Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

Плотников. Теперь понял. Очень хорошо понял. Я ведь не знал, что такой закон в поэзии существует. Я ведь поэтического факультета не кончал. Я теперь знать буду. Честное комсомольское.

Октябрь. Вот и хорошо, Плотников, что так быстро все понял. Какие будут предложения у членов комитета?

Голоса.

— Исключить из комсомола!

— Исключить из института!

— Передать дело в райком!

— Верно! Согласовать вопрос с райкомом!

Петров. Стихи получше в другой раз написать!

Буравин. Не писать стихов, если не умеешь!

Плотников. Но ведь Женька Швачкин ко мне тогда пристал — выдай, Толик, да выдай, мол, без стихов и газету не повешу, что за стенгазета без стихов, никто, кроме тебя, у нас больше не может, а наш курс всегда первым газету выпускает — не позже чем за три дня до знаменательной даты, — двадцать минут мне дал, ну, я и выдал…

Октябрь. Это хорошо, комсомолец Плотников, что ты свою первичную комсомольскую организацию постарался не подвести. Сознательность присутствует. Я верю — ты случайно допустил эту политическую ошибку.

Старостин. Вот вы стоите сейчас перед нами, Плотников, и, наверное, думаете, что все мы тут мурой занимаемся. А вот несколько лет назад за такую нечаянную ошибку с тобой знаешь бы что было? На лесозаготовках как миленький бы работал, и никаких тебе институтов!

Октябрь. Да не пугай ты его, Алексей. Держи газету, Плотников, никому не показывай. Красивым почерком весь текст перепишешь и свои новые стихи на прежнее место вставишь. Потом художников позовешь, опять рисунки, заголовки сделаете и все, что надо. И на старое место перед актовым залом сам газету завтра же и повесишь. Кто за? Кто против? Кто воздержался? (Стучит.) Единогласно. Какие еще будут предложения?

Буравин. Можно рифму ему подкинуть?

Октябрь. Давай. Если себе не в убыток!

Смех.

Буравин. Пусть заменит «занзибарца — черного, как вакса» на «занзибарца, черного, как гуталинные массы»!

Смех.

Плотников. А что, может, ребята, на крайний случай подойдет, если ничего лучшего в голову не полезет? А?

Оживление.

Старостин. Здесь не цирк, Буравин!

Октябрь. Ну, ты давай уж как-нибудь там поднатужься с рифмами, чтобы никаких разговоров не возникало, договорились?

Плотников. Понял.

Октябрь. Ну, шагай, вдохновения тебе. Ни пуха ни пера. Вернее, ни гуталинов, ни ваксы.

Смех. П л о т н и к о в выходит.

Октябрь. На повестке дня следующий вопрос: личное дело студентов второго курса механического факультета Капитолины Таракановой и Алексея Птицына. Они здесь?

Майорова. Здесь.

Октябрь. Зови.

Майорова. Тараканова и Птицын, входите!

Входят Т а р а к а н о в а и П т и ц ы н.

Октябрь. Ну, что скажете, Птицын и Тараканова? (П т и ц ы н и Т а р а к а н о в а молчат.)

Октябрь. Говорить будем? Может быть, по очереди? Ну, кто первый?

П т и ц ы н и Т а р а к а н о в а молчат.

Октябрь. Ну, тогда видно мне придется. (Нагибается и достает из ящика пару модных модельных туфель.) Твои, Тараканова?

Т а р а к а н о в а кивает головой.

Октябрь. Откуда они у меня на столе, знаешь? (Т а р а к а н о в а молчит и удивленно смотрит на П т и ц ы н а.) Ну, я, что ли, твои новые замечательные туфли у тебя стибрил и к знаменательным датам в райкоме комсомола ношу? (Смех. Т а р а к а н о в а молчит и продолжает смотреть на П т и ц ы н а.) Может быть, Тараканова, ты все же расскажешь нам честно, откуда здесь появились эти туфли? (Т а р а к а н о в а молчит.) Ну, тогда ты, Птицын, расскажи нам все, что на сегодняшний день тебе известно об этих туфлях.

Птицын. Я… то есть она… в общем, у нас вечеринка, то есть вечер был в общежитии, ко дню 8 марта… Вот… сначала мы с ней, с Капой, то есть с комсомолкой Таракановой, танцевали все время, а потом Валя, то есть комсомолка Балбекова, пригласила… ну вот, танцуем мы с ней один танец, она меня и на второй приглашает, потом на третий, и отказаться неудобно как-то… она ведь тоже комсомолка, и вот Капа, то есть комсомолка Тараканова, подходит к нам в середине танца и говорит: «Выйдем, Алеша… то есть комсомолец Птицын, на минутку в коридор, мне нужно тебе что-то очень важное сию минуту сказать…» Вообще-то я всегда только с Капой… то есть с комсомолкой Таракановой танцевал, честное комсомольское… мы ведь с ней пожениться собираемся будущей весной, когда нам семейное общежитие предоставят… нам обещали… мы ведь иногородние… она из Тулы, а я из Сталинграда… мы с ней второй год на очереди стоим… ну, выхожу я за Капой, то есть за комсомолкой Таракановой, в коридор… а она смотрит на меня — глазищи огромные… сама бледная вся и говорит мне шепотом: «Знаешь, Толя, то есть комсомолец Птицын, я уже давно на американскую разведку работаю, шпионка я американская, понимаешь?» Ну, тут я обалдел малость, то есть сразу на бдительность перешел. А чем, говорю, Капа, то есть комсомолка Тараканова, мне это докажешь? А она: «Не веришь? — а вот туфли новые видал?» И из свертка туфли новые вынимает «Это, — говорит, — я только что от них за свою работу получила!» А туфли и в самом деле хорошие — на высоком каблуке и кожаные, вот эти как раз, что у вас, Октябрь, на столе. У нее отродясь таких туфель не могло быть — ей из дома не помогают, она на одну стипендию живет, я-то знаю. Ну, надела она эти туфли при мне, старые завернула и как пошла цыганочку в них отбивать — все и танцевать перестали, на нее смотрят. Посмотрел я немного на ее танец отчаянный и на новые туфли, тут уж и совсем обалдел, то есть смекнул уже, в чем дело. После того как вечер кончился, подошел к ней и говорю: «Дай-ка мне, Капа, то есть комсомолка Тараканова, твои новые туфли, я железные подковки на каблуки им поставлю, дольше не сносятся». Ну, взял да и отнес их куда следовало.

Петров. К сапожнику?

Птицын. Нет, зачем? В МГБ, то есть в КГБ.

Оживление.

Октябрь. Да, в КГБ.

Тараканова. Ты… ты… ты…

Птицын. Ну и что же они выяснили в МГБ, то есть в КГБ?

Октябрь. А ты что же, Птицын, для начала хотя бы на подметку не посмотрел?

Птицын. А что на нее смотреть, на подметку-то?

Октябрь. А ты вот взгляни, взгляни, что на ней вытиснено?

Птицын (смотрит). Фабрика «Скороход». Тридцать