Том 3. Русская поэзия - Михаил Леонович Гаспаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подтексты
1. Сумерки наук, заря; а сумрак наук, пора полного упадка их (В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 4. С. 232).
1, 17–18. В древней северной вере сохраняется страшное учение о сумерках богов. В наши дни у более развитых умов пробуждается мрачное опасение перед сумерками народов, в которых постепенно истлеют все солнца и звезды и среди умирающей природы погибнут люди со всеми их учреждениями и творениями (М. Нордау. Вырождение. I: «Fin de siècle»: «Сумерки народов». 1892).
1, 17–18, 23–24. Провозглашением Царства божия началось Евангелие, и первая церковь еще жила в тонах предвкушения его полноты. Небесный Иерусалим, сходящий свыше, не нуждающийся в земных светильниках, даже в самом солнце, но славою божией освещающий всех, еще стоял перед ее взорами. Перейдя затем в сумерки истории, плывя на корабле Церкви, мы забыли, что плывем к какому-то концу, к какому-то исполнению, что плывем к царству божию; что плерома Церкви есть, собственно, плерома Царства.
<…> Только на крыльях пророческой благодати Духа, дышащего в мире, где Он хочет, через опыт всех церквей, через исторический подвиг всего культурного человечества, через рассеянный одинокий религиозный опыт, даже через опыт всех религий, люди соединятся в лоне Единой, воистину Вселенской Церкви, которая приведет их к порогу Царства Христова на земле (А. В. Карташев. Реформа, реформация и исполнение церкви. Пг., 1916. С. 65–66).
1, 21. Мужи братия! (Деян 1:16, 2:29).
1. Восхвалим, братья, царствие Луны (К. Бальмонт, «Восхваление Луны: Псалом»)[289]; Восславим царствие Чумы (А. Пушкин, «Пир во время чумы»).
1–2. Всемирного солнца восход —
Великий семнадцатый год
Прославим, товарищи, мы
На черных обломках тюрьмы.
Н. Клюев, «Огненный лик», 1918(?)
1, 5–6. Кричат мне с Сеира: сторож! сколько ночи? сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь (Ис 21:11–12).
1–2. (Контрастные подтексты):
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
А. Пушкин, «Деревня»
И день великий, неизбежный, —
Свободы яркий день вставал…
А. Пушкин, «Наполеон»
2. <…> Проповедывать пленным освобождение и узникам — открытие темницы; Проповедывать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих (Ис 61:1–2); Ибо день мщения — в сердце Моем, и год Моих искупленных настал (Ис 63:4).
[О мрачный год, о девяносто третий,
Большая тень в крови и темных лаврах,
Не поднимайся с сумрачного ложа].
О. Барбье, «1793»
3. Кипящее море под нами…
Е. Студенская, «Памяти „Варяга“» (из Р. Грейнца)[290]
Еще подобно Царство Небесное неводу, закинутому в море (Мф 13:47); сделаю вас ловцами человеков (4: 19, ср. Мк 1:16–18); отплыви на глубину, и закиньте сети свои для лова <…> Мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть. Сделав это, они поймали великое множество рыбы (Лк 5:4–6, ср. Ин 21:3–6).
5. Рожденные в года глухие…
А. Блок
6. А красное солнце мильонами рук
Подымем над миром печали и мук. <…>
Мы, рать солнценосцев, на пупе земном
Воздвигнем стобашенный, пламенный дом…
Н. Клюев, «Песнь Солнценосца»[291]
7–8. Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: «Плач и стон и горе» (Иез 2:10)… Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов… в настоящую тяжелую годину! Подобно древнему вождю еврейского народа — пророку Моисею, и мне придется говорить ко Господу: «И почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего?..» (Чис 11:11) (Речь Патриарха Тихона 5/18 ноября 1917. Газета «Вечер», 13/26 ноября 1917)[292].
Власть есть обязанность, бремя и служение. <…> Ибо всякий берущий на себя бремя власти прежде всего возлагает на себя великую ответственность. <…> Временное правительство, выдвинутое русской революцией, имеет оригинальные черты, отличающие его от временных правительств других революций. В нем нет самодовлеющей любви к власти, нет самоутверждения, нет ничего диктаторского. Скорее его можно было бы упрекнуть в слишком большой гуманности и мягкости, почти в толстовском непротивлении. Оно — жертвенно, совершенно бескорыстно и несет власть как бремя и обязанность. <…> В данный исторический момент власть в России есть крест, и неохотно решаются его возложить на себя (Н. Бердяев. Власть и ответственность // Русская свобода. 1917. № 6. С. 3–4).
7, 9–10. Под гнетом власти роковой…
А. Пушкин, «К Чаадаеву»
11–12. И ангел, которого я видел стоящим на море и на земле <…> клялся <…> что времени уже не будет (Откр 10:5–6)[293].
11–12, 20. Времени мы слышим оборот…
И. Коневской, «Праздничная кантата»
11–12, 21–24. А время, как корабль под плеск попутных пен,
Плывет и берегов желанных не находит.
Н. Клюев, «Мы любим только то, чему названья нет»[294]
12. О navis, referent in mare te novi
Fluctus! О quid agis? Fortiter occupa
Portum! Nonne vides…
Hor. Carm. I, 14
13–14. Возьмем обширнейшую группу «птичьих» сравнений — все эти тянущиеся караваны то журавлей, то грачей, то классические военные фаланги ласточек, то неспособное к латинскому строю анархически беспорядочное воронье, — эта группа развернутых сравнений всегда соответствует инстинкту паломничества, путешествия, колонизации, переселения («Разговор о Данте», 3).
Кто остановит солнце, когда оно мчится на воробьиной упряжи в отчий дом, обуянное жаждой возвращения? Не лучше ли подарить его дифирамбом, чем вымаливать у него подачки? («Слово и культура»).
И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце, и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по середине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю божию (Откр 19:17).
Ты впряженных гнала к полету птичек…
А. Сумароков, «Вторая ода Сафы»
И, дворец покинув отца, всходила
На колесницу
Золотую. Мчала тебя от неба
Над землей воробушков милых стая;
Трепетали быстрые крылья птичек
