Империя проклятых - Джей Кристофф

– Сто…

Удар был точным и тяжелым. Это дитя, хоть и было принцессой, но обучалось у великих Певцов Клинка в Монфоре. Лезвие рассекло лицо графини, срезав кожу, обнажив мышцы и кости. Лилид выругалась и отшатнулась. Плоть вспыхнула, как трут, и ее крик пронзил воздух – святая кровь Грааля сжигала ее.

– Это за леди Арлинн, – выплюнула Рейн.

Принцесса спрыгнула со статуи и бросилась в пруд, подняв брызги. А следом за ней скользнула Диор. Бледно-голубые глаза сверкали, как осколки стекла, а Лилид все кружилась и кружилась, сдирая пылающую кожу, а потом бросилась в соленую воду у ног. Зашипев, Бессердка откинула с лица прядь мокрых волос и вскочила на ноги. Пламя погасло, но ущерб был ужасен: челюсть висела, как сорванная с петель дверь, алебастровая кожа почернела. Рейн двинулась вперед, рассекая воздух окровавленным клинком. И хотя Лилид подняла руку и выплюнула приказ, ее лицо было настолько изуродовано, что Хлыст превратился в бессмыслицу, густую, как каша, булькающую от крови.

– Больше никаких приказов, – бросила Диор. – Хозяйка.

Рейн ударила графиню по руке, и Лилид вскрикнула, когда у нее отлетело два пальца, превратившись в пепел, не долетев до воды. Ее плоть пылала там, где ее касалась кровь Диор, древняя вспыхивала со сверхъестественной скоростью и погружала чернеющую плоть в озеро, чтобы погасить священное пламя.

– Это за Джилли и Моргану, – выплюнула Рейн.

Принцесса двинулась вперед, и у нее в глазах теперь пылали все негодование и ненависть, скопившиеся за последние нескольких месяцев. Ее клинок рассекал воздух, ее фигура была устрашающей. И хотя Лилид питала многовековая сила, Бессердка все же не умела сражаться. Лилид попятилась, испуганная видом крови, брызжущей и дымящейся на стали, прищурив от ненависти глаза. С Грааль за спиной Рейн а Мэргенн высоко подняла меч.

– А это за меня, – прошипела она сквозь стиснутые зубы.

И с кровавым криком принцесса бросилась на врага.

Габриэль медленно подался вперед, и его серые глаза вспыхнули.

– Батист повис в железной хватке Черносерда. На крепостных стенах все еще бушевала битва. Внизу на камне неподвижно лежал окровавленный Лаклан. Никита бездушно улыбнулся, глядя на чернопалого, как паук на муху. Аарон стоял за спиной хозяина, переводя взгляд с одного мужчины на другого: его старый любовник оказался в ужасных объятиях нового. Глаза у него были полны кровавых слез, но лицо оставалось безмятежным. Они прожили вместе целую жизнь, он и Батист. Они любили друг друга так страстно, как ни одна пара из тех, кого я знал. Но любовь смертна, историк. А кровь вечна.

– Хозяин, – позвал Аарон.

Черносерд повернулся, приподняв бровь, наблюдая, как Аарон опускается на одно колено.

– Пожалуйста, – сказал он, взглянув на Батиста. – Позволь мне прикончить его.

Красные губы Никиты изогнулись в довольной улыбке, полуночные глаза засияли. Повернувшись к Батисту, он, казалось, наслаждался тем, как в глазах чернопалого угасает последний свет. Смерть любви. Смерть надежды. Господи, что за рок. Каким же опустошенным надо быть, чтобы радоваться только при виде таких же обездоленных. Считать слабостью заботу о ближнем… это сущий ад.

– Какое же удовольствие видеть тебя на коленях, Златокудрый, – сказал Никита.

И, опустив Батиста на камень, он протянул меч своему рабу.

– Докажи, что твое сердце принадлежит мне.

– Клинок Рейн рассек воздух, – продолжила Селин. – Просвистел совсем рядом с кожей Лилид, сбив Бессердку с ног, опалив ей плоть, сломав челюсть. Но все же она была древней, сильной, как горы, и ее нельзя было недооценивать. К сожалению, принцесса сделала именно это, обагрив клинок своей матери кровью Грааля. Ее губы растянулись в улыбке, когда она остановилась, чтобы подразнить врага, вертя в руках меч.

– Я вскрою тебе грудную клетку, дьяволица. Посмотрим, на самом ли деле у тебя нет сердца.

Она сделала выпад, лезвие рассекло воздух, Диор у нее за спиной крикнула, чтобы она была начеку. Лилид скользнула в соленую воду, быстро поплыла, извиваясь, протянула руку и изо всех сил дернула за один из надгробных камней, вырвав его. Тот раскололся, будто глина. Метнув его, как копье, она заставила принцессу отскочить в сторону, и зазубренный мраморный обломок просвистел совсем рядом с ее головой. Лилид скакнула назад, вырвала еще один камень и снова швырнула его, как какая-то мстительная богиня из древних сказок. Рейн, задыхаясь, уклонилась. В нее полетел еще один камень, и еще один, быстрее, сильнее. Мрамор раскалывался, трескался, грохотал. Предупреждающе вскрикнув, Диор, прихрамывая, двинулась вперед с горящими глазами. И когда Рейн выругалась, споткнувшись о незаметный выступ, в грудь ей врезалась мраморная плита размером с фургон.

Треснули и раздробились кости, принцесса вскрикнула и упала, разбрызгав вокруг кровь и соленую воду. Диор выкрикнула ее имя, споткнувшись из-за своей прокушенной ноги, а Лилид улыбнулась, и ее мертвые глаза вспыхнули, когда она смотрела на пепельные волосы Грааля, прилипшие к скользкой от пота коже. Диор наклонилась и подняла из воды упавший меч Рейн. Несмотря на раны, она все же была ученицей Черного Льва, и, встав в позицию северного ветра, начала свой танец, нанося удары: живот, грудь, горло, повтор. Но клинок Девятимечной упал в воду, как и Рейн, и кровь Диор смыло с его лезвия. И когда он вонзился в плоть Лилид, почти безвредный, Бессердка схватила Диор за горло черной рукой.

Высоко подняв Диор, Лилид отбросила ее назад, к одной из огромных статуй – рыдающему жрецу с вороном на цепи. Ладонью, разрезанной, чтобы окропить меч Рейн, Диор попыталась вцепиться в изуродованное лицо Лилид. Но графиня оказалась проворнее, первой схватила ее за запястье, зашипев, когда мертвая плоть задымилась на окровавленной коже Диор. Грааль ахнула, когда ее снова швырнули на статую: из легких выбило весь воздух, череп затрещал, во рту загорчило от желчи. Она предприняла последнюю попытку, прокусила себе язык и плюнула в лицо Лилид. Графиня закричала, чувствуя, как горит ее плоть, и потянулась к своему корсажу за золотым кинжалом. И, высоко подняв его, вонзила в ладонь Диор, пригвоздив ее к камню.

Диор взвыла, Лилид с пылающей кожей отшатнулась. Она снова упала в воду, и пламя, зашипев, погасло. С трудом поднявшись на ноги, мокрая и окровавленная, графиня потянулась к своему изуродованному подбородку и, рыча, вправила себе челюсть. То, что когда-то было лицом богини, теперь представляло собой ужасную картину – обгоревшую до кости плоть. Но губы ее искривились в неприятной улыбке, когда она зашептала в темноте:

– Весенняя отб-браковка овец жестока, как жестоки и в-волчьи зубы для лани…

Диор стонала от