Империя проклятых - Джей Кристофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Диор не понимала, что это значит и как этим можно воспользоваться, но все же знала: она может спалить своего врага кровью, как огнем. Со слезами на глазах она протянула свою красную, мокрую руку к Лилид и приказала крови повиноваться.
– Двигайся, – прошипела она.
И кровь двинулась, а у Диор перехватило дыхание, бледно-голубые глаза распахнулись, и капельки на кончиках пальцев задрожали. Лилид отступила, прищурившись, опасаясь какого-то нового заклинания. Но хотя кровь Диор струилась по кончикам вытянутых пальцев, дрожа так, словно приближался конец света… Но больше ничего не происходило.
Ничего, кроме дрожи.
– Шевелись! – завопила Диор.
Лилид улыбнулась, осмелев, и ее изуродованные черты исказила злоба. Она наклонилась и подняла упавшую принцессу, как мешок с тряпьем. Рейн закричала от боли, когда ее высоко подняли, рука и плечо у нее захрустели, кости заскрежетали, и теперь она болталась в холодных когтях Лилид. И, вытянув мизинец, Лилид слегка надавила на грудь Рейн, сломав ей дюжину ребер.
– НЕТ! – взревела Диор. – Не трогай ее!
Рейн сопротивлялась, с шипением выдыхая воздух сквозь зубы, сжимая здоровой рукой ладонь, которая душила ее. Лилид нежно сжала ей запястье, раздавив его, как стекло, и принцесса снова закричала.
– ПРЕКРАТИ! – взревела Диор.
Бессердка повернулась к Диор, сжав Рейн в ужасающей хватке так, что у ней хрустнул позвоночник, и принцесса взвыла. Вампирша заговорила, и голос у нее звучал хрипло, гортанно. Челюсть сильно обгорела, но ее острое, как нож, шипение никуда не делось, отдаваясь эхом во мраке под холодным взглядом Спасителя:
– Умоляй меня.
– Пожалуйста! – воскликнула Диор. – Пожалуйста, прекрати!
– Громче!
– Пожалуйста! Не трогай ее, н…
– Д-диор, – прошептала Рейн. – Н-не надо.
И тогда их взгляды встретились над темной водой. У этих девушек было совсем мало времени, а теперь и оно подошло к концу – эту истину понимали обе.
– Она все равно убьет меня…
Принцесса задохнулась, когда Лилид сжала ее сильнее, выдавив из нее почти весь воздух и лишив возможности говорить.
Диор закричала от ужаса и ярости, наблюдая, как бьется и хрипит Рейн в объятиях Лилид. Лилид не сводила с принцессы холодных черных глаз. Это был взгляд акулы, которая приближается к тонущему пловцу, широко раскрывая пасть и обнажая бесконечные ряды острых зубов.
– Мы сильные – пробулькала Лилид.
Она притянула Рейн ближе, и девушка сделала последний вдох.
– А ты – с…
И в этот момент из темноты вылетел силуэт – размытое пятно матово-белого и мерцающе-красного. Он прыгнул на спину Лилид, вонзив зубы в ее шею. Лилид вскрикнула и, уронив Рейн, нанесла удар слева, от которого бело-красная фигура отлетела к надгробиям. С глухим треском раскалывающегося камня он перелетел через полдюжины могил и рухнул в воду, а потом вскочил на лапы и, прищурив голубые глаза, зарычал.
– Принц?.. – выдохнула Диор.
– Когда я бросился к дуну, Феба громко звала меня по имени, – вклинился Габриэль, – но я не обратил на это никакого внимания. И вместо того, чтобы отпустить меня сражаться в одиночку, она бросилась в атаку вместе со мной и горцами, всеми до единого, позволив окровавленным остаткам легионов Восса бежать, и мы с ревом хлынули по улицам Ньютунна назад в Ольдтунн.
Там, на развалинах дома знатного рода, стоял Никита Дивок, покрытый пеплом и снегом. Аарон поднялся на ноги, не сводя глаз с Батиста. Чернопалый стоял на коленях, безмолвный и убитый горем, когда Аарон взял меч хозяина. Никита улыбнулся своему темному любовнику, наблюдая, как сердце Аарона увядает и умирает у него в груди. Аарон поднял Эпитафию высоко над головой.
– Я помню, – прошептал он, глядя в глаза Батисту и изо всех сил взмахнул Эпитафией.
И если бы это была детская сказка, историк, он бы развернулся на пятках и снес голову Черносерда с плеч. Он бы доказал, что поэты не лгуны, а менестрели не ублюдки, твердящие, будто любовь всегда побеждает все. Но у Аарона вряд ли бы хватило сил разрушить порочные чары крови Никиты, зато у него были силы отбросить клинок, который, сверкая, улетел в руины. И, повернувшись к Никите, он сплюнул.
– Возможно, ты и владеешь моим сердцем. Но не целиком.
Никита взревел и наотмашь ударил Аарона по лицу здоровой рукой с такой силой, что юный темный лорд перелетел через железную ограду, пробив еще одну стену. Но когда Черносерд отвел взгляд от Батиста, он совершил большую и последнюю ошибку.
Габриэль улыбнулся, и его серые глаза засияли.
– Потому что иногда любовь побеждает все.
Удар пришелся Никите в затылок – удар молотом из чистой сребростали, принадлежавшим человеку, который всегда сражался только от чистого сердца. Череп древнего раскололся, Никита пошатнулся и развернулся, рыча. Рана была ужасной, но даже ее бы не хватило, чтобы уложить его в могилу. Никита поднял окровавленную руку, намереваясь похоронить Батиста. Но тут к нему протянулась другая рука, схватила его за лодыжку и железной хваткой раздробила кость.
Лаклан лежал среди обломков там, где его и оставил Черносерд. Он был окровавлен и растерзан, но не сломлен. Он улыбнулся, красно и пронзительно, удерживая своего брата на месте, когда второй удар Батиста начисто снес челюсть Никиты. Древняя плоть разорвалась, как бумага, Никита споткнулся и поднял здоровую руку, чтобы оттолкнуть Батиста. Но в этот момент чернопалый обрушил на него еще один удар, растворившись в ревущей ярости. Это была ярость оскорбленного любовника, мужа, которого предали, в сочетании с силой раба. Он наступал на спотыкающегося Никиту, обрушивая молот ему на голову, снова и снова, превращая кости и мозг в кашу. Шипела кровь, соприкасаясь с сребросталью, и вампир визжал, сыпя проклятьями и молотя руками.
– Он был моим до того, как стал твоим, ублюдок, – выплюнул Батист.
И, опустив молот в последний раз, он разбил голову Черносерда вдребезги.
Спина Никиты выгнулась, он взмахнул рукой, и из его разорванного горла вырвался клокочущий крик. Вся боль, вся ярость, весь ужас бессмертного, увидевшего конец своей вечности. А потом он просто взорвался, разлетевшись на части. Батист вздрогнул, а Лаклан торжествующе зашипел, когда Никита превратился в уголь и пепел, и голодный ветер подхватил его останки,
