Оступившись, я упаду - Лагуна Софи

— Ну все, сестренка, ты победила, победила! — Папа выполз на берег с таким видом, будто его подстрелили стрелой.

Он опустился на землю и лег на спину, не заботясь о муравьях, о том, что они заползут на него, он не боялся, что ветки, грязь и камни повредят кожу, не боялся света в своих глазах. Тетя Рита откинулась на спину рядом с ним, и они вместе смотрели в светло-серое небо.

— Твой папа никогда не мог победить меня. Джастин.

— Она права, Джастин. Никогда не мог, — подтвердил папа.

Они лежали рядом, и грудь у них обоих тяжело поднималась и опускалась. Я лежала с ними и слушала, как вокруг растут деревья, как скрипят, удлиняясь, ветви, как корни роют землю, как множатся листья.

Тетя Рита села, спрятав лицо в ладонях, и заплакала. Папа сел рядом. Он вздохнул и тихо произнес:

— Боже…

Он будто бы снова стал мальчишкой. Он знал, почему его сестра плачет, и не пытался ее остановить. Если он дотронется до нее — он заплачет сам.

Я посмотрела мимо них и увидела за деревьями Лиззи, до того как у нее сломались кости, до пневмонии и больницы, до войны в Бирме — такую же, как на фотографии, с цветком в волосах.

— Ты в порядке? — спросил папа.

Тетя Рита оторвала ладони от лица.

— Это место…

— Пошли, нам лучше вернуться, — сказал папа. «Это место» все еще было его домом.

Папа и тетя Рита оделись. Тетя Рита встала и протянула мне руку. Когда мы пошли, она начала петь:

— Между гор и долин едет рыцарь один, никого ему в мире не надо…[9] — Голос у нее был низким и спокойным.

Папа начал ей подпевать:

— Он все едет вперед, он все песню поет, он замыслил найти Эльдорадо.

Я тоже запела — пока мы шли к дому деда, мы были как Коул Торнтон, Джей Пи Харра и Мауди из фильма «Эльдорадо».

— И ответила Тень: «Где рождается день, лунных гор где чуть зрима громада, через ад, через рай, все вперед поезжай, если хочешь найти Эльдорадо!»

* * *

Мы прошли через двор, и я увидела деда: он был в курятнике.

— Вот вы где, леди! Вот и Петушок! Идите сюда, цып-цып-цып, — говорил он и бросал им зерна. Тетя Рита посмотрела на меня взглядом, в котором лучились искорки света. «Еще один мерзкий петух».

Дед вышел из курятника.

— Здравствуй, папа, — сказала тетя Рита севшим голосом.

На лбу у деда выступил пот, а щека испачкалась в курином помете. Ноги у него были такие тонкие, что от шорт вокруг них пролегли глубокие тени.

— Привет, Рита, — сказал он.

Мы стояли во дворе: Рита, Рэй, я и дед, и мне показалось, что внезапно стало гораздо жарче. Вокруг наших ног, будто охраняя деда, важно расхаживал Петушок.

— Рада тебя видеть, папа, — сказала тетя Рита.

— Хорошо выглядишь, Рита, — ответил дед.

Что-то пробежало между ними и ранило их обоих.

— Как ты?

— Я в порядке.

Повисла тишина.

— Дед, мы с тетей Ритой ходили купаться. И качались на шине, — сказала я.

— Господи, — произнес дед. — Хорошо, что вы себе шею не свернули.

— Ты же тоже раньше часто купался, правда, папа? — спросил отец.

— Да, было дело.

— Помнишь? — спросил папа. — Мы были на реке с чертовыми Уорлли, Разве не ты собственноручно привязал ту шину?

— Твоя правда — я.

— И первый ее опробовал! Мама чуть с ума не сошла.

— Это точно. А потом мы заставили ее саму прокатиться.

Повисла тишина. Лиззи доставала их даже оттуда, из-под земли, где была похоронена. Они представили, как она качается на качелях, крепко держится за шину, летит все выше и видит под собой реку. Но когда они сделали это, им стало больно.

— Боже, как давно это было, — сказал папа.

— Мы все постарели, — заметила тетя Рита.

— Я рад снова тебя увидеть, Рита, — сказал дед.

— Мне ты такого не говоришь, когда я возвращаюсь домой, — упрекнул его папа.

— Ты слишком часто возвращаешься, — парировал дед. — Хочешь пить, Рита? Будешь пиво?

— Я бы с удовольствием прикончила пару банок. — Тетя Рита обняла меня, и мы вместе подошли к костру. — Джастин так выросла, — сказала она.

— Она съедает все яйца от курочек, — сказал дед. — Ты уже поела, Рита? Рэй тебя накормил?

— Ты что, шутишь?

— Даже не верится, что я вообще мог о таком спросить… — сказал дед, и они рассмеялись одинаковым смехом, сухим, который выходит через нос.

— Эй, полегче, сестренка. Я же предложил тебе пиво! — заметил отец.

— Да, братец, предложил, что правда, то правда.

Ощущение легкости наполняло меня, такое же как небо над Мурреем: теплое, серое, светлое. Я хотела удержать его подольше. Мне казалось, что дырка между зубами уже заросла: больше она меня не беспокоила. У меня была тетя Рита! В семье Ли тоже стало много разных людей — тетя, отец, дедушка и я.

Дед подложил дров в костер. Я села рядом с тетей Ритой. Дед вынес во двор куриные крылышки и стал жарить их на огне. Он посыпал их солью и положил в огонь завернутые в фольгу кукурузные початки. Крылышки он полил медом.

— Ага, особое угощение для особого гостя? — спросил папа.

— Заткнись, Рэй, — проворчал дед.

— Выглядит отменно, папа, — сказала тетя Рита, и воздух вокруг костра наполнился ароматом куриных крылышек, масла и меда.

Я чувствовала на коже пленку от высохшей речной воды, в волосах засохла речная грязь, и я потянулась, чувствуя, как трескаются грязевые корочки. Нам было жарко. На дворе стояло лето, но костер деда горел каждый день. «Он держит в берегах чертову Муррей», — говорил дед. Он не разжигал костер, только если его мучила боль в животе.

Голоса деда, папы и тети Риты плыли вокруг меня, как музыка. Скоро они стали песней: «Но в скитаньях — один дожил он до седин, и погасла былая отрада. Ездил рыцарь везде, но не встретил нигде, не нашел он нигде Эльдорадо». Они пели, пили пиво и говорили: «Ах, крутой парень, Герцог, старый добрый Герцог, ни кто не пройдет мимо крутого парня!»

Они говорили это так, будто все лично знали крутого парня, любили его и его песни, и знали про его поиски Эльдорадо. Серый свет постепенно угасал, а огонь в костре деда светил все ярче и держал нас вместе.

Я не знаю, кто отнес меня в дом. Может быть, папа, а может, тетя Рита или дед. Меня положили на кровать и сняли туфли. Кто-то поцеловал меня в щеку. Сквозь сон я услышала, как кто-то сказал:

— Какая же ты красавица, малышка Джастин.

18

На следующий день я проснулась оттого, что в глаза светило солнце. Я встала с постели, прошла через коридор, остановилась возле закрытой двери в гостевую комнату и прислушалась.

Из кухни вышел дед.

— Не беспокой ее, Джастин. Пусть отдохнет.

Морщины у него на лице сегодня были не такими глубокими, словно кто-то разгладил их пальцами. Я почуяла запах жареных яиц, зевнула, потянулась и пошла на кухню. На столе стояла тарелка с кусками хлеба, густо намазанными маслом, рядом с ней возвышался чайник. Он был накрыт розовым чехлом, который связала Лиззи, обычно его вынимали только на Рождество. На сковороде шипели яйца, помидоры и бекон. Дед готовил завтрак и курил папиросу с «Белым волом». Дым от этого добрейшего животного клубами плавал по комнате, смешиваясь с запахом бекона. Рот у меня наполнился слюной.

В кухню вошла тетя Рита в полосатой пижаме, на голове у нее торчали колтуны спутанных темных волос. Она зевнула.

— Доброе утро, Джасси, — сказала она и взъерошила мне волосы. — Как здорово пахнет, папа! — Она села за стол.

— Девочки несут больше яиц, чем мы успеваем съесть, — из-за новой скорлупы и улучшенного корма.

— А-а, те самые девочки… — произнесла тетя Рита, лукаво мне улыбнувшись.

Дед положил на хлеб яйца, помидоры и бекон, затем поставил перед нами тарелки — одну перед тетей Ритой, другую передо мной.

— А как же ты, папа? Ты разве с нами не поешь? — спросила тетя Рита.

Дед поднял папиросу.

— Поем попозже. А вы приступайте, пока не остыло. — Он облокотился на стол и смотрел, как мы с тетей Ритой едим яйца, горячие помидоры и бекон на хлебе, и казалось, что каждый кусок, который исчезает у нас во рту, каким-то образом насыщает и его тоже.