Убийца с крестом - Марсель Монтечино

Везде одни шварцеры. Судьи и те шварцеры! А большинство из этих шварцеров даже по-английски не говорят. И это называется Великое Американское Развлечение? А! Они испохабили всю игру!

В углу, возле бара, рок-группа начала расставлять свои инструменты. Клавишник устанавливал у стены свои колонки. Ударник настраивал свои барабаны — бил по ним палочками и, где было надо, натягивал мембрану с помощью серебряного ключа.

— О Боже, — простонал Чарли. — Ну, сейчас такая головная боль будет! Теперешних детей интересует в музыке лишь одно: громкая ли она. Все, что их волнует, — это достаточно ли она гремит.

— Кстати о детях, Чарли, как там Лестер?

Чарли помешал виски градусником, медленно покачал головой. Оглядевшись по сторонам, он придвинулся к Голду и заговорил совсем тихо:

— Скажу тебе честно, Джек, только пойми меня правильно: но бывает и так, что лучше бы вообще не иметь сына. Ведь и у тебя мог бы быть такой сын, как Лестер.

— Что ты хочешь сказать, Чарли?

— А вот что: ты когда видел Лестера в последний раз?

Голд на секунду задумался.

— У Дот на похоронах. Когда это было, года два-три назад?

— Это было три года три месяца и шестнадцать дней назад. Когда хоронишь лучшее, что у тебя было в жизни, дату уже не забываешь. Моли Бога, чтобы с тобой такого не случилось!

Голда передернуло — казалось, дух Анжелики провел ему рукой по позвоночнику.

— Ну, так вот. Через три дня после похорон — это через три дня всего лишь — Лестер приходит ко мне, и как ты думаешь, что он мне сообщает?

Голд почесал нос.

— Что он голубой?

— Так ты знал?!

— Подозревал.

— Ну да, на Рэмбо он, конечно, не тянет — это уж точно. Значит, приходит он ко мне сразу после похорон Дот и заявляет, что собирается выходить из «подполья». Говорит, что специально ждал, пока Дот умрет, чтобы ее не расстраивать. А я говорю: «Чего ж ты не подождал заодно, пока я подохну? Меня, что ли, хочешь огорчить?» А он говорит, что ему уже тридцать семь и он больше не может жить во лжи. «А почему бы и нет?» — я его спрашиваю. Все, кого я знаю, так или иначе всю жизнь врут, всю жизнь кем-то притворяются. А он что, какой-то особенный? Но он и слушать не захотел — он, видите ли, уже принял окончательное решение. Так что сейчас он развлекается в Венеции в пляжном домике с каким-то мексиканским мальчишкой лет семнадцати. Мексиканским, Джек! Его мать, наверное, в гробу поворачивается. Неужели он не мог подыскать хорошего еврейского мальчика?!

Раздались вопли детей — в прихожей установили видеоигры, и они полностью погрузились в новое развлечение. Бармен принес еще две порции двойного виски. Когда Чарли и Голд выложили на стойку по двадцатке, он в знак протеста воздел руки.

— Ребята, это бесплатный бар! Вам поклоны от доктора и миссис Марковиц.

Голд раскурил потухшую сигару.

— Значит, я не в черном списке? Что-то верится с трудом! Когда я разговаривал с Эвелин в последний раз, было очень непохоже, что она собирается угощать меня виски.

— О, забудь все это, Джек. Теперь сестрица богата, у нее другие проблемы. Вряд ли она будет ворошить старое.

— Знаешь ли, Чарли, я и сам не пойму, зачем я приперся сегодня. Конечно, мне надо потолковать с Хоуи, но это можно было сделать и попозже, вечером. Наверно, лучше бы я так и сделал.

Полная блондинка лет двадцати с небольшим (она стояла по ту сторону Переполненного зала) поймала взгляд Голда и помахала ему рукой. Она взяла из коляски ребенка и начала медленно пробираться между столами, направляясь к бару.

— Слушай, Джек, Лестер рассказал мне один анекдот. Тебе, наверно, понравится. Знаешь, почему в Сан-Франциско одни гомосеки, а в Лос-Анджелесе — одни юристы?

Голд не мог оторвать взгляда от приближающейся женщины — та улыбалась.

— Почему?

— Потому что Сан-Франциско разрешили выбирать первым! Когда увидишь Хоуи, расскажи эту хохму ему. Или нет: пусть лучше Лестер ему расскажет.

— Привет, папочка!

Уэнди была невысокого роста, хороша собой, но весила фунтов на двадцать пять больше, чем хотелось бы. На ней был комбинезон цвета хаки, весь в молниях и пряжках. Штанины в складку постепенно сужались книзу и туго обхватывали икры. На фотомодели из журнала «Вог» такой костюм смотрелся бы потрясающе, а на ее полной фигуре он был мило смешон. Однако вся ее внешность восхитительно преображалась из-за лица: щеки, гладкие и белые, как фарфор, светились здоровой бледностью. Но основной достопримечательностью были глаза — небесно-голубые и сверкающие энергией, оптимизмом и бесхитростным умом.

— Привет, детка. — Осторожно, чтобы не придавить младенца, Голд заключил ее в объятия.

— Спасибо, что пришел, папа, — прошептала она ему на ухо. — Я так рада, что ты здесь. Они долго стояли, прижавшись друг к другу, пока Чарли не подошел и похлопал Голда по плечу.

— Эй, але, можно прервать ваш танец?

Голд отпустил дочь, но та продолжала крепко держать его за руку. Ее глаза светились любовью и гордостью.

— Уэнди, — сказал Чарли. — Неужто не поцелуешь старого «дядюску Цялли»? Дай взглянуть на малыша, я не видел его со дня его бриса[40].

Уэнди неохотно отпустила руку Голда и, обвив свободной рукой шею Чарли, прижала его к себе.

— Ну, как ты, дядя Чарли? Как поживает мой любимый дядюшка?

— Как поживаю? А вот так: Уэн, как может поживать шестидесятилетний вдовец — встает у меня уже не то, что раньше, но так оно и к лучшему, ведь засунуть-то некуда!

— Ну, дядя Чарли!

— А теперь давай взглянем на малыша. Он мне, конечно, не то чтобы внук, но вроде того. А внука мне не видать уже.

— О, дядюшка Чарли, только дайте Лестеру время.

— Уэнди, Лестеру нужно вовсе не время. Яйца ему не нужны!

— Ну, дядя Чарли же!! — сказала Уэнди, и они все расхохотались.

— В конце концов, дайте же мне взглянуть на моего внучатого племянника! Покажи мне крошку Джошуа. — Чарли забрал мальчика у Уэнди и поставил его на стойку бара. Обхватив крохотными ручонками Чарли за указательные пальцы, малыш стоял и раскачивался на своих толстых ножках. Осознав, что падение ему не угрожает, он оглядел зал. Хмурая гримаса исчезла с его пухлого личика, и он звучно рассмеялся.

— Вы только поглядите на этого маленького туммлера[41], — сказал Чарли. — Вылитый мой папаша. Один к одному!

— Забавно, — удивился Голд. — А я только что собирался сказать то же самое: он очень похож на моего старикана.

— Да ты свихнулся, что ли? — возразил Чарли. — В твоей семье вообще смеяться не умели! Говорю тебе, он похож на моего отца, упокой Господь его душу.

— Дядя Чарли, — вмешалась Уэнди. — А вот Хоуи говорит, что он точная копия его деда, который эмигрировал из Минска.

— Ох, не смеши меня, разве может такой красавчик происходить из какого-то жалкого Минска? — Чарли приблизил лицо к животу младенца и сделал вид, что хочет прокусить тонкую синюю фланель. Джошуа захихикал, схватился за живот и чуть было не потерял равновесие. Чарли положил его на стойку и склонился над ним, гугукая и корча смешные рожи. Малыш засмеялся, задрыгал ножками и стал играть с подбородком Чарли.

— Нет, вы только посмотрите на это лицо!

Ансамбль заиграл: вопреки ожидаемому, звучал не оглушительный рок, а мягкая, чувственная боссанова. Голд узнал этот танец — ему было полтора десятка лет. Джазмены любили эту мелодию и всегда включали ее в свой вечерний репертуар. Любила ее и Анжелика.

— Папа, потанцуй со мной. — Уэнди уже тянула его на площадку. — Дядя Чарли присмотрит за Джошуа, правда ведь, дядюшка?

— Да я готов тебе даже заплатить за это удовольствие!

Они были единственной парой на площадке. Уэнди прижалась к нему, положила голову ему на грудь. Голд заметил, что на них смотрит весь зал. Здесь были Уотерманы — семейство кузена Эвелин, Джейсоны из Ла-Джоллы, Джо Маршалл, (сын лучшей подруги матушки Эвелин) со своей женой — шиксой из Торонто. Голду даже показалось, что где-то мелькнул один из бывших мужей Кэрол, но он не был уверен в этом.

— Как я рада, что ты пришел, папочка. — Уэнди подняла к нему лицо. — Я очень тебе благодарна. Я ведь знаю, тебе это нелегко далось!

— А-а-а-а... — сказал Голд с таким видом, как будто это была для него пара пустяков.

— Папа, — мягко упрекнула она. — Ну, я ведь точно знаю, как трудно тебе здесь находиться.

Он обнял ее крепче.

— Я пришел повидаться с тобой, детка!

С полминуты они танцевали молча. Голд машинально отметил, что музыкант, играющий на басу, знал свое дело.

— Ты с матерью еще не говорил?

— Нет еще.

«Пока что я избежал этого удовольствия», — подумал он.

— А Питера не видел еще?

Голду показалось, что на долю секунды у него остановилось сердце.

— В храме только.