Дом проблем - Канта Ибрагимов

— А что, они плохо живут? — искренне удивился сын.

— Живут без Бога. Оттого столько проблем в нашей жизни.

— Что-то я не вижу проблем у наших жильцов, — усмехнулся Ваха.

— Да, вроде, ты прав, — после долгой паузы согласилась мать. — Однако я почему-то им не завидую. А эти деньги верни.

— Мне их Кныш дал, — как тайну прошептал Ваха.

— Хм, а разве Кныш не живет в «Образцовом доме»? Или ты забыл историю с кроссовками? Попрекнут, вновь подавимся.

Наверное, будучи под впечатлением от этого разговора, Ваха на следующий день, подводя итог выборов, в последней графе «краткое резюме», что было просто для проформы, написал: «Первые свободные выборы, впервые руководитель — чеченец!»

— Хе-хе, — прочитав это, едковато усмехнулся Кныш. — Дурак ты, Мастаев. Лучше бы выбрали русского, чем русского зятя. Не понял? — Кныш закурил. — Собирайся с отчетом в Москву.

В отличие от Кныша, на заседании в столице отметили, что итог выборов в Чечено-Ингушетии логичен, закономерен и в целом имеет положительный результат, так как страна решительно движется к западным стандартам жизни и поддерживает независимость всех территорий, в том числе и самой России.

— А что, Россия от кого-то зависит? — реплика из зала.

— Да, необходим сброс лишних территорий, надо временно освободиться от балласта.

— Что вы имеете в виду?

— Все так называемые союзные республики, в том числе, возможно, и некоторые автономии.

В зале начался нешуточный спор. Дело чуть не дошло до драки, одни считали, что великую державу надо сохранить, другие поддерживали высказанное мнение.

— Прекратите, прекратите, — призывал к порядку ведущий. — Давайте лучше выслушаем, что скажет вновь избранный представитель Чечено-Ингушской АССР.

Это предложение оказалось почему-то сверхинтересным, и в зале моментально наступила тишина.

— Товарищи, я благодарю вас за оказанное доверие, — начал руководитель республики.

— Что он несет? — вырвалось у Мастаева, он глянул на рядом сидящего Кныша. — Народ его избрал.

— Не шуми, — локтем ткнул Кныш Ваху, — слушай дальше.

— Товарищи, — продолжал выступающий, — я обещаю честно придерживаться курса, избранного нашей партией, — он еще долго говорил, как было принято на партийных собраниях, отчего Мастаев уже стал зевать, как под конец ударная интонация: — Я вас всех приглашаю в Грозный! Моя дорогая супруга Ольга Николаевна так вкусно готовит русские щи, ну, и коньяк у нас отменный.

— Во! — вновь ткнул Кныш Мастаева под ребро. — Слышишь, что наш зять говорит?.. Хе-хе, пойдем курить, а их треп мне давно известен.

Они вышли на лестничный пролет, где можно было курить: там мусор, плохой запах, сквозит, уныло гудит вентиляция. Курили молча, а под конец Мастаев спросил:

— А-а-а что будет дальше?

— Хреново, — сплюнул Кныш. — Все суки продажные.

— И вы им служите?

— Служу и я, и ты, и все мы! Отныне вот наш кумир, царь, Бог! — он достал из кармана зелененькую бумажку.

— А что это? — удивлен Мастаев.

— А ты еще не знаешь? Ха-ха! Вот идол нынешнего времени. Смотри, пощупай, понюхай. Доллар! Вот хозяин твой и мой, и всех, кто здесь сидит.

От этих слов Ваха скривился, бросил окурок, хотел вернуться в зал.

— Постой, — остановил его Кныш. — Там еще два часа будут болтать, а вывод один: доллар лучше, чем серп и молот. И это правда, а если хочешь оспорить — вновь в нищете живи. Но у нас ныне «бабки» есть. Так что пошлем всех к чертям. Пошли в ресторан водку пить, икрой заедать. Вот наш выбор! А то жили в труде и в нужде, «Образцовый дом» содержали.

Огромная гостиница была закрыта на спецобслуживание, наверное, поэтому и ресторан был пуст. Ваха пить не любил, как говорится, только пригублял. Зато Кныш налегал за двоих, отчего вскоре у него совсем язык развязался. Говорили о прошедших выборах:

— Конечно, результат для меня неожиданный, — говорил Кныш, — хотя здесь, в Москве, это считают прогнозируемым. А ведь могло быть и хуже. Вдруг народ взял бы и выбрал Якубова. Кладовщик. Ты знаешь, какая дрянь? Да откуда тебе знать. Впрочем, Ваха, сынок его Асад похлеще отца. Вот это ты знаешь.

Мастаев ничего не ответил, только заерзал.

— А хочешь, я тебе кое-что про Марию скажу, — ехидно хихикая, вдруг объявил Кныш, пригвоздил к себе внимание собеседника и тогда продолжил, не торопясь: — Как известно, ты любил на телефонную будку залезать, в окно Дибировой заглядывать.

— В-в-всего т-т-три, — вспыхнул Ваха, — и не заглядывать, а цветы за музыку дарил.

— Не важно. В общем, Якубов Асад эту твою проделку хотел использовать. Зная, что Марию выдают за Бааева Альберта, он накануне позвонил ей и сказал, что ты залез на телефонную будку, а это заметил ее брат, Руслан, и теперь идет меж вами драка не на жизнь, а на смерть. Так Асад хотел наивную Марию выманить и умыкнуть. Это у него почти что получилось, — Мария выбежала на улицу в одном халате, но поскользнулась — был мороз, скользко. Остальное тебе, я думаю, известно.

— Откуда вы это знаете? Вы что, прослушиваете все?

— Мастаев, не задавай глупых вопросов. Лучше выпей, трезвым сейчас жить тяжело.

— Я пойду, устал.

Всю ночь Ваха не спал. Кныш растеребил еле заживающую рану.

Утром Мастаев хотел еще кое-что спросить у Кныша, но его не было за завтраком. Дверь заперта, администратор сказала, что Кныш спозаранку куда-то ушел. И тогда Ваха, дабы забыться, решил пройтись по центральным магазинам столицы, что-либо купить себе, матери, благо деньги, что дал ему Кныш за выборы, он не вернул, припрятал.

Обошел ЦУМ и ГУМ, устал, все тело болит, словно он пил накануне. На прилавках почти ничего нет, только барахло. Правда, продавцы да какие-то непонятные личности, видя, что он приезжий, увиваются вокруг, все предлагают. И вот шуба. Какая шуба для матери! Очень дорого, даже всех его денег не хватает, но ему идут навстречу. В какой-то примерочной он внимательно осматривает товар, даже просит какую-то женщину примерить. Упаковывают. Его вежливо провожают чуть не до гостиницы. Как он рад, звонит в Грозный, а матери дома нет. А он хочет еще раз полюбоваться своим подарком, а там — тряпки. Он спешит в магазин. Продавцы пожимают плечами: у них шубами не торгуют, а с примерочной — помогли.

А милиция его самого отвела в отделение. Спрашивали — откуда такие деньги. Что, на Кавказе деньги на деревьях растут? А вечером Кныш добил:

— Наказ матери исполнять надо, сказала она тебе: «Верни деньги», а ты ослушался.

— Вы и это подслушали? — все еще поражается Мастаев.

— Не задавай глупых вопросов, вы на весь двор шумели, — ухмыляется Кныш. — Пошли лучше в ресторан, я угощаю, — и уже в коридоре: — А знаешь, с этими демократами гораздо лучше, нежели с коммунистами. С коммунистами голый энтузиазм, и я вечно в долгах, попрошайничал. А теперь сам угощаю. Знаешь, это тоже кайф. А деньги частично восполню: на своем заводе ты премию за выборы получишь.

Действительно, вернувшись в Грозный, на свой строительный комбинат, Мастаев узнал, что ему выписана приличная премия и полагается зарплата за пару месяцев. Но в кассе денег нет, да и сама стройка приостановлена, а секретарь парткома Самохвалов на Мастаева кричит:

— Это ты со своими «свободными» выборами доводишь страну до развала. Вот тебе свобода — бери! Теперь питайся «свободой»!

Для Мастаева это был нешуточный удар. Ведь он работал не столько за деньги, сколько в надежде получить квартиру в строящемся доме. Каких-то полгода — и объект был бы сдан. И это не только собственное жилье, это избавление от мук, не будет видеть жильцов ненавистного дома, в том числе и Марию, и ее мужа, и брата, и соседа Асада Якубова. И его мать не будет более их подъезды убирать. Все это было очень тяжело, и вместе с тем он как-то поймал себя на мысли, что если бы вновь был выбор, за что бы он теперь проголосовал? Твердо — только за то, что есть: народ должен определять свой путь, пусть иногда и с ошибками. И должна быть борьба для развития, а не «итоговый протокол», что доставит откуда-то Кныш, под который надо подстраивать все бюллетени выборов.

Вот с такой, можно сказать, политически взвешенной позицией подошел Ваха к своему двадцатипятилетию, как раз шел 1990 год, в Стране Советов уже не назревали, а во всю прыть шли перемены. И неизвестно, к чему могли привести политические новшества, а вот экономика пошла вспять, и Мастаев это ощутил на себе. Его строительный комбинат полностью прекратил работы: нет средств. Всем работникам предоставили «отпуск без содержания». А в это время цены на все товары резко побежали вверх, и советские люди узнали, что такое не просто инфляция, а галопирующая инфляция.

Жить на одну зарплату матери-уборщицы почти невозможно. А ведь Мастаев не только крановщик, но и слесарь-газо-электросварщик. Идет на стихийно образовавшуюся в Грозном «биржу труда» (даже терминология стала меняться). Там время от времени попадается разовая работа, и кое-как Мастаевы сводят концы с концами. Однако экономический кризис набирает оборот, появляется новое страшное слово — безработица.