История Франции - Марк Ферро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, гражданская война в Алжире становилась бесконечной, и поскольку второе поколение иммигрантов осталось жить во Франции, произошли достаточно явные изменения. Они были обусловлены присутствием во Франции беров — арабов, принадлежавших ко второму поколению эмигрантов из Северной Африки. Эти изменения подтверждают, что речи политиков из Национального фронта были лживы по всем пунктам.
Во-первых, еще недавно в Алжире на интернационалистские речи людей левых взглядов, патерналистски говоривших арабам, что они их «братья», последние с иронией отвечали, что они хотели быть лишь их «шуринами»… Действительно, несмотря на конфликты, а затем и войну, никогда еще количество смешанных браков между арабами и жителями метрополии не было столь велико, как сегодня. Их число практически соответствует числу браков португальцев с французами. К тому же мусульманские женщины выходят замуж, не важно за жителей метрополии или нет, примерно на два-три года позже, чем в странах Магриба, что является признаком адаптации.
Во-вторых, споры об ассимиляции, интеграции, включении иммигрантов в общественную жизнь, о многообразии сосуществующих в стране культур (мультикультурализм) ведутся французами-интеллектуалами или чиновниками, уверенными в стабильности собственного положения и плохо понимающими, что из-за расизма чаще всего именно в их среде цвет кожи является препятствием для повышения роли в обществе и продвижения по службе бывших жертв колонизации. Во Франции дискриминация — реальность в большей степени, чем в других странах: в Германии, например, еще до принятия закона 1999 г. о праве почвы[304] (ставшего настоящей революцией в иммиграционной политике страны) в парламентах земель (ландтагах) и национальном парламенте (бундестаге) заседали депутаты турецкого происхождения, в то время как Франция отличилась в этом вопросе лишь разговорами. Перед лицом подобного протекционизма, исключавшего их из ряда жизненных сфер, иммигранты, особенно алжирцы, искали выход в мало институционализированных профессиях, особенно в области СМИ. «Когда я нахожусь на театральной сцене, я на восемьдесят процентов нахожусь в своей стране», — говорил Слиман Бенесса, французский драматург алжирского происхождения. Это справедливо и для киноактрисы Изабель Аджани, писательницы Ассии Джебар и многих других писателей, начиная с Катеба Йасина…
Вопреки уверениям ультраправых это означает, что происходит культурная интеграция алжирцев, а социальная и политическая интеграция отстает.
Действительно, отличительные черты принадлежности алжирцев к своей национальности тому свидетельство: они мусульмане, но не в большей степени, чем французы — католики, если основываться на данных о посещаемости мечетей… И вовсе не беры просят о строительстве новых мечетей. В конфликтных ситуациях к исламу прибегают лишь как к инструменту борьбы. В Алжире и прежде так поступали для того, чтобы склонить сельское население примкнуть к ФНО или МНА, а совсем недавно — чтобы подменить крах политической и экономической интеграции Алжира идеологией фундаментализма. Во время споров о ношении исламского платка во Франции интеллигенция, занявшая ту или иную позицию, не была алжирского происхождения. Те же самые алжирцы, которые называют себя арабами (и которых называют арабами), когда-то мобилизовались в Алжире в поддержку Насера, но и пальцем не пошевельнули, чтобы поддержать Саддама Хусейна во время войны в Персидском заливе в 1991 г., в то время как в Алжире правительство и их противники — исламисты из ФИС (Фронт исламского спасения) — мобилизовали силы против «американского империализма». Можно даже сказать, что французские алжирцы все больше и больше отдаляются от своей родной страны. Об этом свидетельствует то, что они не принимают участия в конфликтах между ФИС и алжирским правительством, несмотря на то что участвуют в выборах, если те проводятся. А ведь пятьдесят лет назад французская федерация ФНО ыла одной из основных движущих сил политической борьбы в Алжире.
Это означает, что те, кто является алжирцем по рождению, все больше и больше интегрируются в жизнь Франции; что их участие в актах насилия и других действиях в городах вписывается в другие рамки — в рамки жизни в кварталах, в которых они живут, при соучастии других молодых людей; что их требования, касающиеся обучения в школе, включения в жизнь общества, защиты от безработицы, присущи не только иммигрантам, берам, но и всем остальным. Это — неопровержимое доказательство, как подтверждает деятельность организации «SOS-расизм», медленной, но необратимой интеграции алжирцев в политическую жизнь французского общества.
В заключение: сравнение между Францией и Германией
Не только во Франции присутствие иностранцев вызывает в обществе вопросы и полемику. Однако по эту сторону Рейна люди не хотят считаться с тем, что Франция с давних времен — страна иммиграции. Французы не хотят считаться с тем, что с эпохи революции 1789 г. их страна сложилась как национальное государство, душой которого является политический проект всемирного назначения. В таком государстве иностранец должен быть подготовлен к жизни в обществе школой, армией, другими государственными институтами и в результате перестать быть иностранцем. И если «из всех европейских стран именно во французском законодательстве наибольшее предпочтение отдается “праву почвы”, то это, конечно, потому, что Франция — единственная страна, население которой создавалось из иммиграции», — писала французский социолог Доминик Шнаппер.
Принимая во внимание вызывающий тревогу демографический спад, начавшийся во Франции еще в середине XIX в., становится ясно, что потомок иммигранта не мог избежать службы в армии в эпоху, когда сила нации измерялась количеством дивизий. Поэтому французские политики стремились законодательно закрепить и даже принудительно проводить офранцуживание детей иностранцев, поселившихся во Франции. По закону 1851 г. молодой человек — сын иностранца мог еще добровольно отказаться от французского гражданства; но по закону 1889 г., в эпоху, когда думали о реванше в отношении Германии, он уже не мог этого сделать, если его отец родился во Франции.
Однако с этими данными французы не хотели считаться, точно так же, как в эпоху «Тридцати славных лет» они не хотели думать о том,
