Я - сыр - Роберт Кармер

Отцовские усы также были частью маскарада. Они не были усами того репортера из Блаунта. Он также бросил курить: "Это была пытка, Адам. Но Грей настаивал, и мать была рада видеть меня больше не курящим. Она сказала, что это одна из хороших сторон нашей новой жизни. По сей день мне так плохо без сигарет..."

Вопросы Адама продолжались.

- Вы с Мем на самом деле жили в Ревлингсе-Пенсильвания? - Адам спросил рассказав о посетителе редактора. Эмми расспрашивала его об этом тогда по телефону.

- Нет. Но мы туда ездили на неделю, чтобы как следует познакомиться с этим городком, изучить расположение улиц, домов, чтобы знать лондшафт. По нашей легенде мы встретились и познакомились в Ревлингсе. Я помню, как стою в стороне от офиса газетной редакции, и ловлю себя на мысли, что хочу познакомиться с редактором, побеседовать с ним. Но нет. Это факт, что я всегда избегал разговоров с газетчиками, а также и с отцом Эмми, боялся того, что могу расскрыться. - в его голосе была тоска.

- Что же о матери и о тех ее звонках женщине, коей была тетя Марта?

Отец объяснил, что Марта жила в монастыре недалеко от Портланда, штат Майн. Она приходилась его матери сестрой и единственной оставшейся в живых ее родственицей. Грей сумел сделать так, что они могли разговаривать по телефону один раз в неделю.

- Единственная поблажка, связанная с риском, которую позволил нам Грей, хотя риск минимален. - говорил он. - Твоя тетя никогда не жила в Блаунте, и она постриглась в монахини еще подростком. Монахи скрыты от светской жизни, Адам, и никогда не встречаются с теми, кто в миру. Грей смог оформить специальное исключение, позволившее делать один звонок в неделю - для твоей матери это единственная связь с миром, и только одна Марта знает правду...

А: Мне любопытно вот что...

Т: Что?

А: Вы никогда не спрашивали о матери, только об отце, словно вас она ничем не интересует.

Т: Ты ошибаешься. Это ты ничего о ней не рассказываешь. Я говорил тебе раньше - я только проводник. Я не веду тебя, а всего лишь сопровождаю.

(пауза 15 секунд)

А: Я хочу рассказать о матери. Я полагаю, что хочу найти ее во всем, что я открыл.

Т: Во всех смыслах. Вперед.

(пауза 10 секунд)

Т: Что случилось? Почему задержка? Расслабься, возьми себя в руки.

(пауза 5 секунд)

А: Ничего - просто в данный момент я не могу вспомнить ее лицо.

Т: Используй свое время. Она есть, она часть твоей жизни. Она придет...

И она конечно же была.

--------------------------------------

А: О моей матери. Всю свою жизнь, с самого младенчества она мне казалась очень печальной. Мне казалось, что иногда попадаются люди худые или толстые, или с отвислой кожей. Отец всегда выглядел одним из сильных, словно он был окрашен в яркие краски, а она - в блеклые. Бред, конечно.

Т: Не совсем.

А: Но позже, когда я узнал правду о нашей жизни, я нашел, что печальной она была всегда. Но к тому времени как-то странно. Не тускло, как раньше. Не было той глубокой печали, как когда-то - это можно было объяснить такими словами, как "Никогда не знаешь..."

Т: Что это значит - "Никогда не знаешь"?

А: Что-то она говорила мне один раз, в полдень, когда я пришел домой из школы...

В тот день он оказался дома наедине с матерью. Она сидела у окна, смотрела наружу, как-то отреченно, с тоской в глазах. Он не рисовался перед ней с того времени, как открыл для себя правду о прошлом. Она будто бы сторонилась его, отказываясь смотреть ему в глаза, и делая вид, что очень занята, если он приближался. Но тогда он вошел в обеденную и стал нежно и пристально наблюдать за вниманием матери к нему. В нем поселилась какая-то новая нежность, которую ранее он не знал . Он хотел подойти и обнять ее, и он не уточнил для себя желания признаться ей или себе в этой нежности.

Она отвлеклась от наблюдения в тот момент, когда Адам вошел в дом. Она отвернулась от окна, взглянула на него и начала:

- Ты рано.

- Встреча в литературном клубе не состоялась... - доложил Адам. Вранье - он не заметил, как с языка соскочило про несуществующую встречу.

- Я приготовлю что-нибудь поесть. - сказала она вскочив со стула. Она двигалась быстро, словно не хотела оставаться в этой комноте с ним наедине.

- Подожди, Мем. - сказал он, коснувшись ее руки.

Она смотрела на него, невинно и вопросительно.

- Надо поговорить, Мем, - сказал он. - Мы очень давно не говорили.

- О, Адам. - сказала она, слезы собирались в ее глазах, на ее лице проступила печаль.

И он не сразу заметил, как обнял мать, пытаясь взять ее поудобней. Она внезапно стала ребенком в его руках. В ее рассказе какой-то необыкновенный ужас звучал в словах: "Никогда не знаешь..."

- Смотри, Адам, никогда не знаешь, что может случиться, и это худшее. Я всегда гордилась твоим отцом, и его решительностью держаться в стороне от всего. В любом случае хуже всего то, что он так любил работу журналиста, а мр.Грей сказал, что ему опасно оставаться в газете даже с новыми личными данными, с новым именем. Тогда мы приехали сюда - оба, и пытались создать лучшее. Мы даже следили за собой. Были в постоянной заботе, чтобы, например, никогда не пользоваться нашими настоящими именами и быть уверенными в том, что нас никто не подозревает. Мне не понятны все эти уловки. Главное, все, что действительно важно для нас, было сохранено. Я всегда была католичкой, ходила в церковь и соблюдала обряды, и хотела остаться в Католицизме. Мр.Грей оформил нам бумаги, в которых показано, что мы совершили переход из другой веры. И мы согласились с ним. Ведь суть осталась. Мы не меняли своих религиозных убеждений и остались единой семьей.

Мать продолжала смотреть в окно, словно наблюдая за чем-то.

- И так, мы с отцом знали и знаем, что у нас нет гарантий. Я сижу здесь у окна и вижу машину, что стала внизу на улице, и я догадываюсь, кто в ней, и что они хотят? И позже эта машина уедет, и я вздохну. Даже когда машина уехала, я догадываюсь, что они изучают соседей, следят за их планами...

- Но кто это может быть, Мем? - спросил Адам. - Не сидящие же в тюрьме, против кого отец давал показания? И как они могли выследить его?

- Это страшно, Адам. Может быть, ты сойдешь с ума, подозревая всех и вся, без причин. Но причины есть, Адам. Люди, против которых свидетельствовал твой отец - члены преступной организации, которая может быть связана с другой такой же организацией и даже не одной. Зло растет и размножается: отрезаешь одну часть, а другая отростает. Показания отца уничтожили одну часть, но кто знает про другую? И мр.Грей или мр.Томпсон, или как еще там он будет себя называть, у себя в органах, оказывается, обозначен Личным Номером 2222. Он сказал, что если нам будет угрожать опасность, то нужно будет к нему обратиться официально в Вашингтон на этот номер. Вся наша жизнь находится в его руках, Адам. Мы вынуждены доверять ему. По сути, он наш создатель. Он создал нашу жизнь, которой мы сегодня живем. Он дал нам имена, решил, чем твой отец должен заниматься. Он также решил, должны ли мы остаться католиками или нет. Я часто поражаюсь, на сколько велико его милосердие, у этого Номера 2222? Ведь в нашей жизни он в роли Бога, Адам. И это меня вгоняет в дрожь.

Она отвернулась от окна.

- Именно теперь, мы не должны сидеть здесь и разговаривать обо всем этом. Хотя только здесь безопасно о чем-либо говорить. Грей говорит внизу, в панелированной комноте, или снаружи, подальше от мест, прослушиваемых "жучками". И здесь снова, Адам, мы делаем все, что нам велел Грей. Иногда я ненавижу его лютой ненавистью. Хотя это грех. И я думаю, мы верим ему сполна. Если однажды что-либо случится, мы его позовем? - она удрученно встряхнула головой. - И уже приходилось, раз или два...

- Расскажи об этом, Мем.

- Однажды летом, мы решили взять отпуск. Втроем. Без тебя мы, конечно же, никогда и никуда не ездили. Я всегда хотела съездить в Нью-Орленан Мерди Грес, родина джаза, который так любит твой отец - колоритный старинный город. Но Грей запретил. Он сказал, что в тот год для нас Нью-Орлнеан был закрыт.

- Но почему?

- Потому что люди, против которых твой отец давал показания, имеют крепкие связи в Нью-Орлеане. Мы доверяли Грею и, конечно же, не поехали, потому что многое пришлось бы поставить на карту. В другой раз мы собрались поехать в Европу. Но Грей сказал, что может возникнуть много проблем с оформлением паспортов. Он считал, что это опасно. У нас опустились руки, Адам. Что я думаю о Грее - он вертит нашей жизнью во все стороны. По мелочам я ему бросаю вызов, хоть в чем-нибудь, ведя разговор не в панелированной комноте, а здесь. Потом переживаю, потому что думаю, что подвергаю опасности тебя и отца. О себе я как-то не волнуюсь...

Адам внезапно почувствовал, что его засасывает в глубокую тоску.

- И всегда, Адам, висит эта нескончаемая неизвестность. Никогда не известно, кому можно верить. Никогда неизвестно, кто чужой может оказаться в городе. Телефон звонит, а я думаю: вдруг это тот звонок, я всегда боюсь этого? Обнаружили ли нас? Женщина, которую я видела впервые, пристала ко мне в супермаркете. А я переживаю. Потому что никто никогда не знает - даже Грей. Иногда я боюсь смотреть на него. Факт, что обхожу его двадцатой дорогой. Потому что мы зависим от его милости. Он щелкнет завтра пальцами, и наша жизнь снова может перевернуться с ног на голову.