Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Новости из России привели Черчилля в прекрасное расположение духа. 2 февраля он поужинал в британском посольстве, посмотрел фильм, как британские войска входят в Триполи, а затем почти до полуночи рассуждал на одну из своих излюбленных тем – Омдурманское сражение 1898 года в Судане. Рэндольф, находившийся в отпуске, присоединился к отцу. Александру Кадогану, который сидел между Черчиллем и Рэндольфом, сын премьер-министра показался «ужасным молодым человеком. Он был кошмаром для всех нас, начиная с Касабланки». Отец и сын ворчали и огрызались друг на друга весь вечер. Если бы Кадоган чаще бывал в Чартвелле, он бы знал, что так ужины проходили всегда, если за одним столом собирались отец и сын. Рэндольфа сопровождал (и присматривал за ним) Билл Дикин, который до войны был научным консультантом Черчилля, а теперь служил в звании капитана в Управлении специальных операций. Черчилль только что узнал от Дикина, что, пока сербские войска под командованием Михайловича сдерживали войска стран оси в Сербии, на севере, в Хорватии и Словении, тем же занимались крестьяне, школьные учителя и интеллигенция под руководством Тито, но без поддержки американцев или британцев. После того как Черчилль запросил доклад по данной проблеме, который Дикин подготовил за два дня, он развернул британскую внешнюю политику в неожиданном для всех направлении[1556].

Тито был коммунистом, но он уничтожал немцев и их хорватских марионеток из Усташи[1557], а значит, ему стоило оказывать помощь.

То, что он также воевал против четников[1558] Михайловича и сторонников короля Петра, было проблемой, поскольку Лондон поддерживал возвращение монарха.

Так события развивались на Балканах, где в течение столетий не прекращались кровавые этнические междоусобицы и где множество народов, как однажды сказал Черчилль, создавали больше истории, чем могли переварить. Всего через несколько дней после того, как Черчилль ознакомился с предложениями Дикина, он запросил у Эйзенхауэра несколько бомбардировщиков дальнего действия В-24, способных долететь до северной части Югославии и доставить помощь партизанам Тито. В апреле капитан Дикин был десантирован на территорию оккупированной немцами Хорватии, чтобы установить отношения с только что приобретенным и самым неожиданным союзником – Иосипом Броз Тито[1559].

3 февраля Черчилль собрался лететь в Триполи, чтобы поздравить генерала Бернарда Монтгомери, который, как и Жуков, просил подкрепление и одержал победу. Вечером того же дня передовые части Монтгомери пересекли границу Туниса: Триполитания, богатейшая колония Италии, пала. Поколение эмигрантов с Сицилии и материковой Италии вымостили здесь дороги, посадили виноград и оливковые рощи; они построили ирригационные системы, достойные древнеримских акведуков, для орошения своих угодий. Это была последняя колония Италии в Африке. Дуче, император, под властью которого когда-то находилось более 1,2 миллиона квадратных миль африканской земли, потерял здесь все. После этого в одном из американских еженедельников написали: «Из того, что напоминало бы итальянцам об их потерянной империи, остался только песок, поднимаемый горячим ветром над Средиземным морем»[1560].

Согласно договоренностям, достигнутым в Касабланке, Александер и британцы теперь подчинялись Эйзенхауэру. Генри Мейтленд (Джамбо) Вильсон заменил Александера на посту главнокомандующего войсками на Ближнем Востоке. Спустя две недели по прибытии в Тунис Александер принял командование сухопутными войсками союзников на этом театре военных действий. По мнению Черчилля, это было удачное стечение обстоятельств, поскольку Алекс никак не мог ухудшить положение, учитывая, что Эйзенхауэр пока не добился никаких особых успехов. Результаты, достигнутые Эйзенхауэром, были столь незначительными, что Джордж Маршалл позднее выразил Черчиллю свое удивление по поводу того, что в Касабланке британцы не потребовали для себя ведущей роли в операциях в Северной Африке. В своих воспоминаниях Черчилль написал, что такая идея никогда не приходила ему в голову. На самом деле Черчиллю Эйзенхауэр начал нравиться, и даже очень. Каннингем командовал морскими силами, Теддер – воздушными, а Александер – сухопутными, и Черчилль, с договоренностью о вторжении на Сицилию, получил все, что желал, предоставив Рузвельту то, что хотел президент, – американского главнокомандующего. Гарольд Макмиллан очень точно ухватил суть данной ситуации, написав позднее, что британцы будут командовать американцами, как «греческие рабы руководили операциями императора Клавдия». Эйзенхауэр, которого Брук презирал за то, что он никогда не командовал даже батальоном на поле боя, привнес одну очень ценную вещь – он ратовал за здоровые отношения между союзниками. Эйзенхауэр предупреждал своих подчиненных: «У каждого есть право на свое собственное мнение. Вы можете назвать другого офицера сукиным сыном, но, как только я услышу, как кто-то из американских офицеров назовет своего товарища тем британским сукиным сыном, я его выгоню». В будущем ему понадобится все расположение британских войск, которое он мог завоевать благодаря тому, что, будучи главнокомандующим, не отдавал предпочтение американцам, поскольку американские войска в Тунисе продемонстрируют полнейшую неготовность воевать с немцами[1561].

Четвертого числа Черчилль прибыл в Триполи. После осмотра гавани с борта катера он наблюдал за тем, как в порту пришвартовалось первое судно снабжения. Благодаря тому, что британцы захватили этот порт, им удалось сократить линии снабжения 8-й армии почти на 1200 миль. В тот же день Черчилль и Брук провели смотр 51-й дивизии, реинкарнированной бывшей 51-й дивизии, которая капитулировала во Франции. Солдаты дивизии, которые прибыли в Африку «бело-розовыми» неопытными новичками, превратились в «загорелых воинов, закаленных в боях и одержавших победы в ходе наступления британских войск». Черчилль, стоя на высокой трибуне, наблюдал за солдатами, маршировавшими под звуки волынок. Брук, не скрывая слез, повернулся к Черчиллю, у которого тоже навернулись слезы на глаза. «Можно было почувствовать глубочайшее облегчение, – позже написал Брук, – от осознания того, что победа стала вполне реальной перспективой»[1562].

На следующий день Черчилль с сопровождающими отбыли в столицу Алжира, чтобы совершить, как было запланировано, короткую остановку для встречи с Эйзенхауэром и адмиралом Эндрю Брауном Каннингемом («АВС – Andrew Browne Cunningham); поздно вечером они вылетели в Лондон. Кадоган, который уже познал все тяготы длительных путешествий в неотапливаемом бомбардировщике, написал в дневнике, что его больше никогда не удастся «протащить по миру в таких отвратительных условиях. Не думаю, что премьер-министр когда-нибудь заглядывал в наш самолет, а потому никогда не поймет, как там ужасно»[1563].

Эйзенхауэр по опыту знал, что можно ожидать от приезда Черчилля. До того как он покинул Лондон, чтобы принять на себя командование операцией «Факел», они с Черчиллем регулярно встречались по четвергам за ужином и часто обсуждали свои дела, проводя выходные дни в Чекерсе, где из-за привычки Черчилля работать допоздна Эйзенхауэру частенько приходилось оставаться на ночь. Айк понимал, что прибытие Черчилля сулит ночные посиделки, затянувшиеся за полночь ужины, и опасался этого. Кроме того, ходили слухи, что убийцы – немецкие, арабские или вишистские – планировали избавить мир от «человека с большой сигарой». Таким образом, его присутствие в Алжире не сулило Эйзенхауэру ничего, кроме головной боли. Он хотел, чтобы Черчилль как можно скорее покинул город. «Будучи в безопасности в Лондоне, – написал помощник Эйзенхауэра, коммандер Гарри Бутчер, – Черчилль, который стоил целой армии, здесь, в Алжире, был мишенью, и, следовательно, его присутствие накладывало на всех большую ответственность»[1564].