История Франции - Марк Ферро

Армяне

В некотором смысле примерно 350 тысяч армян, составляющих общину, лучше остальных сохранили свою коллективную самобытность. Армянская община также присутствует во Франции со Средних веков, но появление крупной диаспоры связано с преследованиями и с резней, жертвами которой армяне стали во времена Османской империи. При этом массовое истребление армян по времени соседствовало с геноцидом 1915 г. Обе волны иммиграции, между которыми не делают разницы с 1920 г., полностью интегрировались во французское общество, сохранив при этом общинные связи, которые подкрепляются национальными легендами: согласно им, Армения — первое христианское королевство в Истории, существовавшее еще до Римской империи, а армяне — нация-жертва в полном смысле этого слова, причем армяне постоянно добиваются признания этой двойной характеристики, особенно второй. Как и у евреев из Центральной Европы второго и третьего поколений, у армян наблюдается неприятие рабочих специальностей, и при этом — специализация в ремеслах, удивительная изобретательность и творческие способности в области искусства. Если, говоря о евреях, нельзя не вспомнить имена художника Марка Шагала, режиссера Сержа Генсбура или певца Франсиса Лемарка, то в случае с армянами на ум сразу приходят имена певца Шарля Азнавура и писателя Анри Труайя[300].

Алжирские репатрианты

Только в 1962 г. во Францию вернулось 800 тысяч алжирских французов («черноногих»), а в общей сложности их число составило более миллиона человек. Но кто из них мог когда-либо раньше подумать, что покинет Алжир?

Никто.

Десятью-двадцатью годами ранее алжирские французы были невообразимо далеки от подобной мысли. Ее просто-напросто не существовало. Вероятно, «черноногие» Алжира думали, что когда-нибудь наступит день и протектораты Франции — Тунис и Марокко — вернут себе независимость. Там было достаточно замедлить это событие, но подобный исход ассоциировался не с отъездом колонистов, а всего-навсего с некоторыми трудностями.

Но в том, что касалось Алжира, сама мысль о грядущих трудностях была табуирована, как и вопрос отношений с арабами.

Европейцы жили вне рамок Истории.

Однако кто в это же время в метрополии мог представить себе массовое возвращение алжирских французов? Гласно — никто. А в глубине души? Во всяком случае, не де Голль, который, напротив, полагал, что признание за алжирцами права на независимость позволило бы французам, живущим в Алжире, остаться там, где они родились, и способствовало бы возрождению сотрудничества их с арабами и с метрополией.

Эта ошибка в оценке событий объясняет причину, по которой отсутствовала политика репатриации. Ведь объявить о такой политике означало бы признать поражение и подписаться под ним, писала историк Колетт Зитникки. Впрочем, де Голль предпочитал называть репатриантов «эвакуированными», полагая, что вскоре они вернутся в Алжир. Что касается мусульман, недавно приехавших в Марсель, то их следовало называть «беженцами», и они должны были оставаться в метрополии, лишь «пока находятся в опасности».

Алжирские французы не называли себя «черноногими» этот термин стал популярным позднее. Даже для чиновников метрополии существовали арабы, евреи, испанцы, мальтийцы или французы. Каждая община завидовала другой, чаще всего они были разобщены, особенно арабы. Что касается тех, кто поселился в Алжире уже век или даже полтора назад, особенно после 1871 г., и испанцев новой волны, приехавших в Оран после гражданской войны 1936 г., то все они считали, что Алжир был их страной, либо потому, что они там родились, либо потому, что они способствовали его процветанию. «Без нас этой страны не существовало бы».

Так, например, когда французы приехали в долину реки Шелиф[301], там выращивали пшеницу, ячмень, рис. Существовали небольшие плотины, фруктовые деревья и семейное производство, в частности у племени Улед эль-Абби. Животноводством местные жители особо не занимались, они активно вели торговлю, которая была выгодна богатым семействам, но приносила мало выгоды издольщикам (хаммесам), получавшим одну пятую урожая.

После французского завоевания платившие дань племена (райа) истребили тюркоязычные племена махзен, которые не платили земельный налог. Таким образом, племена Беи Зуг Зуг освободились от племен Узага, в результате чего жители горного региона Дахра захватили долину, а кабилы то же самое сделали в долине Митиджа. Абсолютно все туркоарабские метисы вынуждены были покинуть город Милиана. Жители гор были более демократичны, жители долин — более религиозны.

Конфисковав земли махзен, расквартировав племя Улед-Коссеир, превратив коллективную собственность в собственность личную, французское государство получило земли. В долине реки Шелиф, таким образом, в распоряжении французов оказалось 40 тысяч гектаров, т. е. шестая часть всех земель Алжира; каждой семье местных жителей предоставлялось от трех до четырех гектаров. Но некоторым богатым мусульманам удалось в это время увеличить свои наделы.

На землях, которые при Наполеоне III и во времена Третьей республики администрация уступила европейцам, устанавливалась свободная колонизация (закон Варнье 1873 г.).

Эта колонизация была продублирована основанием арабских деревень, которые в дальнейшем будут поставлять рабочую силу. За исключением провинции Релизан, большая часть деревень поселенцев долго влачили жалкое существование. Сорок четыре деревни местных жителей пришли в упадок. Говорят, что голод 1867 г. унес жизни трети населения.

Мало-помалу в Алжире началось строительство путей сообщения и плотин. Тем временем крупные владения поглотили самые маленькие. После хлопка местные жители попробовали разводить фруктовые деревья, но это требовало значительных средств. В 1950 г. в этой двухсоткилометровой долине обитало лишь 15 тысяч европейцев, при том что основная часть их находилась в Орлеанвиле[302] и Релизане. Это была зона процветания.

После резкого спада демографическая кривая местного населения пошла вверх, а жители гор спустились в долину, где они арабизировались. На смену издольщикам пришли арендаторы и наемные сельскохозяйственные рабочие, но в целом местное население обеднело. Хижины были не чета прежним палаткам. В 1907 г. каждый европеец владел в среднем 3,8 гектара, а каждый коренной житель— 1,14гектара. В 1950 г. европеец обладал 4,7 гектара, а местный житель — 0,46 гектара