонятная тоска вливалась в сердце. Временами она впадала в странное забытье, словно сознание покидало ее, возвращалось вновь, и она не могла понять, где находится. Короткие быстрые видения пролетали перед ней.

Вот она видит родную деревню в ясный летний вечер. Жаркое солнце оканчивает свой высокий круг за горой, косые лавы золотого света заливают ее вершину, окрестные поля, вспыхивают слепящими огнями на стеклах окон. Солнце медленно садится за гору, и оттуда широким веером бьют его лучи-стрелы, отсекая окутанную прозрачным сумерком деревню от близкого голубого неба, где, провожая уходящий день, резвятся быстрые птицы. Эти вееры дымчато-золотых лучей, постепенно подымаясь, устремляются ввысь, исчезая в угасающем бирюзовом небе.

Марья видит себя молодой, счастливой, с заплетенными в длинную косу темными волосами, в цветастом васильковом платье. Ладная, красивая, она идет с Иваном Антиповым деревенской околицей. Они спускаются по уклону к реке, и ей приятно волнующее дрожание его сильной руки, смотреть, как он внимательно следит, куда ступает ее нога.

Вот они стоят у аналоя перед священником. Он в тяжелой серебряной ризе с золотым крестом на спине, высокий, красивый, с длинными, гладко уложенными назад волосами. Держа в левой руке две зажженные свечи, он правой благословляет жениха, затем невесту, подает им свечи. Улыбка счастья застыла на ее лице. У нее дрожали руки, подкашивались ноги, она смотрела на всех и не видела никого. Долетел негромкий голос: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков». Марья поглаживает обручальное кольцо на пальце, слушает напевные слова молитвы: «Оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей и будета два в плоть едину. Тайна сия велика есть…» Голос священника аналоя мягкий, торжественный, все звучит в ее ушах: «Венчается раба божия Мария рабу божию Ивану во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь». Голова ее склоняется под благословение, а из глаз текут слезы.

Марья очнулась, сознание вернулось к ней, влажными глазами она огляделась вокруг. Безмолвно, неподвижно стоял высокий лес. Какая-то птица крикнула невдалеке. Марья подняла голову, посмотрела вверх. Над лесом голубело небо, светло-серая мохнатая туча набегала на вершину сосны. Голова была чистой, ясной, дрожь в теле прошла, но слабость и тупая боль, тоска в сердце не уходили. «Надо как-то идти, – подумала она, – а то не встать будет». Она отодвинула подальше котелок, повернулась и, держась за ствол обеими руками, поднялась. Постояла недолго, отдышалась и, медленно переставляя слабеющие ватные ноги, пошла к дороге.

Она успела сделать несколько шагов. Сердце ее вдруг страшно заколотилось, его пронзила огненная молния, перед глазами полыхнуло пламя, и в угасающем сознании она стремительно полетела в глубокую, бездонную пропасть и уже ничего не видела, не слышала.

Нашли ее на другой день. Она лежала на спине, раскинув руки;