Дом проблем - Канта Ибрагимов

На такси он добрался до гостиницы «Россия», где ему забронирован номер. Здесь, в фойе, тоже столпотворение, мест нет. Проголодавшись, он пошел в местный буфет. На витрине есть все, даже черная икра, но цены такие, что один его обед — как жизнь неделю в Грозном.

Вечером Ваха решил прогуляться по центру Москвы, везде мусор, какой-то чувствуется беспорядок, в магазинах — сплошь пустые прилавки, даже хлеба нет, в свободной продаже только соль, уксус и какие-то дешевые рыбные консервы. А люди злые, подозрительные, к нему презрительны. И все же Москва есть Москва, чувствуются мощь, масштаб, историческое величие, культура. Правда, последнее где-то «хромает»; он, выросший на городских улицах, остро ощущает характер бытия, к вечеру какое-то напряжение, улицы резко опустели, у гостиницы машины без номеров, в них подозрительные лица с хищными взглядами. Мастаев поспешил вернуться в номер, и уже у двери услышал, как надрывается телефон, явно межгород.

— Ваха! Ха-ха! Ну, как тебе Москва? — Кныш на проводе.

— Г-г-грандиозно!

— Ха-ха! Грандиозно здесь! Я в Нью-Йорке!

— А-а-а что вы там делаете?

— Я, так сказать, учусь в Америке, а ты — в Москве. Как в Грозном? Говорят, ажиотаж. Посмотрим, какой путь они изберут. Ты справляешься?

— Когда вы приедете?

— Делай, что скажут на курсах, в Москве. Я до выборов приеду, разберусь. Э, Мастаев, смотри, Москва не Грозный, особо не гуляй, по вечерам в номере сиди, в ресторан не ходи и дверь запирай. В общем, будь бдителен. Учись. Пока!

Учеба длилась неделю. Лекции читают ведущие профессора Москвы, а также из Америки и Европы. Вроде бы Мастаев в науках не силен, и поначалу он думал, что попал в «Общество «Знание»: на каждом занятии одно и то же, когда каждый лектор, как в «Секции пропаганды и агитации» пытается внушить, что теория трудовой стоимости К. Маркса и большевизм Ленина — общечеловеческое зло, а вот монетаристская идеология Фридмена[28] и экономическая теория Шумпетера[29] — благоденствие, лишь бы деньги были. Как итог учебы экскурсия в Подмосковье. Мастаев думал, что их везут в исторические места либо в музей. Нет. В очень живописном уголке огорожена территория, суперсовременный пансионат, где он в первый раз слышит слова «евроремонт» и «евростандарт» и понимает, что гостиница «Россия» с ее тараканами — это убожество, а здесь великолепие во всем. Бассейн! Конечный пункт экскурсии — поездка в соседнее село. Картина удручающая: грязь, разбитые дороги, хмельные мужики, бурьян, запустение, свиньи бродят. Когда возвращаются в пансионат, намекают, желательно всем принять душ, а вечером званый ужин. И уже не «Секция пропаганды и агитации», а «Общество «Знание», где Мастаев узнал, что такое «шведский» стол — изобилие! Все бесплатно, даже французский коньяк или виски шотландский. Вот что значит демократия и капитализм! Тогда он — только «за». Так и надо заставлять людей голосовать, вот за это светлое будущее!

За две недели до выборов Мастаев узнал, что Кныш приехал. Весь вечер Ваха выходил во двор понурый, надеясь, что и Кныш по старой привычке будет на балконе курить, но его не было. А рано утром почтальон принес знакомое уведомление: «явиться к 10.00 в Дом политического просвещения, секция «Братство — либерализм — демократия».

Эта секция находилась на втором этаже, там, где прежде размещалась «Секция пропаганды и агитации». Кабинет, как и самого Кныша, не узнать: новая мебель, евроремонт, да и сам хозяин преобразился, как-то посветлел лицом, в элегантном костюме и курит не папиросы, а дорогие заморские сигареты.

— Заходи, заходи, Мастаев, — Кныш даже не встал, кивком подозвал к себе. В руках список претендентов на выборы. — Так, как дела? Мы в принципе ни во что не вмешиваемся. Однако некоторые одиозные фигуры надо исключить. А то у масс глаза разбегутся, и мы опосля не сможем сделать правильные выводы. Так, вот этот мафиози, по нему тюрьма плачет.

— Вроде порядочный, коммунист, — высказался Мастаев.

— Эх, Ваха, Ваха, ничего ты не знаешь. Надо бы тебя в «Архив» запустить. Времени нет, да и знать тебе многого не надо — хе-хе, жить дольше будешь, — он вычеркнул еще премьера Бааева.

— А этого за что?

— Принципиальный, честный, компромата нет, разве что жена да сынок болваны. В общем, с ним будет сложно. А вот нашего соседа Якубова оставим, этого хапугу-кладовщика народ все равно не изберет. А так, пусть попотеет, раскошелится и себе цену узнает. Ну, и этих двух уберем. Ты не против?

— А почему только чеченцев убираем?

— Справедливый вопрос. Отвечу — для равенства. Ну, и не можем же мы всех подряд пропускать. Ведь надо какую-то значимость и видимость твоей работы показать. Подписывай.

— Что это? — насторожился Мастаев.

— Акты о нарушениях в заявочных материалах.

— Такие нарушения почти во всех делах есть.

— Хочешь, всех исключай. Ты хозяин-барин. Только тогда выборов в республике не будет. Так что и ты должен сделать выбор. Поверь, так будет лучше… С любопытством жду, что из этого выйдет. Пойдут ли люди голосовать? За кого?

Мастаев сам с нетерпением ждал выборов. Но до этого случилось несколько инцидентов. Однажды вечером на него напали неизвестные, милиция оказалась рядом и начеку. Звонили домой с угрозами. Пытались через мать всучить взятку. А самое неприятное — прямо во дворе его грубо остановили Бааев Альберт и Руслан Дибиров.

— Почему отца из списка вычеркнул? Отвечай, урод, — они просто затолкали Ваху и более ничего. И сам Мастаев об этом даже забыл, а через день мать сообщает: милиция обоих арестовала, отпустили под подписку о невыезде — нападение и оскорбление должностного лица. С мольбой приходила Виктория Оттовна.

Ваха даже не знает, что он может сделать. Вопреки устной инструкции, решил посоветоваться с Кнышем.

— Слушай, Мастаев, этих объевшихся шнырей надо было, пользуясь моментом, проучить. Но раз ты настаиваешь, подскажу. Звони прокурору.

— Я никого не знаю.

— Зато тебя знают. Звони.

Таких выборов Мастаев не мог даже представить. Это был не праздник, а праздничный труд, что-то сродни чеченским белхи,[30] когда с самого утра народ потянулся к урнам. И никакого пренебрежения, показухи или обязательства. Зато долг и ответственность. Все сосредоточенны, заранее знают, за кого голосуют, люди стоят в очереди, зная, что этот шанс предоставлен впервые. И в нем все настоящее, прошлое и будущее.

Под наблюдением доверенных лиц кандидатов всю ночь Мастаев подводил итоги голосования. Как было ранее предписано, ровно в 10 утра он явился в Дом политпросвещения, в «Общество «Знание».

— Вот это да! — крайне удивлен Кныш. — Явка 97 процентов. Такого нигде по Союзу нет. М-да, чеченцы консолидированы, очень консолидированы. А знаешь, это сделала депортация. Какое братство, какая сплоченность! Как нигде. Хм, тут не интернационализм, а попахивает национализмом. Это к плохому может привести.

Кныш встал, унося с собой итоговый протокол, скрылся в соседней комнате. По приглушенному разговору Мастаев понял, что он куда-то звонит, видимо, докладывает.

Вернулся он нескоро, вспотевший, взволнованный, недовольный.

— Как будто я виноват, — сунул Кныш в рот сигарету. — Ты еще здесь? Так, Мастаев, ты добросовестно отработал, вот гонорар, — он кинул на стол пачку денег. — Бери, бери, при большевиках дал бы я тебе Почетную грамоту и бутылку водки, а у демократии другой Бог — деньги. А впрочем, какая разница. И лучше расстрел, чем исподволь — в расход.

По закону «О выборах в СССР» у Мастаева Вахи как председателя избиркома была ровно неделя для составления «итогового протокола».

Ранее «итоговый протокол» бывал готов, так сказать, еще до начала выборов. В целом безальтернативные выборы, этот документ подтверждали, и Мастаеву лишь оставалось все это с небольшими изменениями переписать, подписью и печатью подтвердить, утвердить и отправить в вышестоящую инстанцию.

На сей раз все было гораздо сложнее: никакой шпаргалки и указаний сверху нет, все надо перепроверить, все просчитать и каждый бюллетень своей подписью и печатью подтвердить. Словом, работы, требующей внимания, очень много. А тут мать Ваху словно вора за рукав:

— Откуда эти деньги? Если заработал, почему прячешь? Если за выборы, то почему много? Тебя подкупили?

— Никто меня не подкупал! — оправдывался сын.

— Такие деньги мы и за год не зарабатываем.

— Ну, пора и мне зарабатывать, — слегка пыжится Ваха.

— Смотри, сынок, худо-бедно, а я тебя честно заработанным куском хлеба вскормила. Попытайся и ты мою старость тем же куском прокормить. Мне много не надо.

— Так и будем в нищете жить?!

— Лучше в нищете, чем как «эти», — она ткнула пальцем вверх, как бы обобщая всех жильцов «Образцового дома».