Сдаёшься? - Марианна Викторовна Яблонская

зависим от судьбы. Я знала, например, одного актера, у которого, ха-ха, были все недостатки, внешние и внутренние, которые только могут быть у человека, разве что он не был, ха-ха, горбат — и что же? Этот актер процветал в провинции в двадцатых годах, он был, ха-ха, любимцем публики — да каким! Его просто боготворили, ха-ха. Вы уже его не можете помнить, вы ведь много моложе меня. А рядом с ним ходил по сцене молодой, красивый, страстный, благороднейший человек — это был отец Диночки, мой второй муж, и я очень его любила, — и что же? Он всю жизнь просуществовал на сцене в лакеях, ха-ха-ха… А сколько в нем было благородства, сколько страсти — он ведь ушел на фронт добровольцем, хотя у него ведь была бронь — он как раз первый раз в жизни начал сниматься в синематографе, в главной роли! И сколько таких примеров! О женщинах я даже не говорю! Сколько их, красивых, талантливых, с прекрасными фигурами и голосами, спились, пропали, покончили с собой, а извиняюсь, лысые, длинноносые, косоглазые расхаживали, ха-ха, по сценам и распоряжались чужими жизнями, как собственными носовыми платками, ха-ха-ха…

Юлия Александровна. И все же, почему бы ей не пойти работать и не поступить одновременно в заочный или вечерний институт? Так ведь поступают многие люди, которые испытывают материальные трудности.

Олимпия Валериановна. Ах, нет, нет. Ей не справиться с двойной нагрузкой. Увы. У нее слишком слабая конституция. У нее был очаг в легких. Знаете, плохое питание в ранние годы — они ведь пришлись как раз на блокаду. Я все время увещала Наташеньку, что антигуманно давать жизнь ребенку в такие тревожные времена, я ведь в свое время себе этого не позволила, но она меня не послушалась, увы, она никогда меня не слушалась., хотя разница между нами была в двадцать лет. Наташенька всегда была очень самостоятельной. Кроме того, и сама Диночка считает заочное и вечернее образование далеко не такими фундаментальными. Я с ней совершенно согласна — ну скажите, какая может быть у человека восприимчивость к наукам после трудового дня? Вечером человек нуждается в отдыхе.

Юлия Александровна. Это, конечно, сугубо ваше дело. Вы, конечно, понимаете, что пришла я совсем не для того, чтобы обсудить вопрос воспитания вашей племянницы. У меня к вам серьезный разговор. И разговор неприятный. Я специально выкроила время днем, чтобы ваша племянница была в институте и чтобы мы могли с вами свободно поговорить. Я также надеюсь, что ей ничего не станет известно об этом разговоре.

Олимпия Валериановна. Видите ли, я вообще не привыкла ничего скрывать от Диночки, мой принцип ее воспитания — полная во всем откровенность. Я всегда делилась с нею всеми служебными и даже личными неурядицами, и, знаете, она была крошкой, но всегда меня понимала правильно и — можете себе представить! — даже, ха-ха, давала мне очень разумные советы. К сожалению, она со мной далеко не всегда так откровенна, как я с ней, ведь она даже до сих пор говорит мне «вы» и по имени-отчеству, хотя и живет со мною с малых лет. Я уже привыкла. Так что не обижаюсь. Но если вы меня просите, то, безусловно, я ей ничего не скажу. Но боже мой, что же случилось?

Юлия Александровна. Случилось очень плохое. Но вы постарайтесь меня выслушать, как бы вам ни было тяжело. Вчера днем я поехала к брату, отвезти ему кое-какие продукты, он серьезно болен, он инвалид войны, потом почувствовала себя усталой, не стала рассиживаться у него, взяла такси, что, надо сказать, редко себе позволяю, вернулась домой раньше, чем предполагала, и не могла попасть в свою собственную комнату!

Олимпия Валериановна. Ха-ха! Господи! Почему?

Юлия Александровна. Представьте себе только мое состояние — я стою в коридоре, все соседи сбежались, как на концерт какого-нибудь иностранного солиста, я явно слышу, что Кирилл дома, а он меня не пускает!

Олимпия Валериановна. Какой кошмар! Но почему?

Юлия Александровна. Простите, но в вашем возрасте полагалось бы быть уже немного догадливей. Да потому, что он был в комнате не один!

Олимпия Валериановна. Что вы говорите! С кем же он был?

Юлия Александровна. Господи! Да с вашей же Диной!

Олимпия Валериановна. А! С Диночкой! Ну и почему же он не открыл вам?

Юлия Александровна. Я вас не понимаю! Неужели так трудно догадаться?

Олимпия Валериановна. Диночка говорила мне, что у нее завтра коллоквиум, их всех до одного будет спрашивать monsieur le professeur, то есть, извиняюсь, профессор, но она не говорила, что пойдет в гости к вашему Кириллу. Я вообще не слышала от нее этого имени. Извините, как его фамилия?

Юлия Александровна. Голубев. Мы с сыном теперь Голубевы. Это моя девичья фамилия.

Олимпия Валериановна. Нет, нет, я никогда не слышала от нее ничего подобного. Правда, вы знаете, в этом возрасте девушки бывают неоткровенны, увы, даже с родными матерями, а я сама сказала своей маме о первой связи с мужчиной, когда — ха-ха! — уже вышла замуж и все уже было далеко позади. А ведь Дина мне даже не племянница, хотя и не знает об этом. Это единственный случай, когда — увы! — я не была с ней откровенна, но вы меня понимаете, для ее же блага, Динин отец был моим вторым мужем. Или — так вам будет понятнее — Диночкина мать была третьей женой моего второго мужа. А ей я теперь говорю, что была сестрой ее отца, ведь я оставила себе его фамилию. И Диночка мне, безусловно, верит, проверить ведь это не у кого, все, все погибли в войну, но — эдакая упрямица! — все равно никак не хочет сказать мне «ты» и «тетечка»! Хотите чашечку кофе?

Юлия Александровна. Нет, я…

Олимпия Валериановна. А я, с вашего позволения, себе все-таки заварю, я никуда не пойду, так что вы вполне можете говорить со мной, знаете, у меня в комнате есть маленький филиал кухни, ха-ха, у нас коридор очень длинный, у самого входа в кухню три высокие ступени, я, знаете, живу здесь уже больше десяти лет — с тех пор, как мою комнату разбомбило, но все равно каждый раз о них спотыкаюсь. Я ввернула было там лампочку, но, немедленно собрался синклит соседей, и ее тотчас же вывернули, ха-ха! Я считаю, что не грех раскошелиться на лампочку в сорок ватт — ноги-то ведь, ха-ха, дороже, но ничего не поделаешь, раз они не хотят. Вот и пришлось завести эту плитку, я, конечно, сама за нее плачу, я поставила отдельный счетчик — вон видите там,