Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

В самом разгаре негодования, возбужденного между местными судьями по поводу незаконного изгнания их лорда-лейтенанта графа Гейнсборо и замены его молодым герцогом Бервиком, Перегрин стал расхваливать этого юношу, которого он видел несколько раз. Когда никто из местных дворян не поехал с визитом к нежеланному пришельцу, при его вступлении в должность Портсмутского губернатора, только один Перегрин был у него и обедал с ним. Трудно было описать гнев и стыд, испытываемые майором, из-за общения его сына с человеком, которого, по его происхождению и религии, он считал исчадием самого ада. Но Перегрин преспокойно отвечал ему, что он видел не много протестантов, которые бы могли сравниться с герцогом Бервиком.

Весна 1688 г. была беспокойным временем. Как громовой удар разразилось над священниками государственной церкви повеление о прочтении с церковных кафедр Королевской декларации об индульгенции. Англиканская церковь была спокойна только в течение двадцати восьми лет, теперь, при таком неконституционном захвате прерогативы, она отдалась на жертву католикам и, с другой стороны, – диссентерам; хотя последние и сознавали, что индульгенция была только замаскированным наступлением Рима, и потому она не возбуждала их сочувствия. Все равно, как говорил м-р Горнкастль, им предстояло быть следующими жертвами, и он так же твердо решился, как и д-р Вудфорд, не читать индульгенции в своей церкви; для последнего, конечно, закрывалась при этом всякая дорога к повышению.

Везде на расхват читались письма с известиями.

Стоявший во главе епархии епископ Мю не принимал участия в петиции, поданной королю другими; но арест престарелого Кена, оставившего такую хорошую память между жителями Гампшира, когда он еще был каноником Винчестера, еще свежие воспоминания о так называемых кровавых ассизах Джеффриса, о казни Алисы Лапль – все это сильно возбуждало умы.

В это время пришло известие, что у короля родился сын, тотчас же окрещенный по католическому обряду, чем Яков II предполагал окончательно закрепить оковы, наложенные на страну Римом, отстраняя в то же время от права на престол свою старшую сестру. Верные церкви люди, подобные Арчфильдам, все еще не теряли надежды, припоминая, сколько уже умерло младенцев в королевском семействе; но в Оквуде майор и его капеллан покачивали головами и толковали о грехах, к великому негодованию Перегрина, утверждавшего, что королева – ангел и что Виги только подозревают других в своих же собственных хитростях.

Майор был вне себя, и дело дошло почти до открытой вражды между ним и его сыном; однако Перегрин все еще продолжал жить дома, и ходили упорные слухи, что с наступлением его совершеннолетия и с окончанием срока траура по его брату, он будет обвенчан с м-рис Мартой Броунинг и станет жить особым домом в Эмсворте.

При таких обстоятельствах д-р Вудфорд с немалым удовольствием сказал своей племяннице:

– Дитя мое, получено прекрасное для тебя предложение. Леди Гассель, которую ты знаешь, возвратилась в Страттон; она слышала о тебе у леди Майлдмей. Ее старшая дочь только что вышла замуж и ей нужна компаньонка для второй; ей рассказывали, что ты говоришь по-французски и итальянски и вообще, что ты хорошо образована. Тебе, кажется, не особенно нравится это предложение?

– Но, сэр, если я поступлю в такое семейство, это не повредит вашим шансам на повышение при дворе?

– Не думай об этом, дитя мое.

– Кроме того, так как уже было письмо от леди Огльторп, пожалуй, будет не совсем удобно взять другое место до получения ее вторичного извещения.

– Ты думаешь так, Анна. Но дом леди Россель будет для тебя безопаснее придворной жизни.

Анна знала это, но ее подавляло воспоминание об осиротелом доме. Там будет, пожалуй, так же скучно, как в Оквуде, тогда как при дворе ее, может быть, ожидает повышение.

Но она только сказала:

– Моя мать желала, чтобы я обратилась к леди Огльторп.

– Это правда, дитя мое. Но мне думается, что если бы при ней пришло приглашение от леди Россель, то она с радостью бы приняла его.

То же самое говорил тайный голос и в душе самой девушки, но она не послушалась его.

– Может быть, сэр, – сказала она, – если бы уже не было другого предложения. Это семья Вигов, кажется?

– Такая семья лучше, чем паписты, – отвечал доктор. – Мне говорят, что леди Россель совсем святая. Следует ли сказать правду?

Анна вспомнила при этом об Оквуде, и идея святой не показалась ей привлекательной.

– Как скоро нужно послать ответ? – спросила она.

– Кажется, она желает, чтобы ты встретила ее в Винчестере на следующей неделе, и если ты понравишься ей, то можешь ехать вместе с нею в Страттон.

Доктор надеялся, что леди Огльторп не будет иметь успеха в своем ходатайстве; но еще до истечения недели от нее было получено формальное извещение о назначении Анны Якобины Вудфорд одной из нянек к его высочеству принцу Вельскому, так как его величество изволил вспомнить о заслугах ее отца и что он крестил ее.

«Если вашим родным покажется, что это назначение ниже вас, – писала леди Огльторп, – то вы еще можете отклонить его».

– О, нет, я ни за что не отклоню его! – воскликнула Анна. – Я ведь не могу это сделать, сэр?

– Леди Огльторп говорит, что можешь, – отвечал доктор; – и что до меня, племянница, то я предпочитаю должность гувернантки няньке.

– Но ведь это к принцу! – сказала Анна. – Это начало чего-нибудь лучшего.

– Но в чем может заключаться это лучшее? – вот вопрос, – сказал ее дядя. – Я не буду стеснять тебя, дитя мое, потому что ходатайство этой придворной дамы было сделано по желанию твоей матери, которая хорошо ее знала; но что до меня, то я чувствовал бы себя спокойнее, если бы ты находилась в другом месте, где менее искушений.

– Двор теперь совершенно не похож на то, каким он был при покойном короле, – защищалась Анна.

– В некоторых отношениях это так; но, с другой стороны, главная опасность его в самой религии, которая бы должна очистить его.

– О, не бойтесь, дядюшка, ничто не заставит меня сделаться паписткой.

– Не будь слишком уверена, Анна. Те, которые сами идут на искушение, иногда оказываются без поддержки.

– Право, сэр, я не думаю, чтобы моя мать могла наметить для меня такую дорогу, которая привела бы меня к искушению.

– Конечно, Анна, как я уже говорил, я не могу препятствовать твоему выбору; мать твоя просила о покровительстве леди Огльторп, но в то же время я убежден, что если бы ей предоставлен был выбор, она остановилась бы на пути, менее опасном и более скромном.

– Но милый дядюшка, – продолжала все еще защищать свой выбор девушка, – подумайте, как могут пострадать ваши собственные шансы на повышение, когда узнают, что вы предпочли поместить меня у вдовы лорда Росселя[18], а не у королевы.

– Это нисколько не должно повлиять на твой выбор. Я не верю, чтобы кто-либо из истинных друзей нашей протестантской церкви встретил покровительство со стороны его величества; пока сам архиепископ и мой праведный друг, епископ Батский, подвергаются гонениям, мне стыдно было бы подумать о личном возвышении. Брось думать об этом, дитя мое.

– Но это только из любви к вам, дорогой дядя.

– Я знаю это, дитя. Я не сержусь на тебя; только ты сперва подумай и помолись – почта уходит еще только завтра.

Она много думала, но только совсем не то, что предполагал ее дядя. Пред глазами ее проносились воспоминания добродушных принцесс, высоких зал, освещенных восковыми свечами, блестящих костюмов – тех времен, когда она еще был в Чельзи[19], а не в тихом Винчестере.

Она искренне любила своего дядю, и что бы он ни говорил, ей от души хотелось содействовать его повышению, и его самоотречение только усиливало ее желание похлопотать за него; несмотря на скромный характер ее будущей должности при дворе, она надеялась обратить на себя внимание принцессы Анны и с самоуверенностью молодости, уже мечтала, что ей удастся подняться выше и добыть всякие милости и почести своим друзьям. Ее дядю сделают епископом Чарльза – пэром (подумать только что его жена будет обязана пасторской племяннице), Люси она найдет отличного мужа, и даже бедный Перегрин получит такое назначение, которому бы не воспротивился его отец. Она была обязана воспользоваться представлявшимся случаем; кроме того, разве преданность ее крестному отцу – королю допускала возможность отказа с ее стороны; и ее мать, когда она писала леди Огльторп, наверное, имела в виду нечто подобное. При этом все-таки она не была совершенно отрезана от своего дяди, состоявшего королевским капелланом. Это последнее соображение еще несколько утешало доброго доктора, когда он увидел, что ее выбор был окончательно сделан; и он позаботился насчет ее путешествия в столицу, вместе с леди Ворзли из Гаткомба, с которою она должна была встретиться 1 июля в Соутгамптоне.