Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

– Тут вопрос не столько касается происхождения, сколько женского достоинства и скромности. Я надеюсь, он скоро уедет.

– Я боюсь, что нет, мама; я слышала, что армия собирается в Портсмуте, под командою герцога Бервика.

– Ну так, пожалуй и к лучшему, что тебе придется сидеть дома со мной. Ну, спокойной ночи. Спи спокойно и не думай больше об этих невзгодах.

Тем не менее, дочь и мать долго не могли заснуть в эту ночь. Дочь испытывала волнение вследствие возбужденного чувства женского тщеславия, хотя и грубо польщенного. Она была скромной, благоразумной девушкой, с хорошими правилами и большой сдержанностью, но она не могла оставаться совершенно равнодушной, когда прохожие на улицах Портсмута поворачивали головы и засматривались на нее, хотя все это имело свою неприятную сторону, но все же льстило ее женскому тщеславию.

Кроме того, она страдала за Арчфильдов. Старшие могли теперь обвинять себя; но чем же был виноват бедный Чарльз, которого они так необдуманно связали на всю жизнь с созданием, не умевшим ценить его; еще тяжелее было слушать выговоры за его доверие, когда тут ничего не предполагалось дурного – и она даже покраснела от мысли при этом.

Может быть, м-рис Вудфорд угадала эти мысли, потому что она не спала всю ночь, раздумывая о тех опасностях, которые угрожали ее дочери, и на утро не могла сойти вниз. Ей сообщили, что днем приезжал мастер Перегрин Окшот узнать о ее здоровье, и она не удивилась, когда вскоре после того к ней пришел ее брат. В то время между сословиями дворянства и духовенства лежала еще достаточно глубокая пропасть, чтобы затеваемый брак мог казаться мезальянсом, и д-р Вудфорд отчасти с недовольным видом сообщил ей о настоятельных просьбах Перегрина руки ее дочери.

– Бедный мальчик! – сказала м-рис Вудфорд, – это большое несчастье. Ты, конечно, воспретил ему говорить об этом.

– Я сказал ему, что мне трудно представить себе, как он мог обратиться к нам с таким предложением, не заручившись согласием его отца. Он, по-видимому, надеялся, что, получив благоприятный ответ, он потом вынудил бы его дать согласие, не замечая, как все это вышло бы неблаговидно, и как должно было раздражить майора.

– Тем более, что майор желает передать ему Марту Броунинг, невесту покойного Оливера.

– Он не сказал мне этого.

М-рис Вудфорд передала ему все рассказанное ей Перегрином.

– Несчастный майор, – заметил при этом д-р Вудфорд, – все его обращение с сыном как будто направлено к тому, чтобы свести его с ума. Но даже если бы он и дал свое согласие, то вряд ли Перегрин был желанным мужем для нашей девочки.

– Конечно нет, как мне ни жаль его! Хотя, если бы она и отвечала на его любовь, – чего, к счастью, не существует, – то я, пожалуй не решилась бы воспрепятствовать этому браку, ввиду того, что она могла быть орудием Провидения, избранным для его спасения.

– Он уверял меня, что никогда не обращался к ней с этим предложением.

– И я надеюсь, никогда не обратится. Хотя и не похоже на то, чтобы она могла полюбить его, но она относится к нему дружелюбнее других. В натуре моего ребенка есть доля честолюбия, под влиянием которого она может стремиться к высшему положению в свете. Ввиду этой, а также и других причин, мы должны, мой добрый брат, постараться найти другой приют для моего ребенка, когда меня не станет. Не смотри на меня так; ты знаешь не хуже меня, что вряд ли я увижу весну, и я хочу воспользоваться этим случаем, чтобы поговорить с тобою о моей дорогой дочери. Конечно, ты был бы самым нежным отцом для нее, и я была бы рада оставить ее с тобой, чтобы она заботилась о тебе, по обстоятельства так сложились, что она не может остаться здесь без материнского надзора. Теперь, благодаря моей болезни, она должна проводить все свое время около меня; но что будет, когда меня не станет?

– Она вполне хорошая и скромная девушка.

– Хорошая и разумная, но велика ли ее опытность? С одной стороны, этот мастер Окшот, с его безумным характером, и я не знаю, на что он может решиться, доведенный до полного отчаяния своим отцом: а это уединенное место и море близко.

– Леди Арчфильд с удовольствием возьмет ее к себе.

М-рис Вудфорд тут передала ему рассказ Анны о нахальном поступке Седли, но д-р не придал этому большого значения, не предполагая, чтобы его полк был переведен на стоянку по соседству; тогда м-рис Вудфорд, с крайней неохотой, сообщила все неудобства ее положения в доме между глупенькой молодой женой и старинным товарищем ее детских игр.

– Еще что? – сказал д-р, всплеснув руками. – Я никогда не думал, чтобы скромная молодая девица могла доставить столько хлопот, но я полагаю, что причиною этому красивое личико. Уже три опасности! Что же ты предлагаешь?

– Я желала бы поместить ее в доме какой-нибудь доброй и благочестивой леди, которая заботилась бы о ней и потом выдала бы ее замуж.

Такова была, как ты знаешь, и моя девичья жизнь, и я была очень счастлива в семействе леди Синднич, пока я не познакомилась с твоим покойным братом, и тогда началось для меня еще большее счастье. В первый же день, как только буду в силах, я напишу своим старым друзьям, м-рис Эвелин и м-рис Пепс, а также м-рис Элеонор Уоль, которая, я слышала, вышла за сэра Теофиля Огльторпа, и ради нашей прежней дружбы возьмет к себе мою дочь. Она доброе, простодушное существо, ирландка по происхождению и, наверное, будет беречь ее.

В этом плане не было ничего унизительного. Большая часть дам высшего общества держали тогда при себе молодых девиц из духовного звания или из среды образованной буржуазии в качестве компаньонок, гувернанток, а то и камер – фрау, смотря как случалось. Их не путали с прислугой, они участвовали в разных домашних удовольствиях и потом выходили замуж в своей среде; конечно, их положение изменялось в зависимости от нрава хозяйки дома, начиная с доверенного ее друга и кончая домашней рабыней.

Д-р Вудфорд не имел причин возражать своей сестре, но ему было тяжело после восьми лет лишиться общества своей племянницы и перейти к прежней холостой жизни; хотя он сознался при этом, что ему было не по силам уберечь красивую молодую девушку от грозивших ей опасностей; и с глубоким вздохом в конце концов он должен был согласиться с мнением ее матери, которое всегда ценил очень высоко.

Письма были написаны и в свое время на них были получены весьма любезные ответы. М-рис Эвелин предлагала, чтобы молодая девица приехала к ней и оставалась у нее, пока откроется подходящее место; а леди Огльторп, добродушная ирландка, весьма преданная королеве, обещалась при первом случае поговорить с самим королем или с принцессой Анной о дочери храброго капитана Вудфорда. В течение года могла открыться вакансия в детской, в Вайтголе или в Кокните[17], это уже превосходило желания м-рис Вудфорд. Она скорее поместила бы свою дочь в дом какой-нибудь семейной дамы; но она знала, что ее старая приятельница иногда любила обещать более, чем могла исполнить. Она не говорила подробно об этом своей дочери и сообщила ей только, что знакомые добрые дамы обещали позаботиться о ней и найти ей место. Анна была поражена, что мать уже хлопотала об устройстве ее судьбы, и не расспрашивала ее.

Охватившее ее вскоре затем сознание, что мать ее уже близка к могиле, совершенно убило ее; она старалась не думать об этом, не допускала мысли о такой утрате. Но в глубине ее души таилось чувство, что уж если такое горе неизбежно, то для нее тяжелее всего было бы остаться в Порчестере… а там, сколько могло быть блестящих шансов для крестной короля, для дочери чуть не дворянина.

Услышав как-то, что майор Окшот справлялся о ее здоровье у ворот их дома, м-рис Вудфорд просила его зайти.

Он вошел, ступая осторожно своими тяжелыми сапогами.

– Я огорчен видеть вас в таком положении, – сказал он в то время, как она протянула ему свою исхудалую руку. – Может быть, вы чувствуете потребность духовного утешения? Бывают минуты, когда наши нужды заставляют нас забывать о разнице в формах и обрядах.