Городские сны (сборник) - Александр Станюта

А бабушку Каролину, мать отца, не раз могли застрелить конвоиры, когда она пыталась добросить неочищенные вареные картофелины «в мундирах» до пленных красноармейцев, разгружавших вагоны с капустой или бураками. Ее отгоняли, толкали прикладом в грудь, в спину, и это счастье, что однажды конвоир с искаженным от злости лицом, остервенело закричав и клацнув затвором винтовки, все же не выстрелил.

Что его остановило? Согнутая, почти горбатая спина старушки? Или выражение ее лица, в котором не было не то что страха за себя, но даже и намека на какое-то опасение, беспокойство по этому поводу – ничего, кроме извечной женской заботы о том, чтобы хоть чем-то подкормить мужчин, своих или чужих, кем бы они ни были и что бы ни происходило вокруг?

Может, это же выражение было на лице бабушки и в те минуты яркого от солнца, свежего и тихого дня, когда на ее глазах мог быть застрелен и ее любимый, единственный внучек?

Сережа стоял на пустой улице с кем-то из своих приятелей. Вдруг рядом, у крыльца покосившегося дома, где была пивная, остановился серый «опель-адмирал», и кто-то вышел из него. Глухо стукнула дверца машины, и тут же бухнула, закрывшись, дверь пивной.

Чья эта была мысль, его или приятеля, Сережа потом никогда вспомнить не мог, – но он после короткого раздумья выворотил большой булыжник с края развороченной в том месте мостовой, и, едва подняв его обеими руками, даже и не бросил, а с трудом оттолкнул от себя, глядя на гладкую серую дверцу «опеля». Удар был громкий, гулкий. А он мигом перебежал улицу и чужими дворами промчался до своего.

В тихой тени, сидя на крыльце, бабушка чистила картошку, ступенькой ниже стоял перед ней чугунок с водой. У Сережи шумело в ушах, сильно толкало в груди, а здесь, во дворе, на крыльце все было такое спокойное, далекое от случившегося с ним на улице, что он ощутил, не умея еще тогда обозначить это словами, именно невтянутость их домашнего мирка в то, что минуты две назад втянуло в себя его, Сережу, как будто вырвав из уединения среди всего привычного, принадлежавшего ему.

Вдруг слева упала тень. Сережа глянул влево – и поднял голову. Высокий – или казавшийся высоким – весь прямой какой-то человек в сером пиджаке, серо-зеленых галифе и блестящих узких сапогах вырос как будто из-под земли, шагов не слышно было. И мгновенно стало понятно: это тот, кто вышел на улице из машины и вошел в пивную.

Сразило, как-то пришибло и парализовало вот что: как он узнал, что именно сюда, вот в этот двор, домой бежал Сережа? Видел? Так ведь удалось никем незамеченным прошить насквозь, аж два двора между высоченных кустов акации, сирени, «золотых шаров»…

Сережа испугался так, что в своем оцепенении почувствовал уже усталое безразличие: пусть бы только как-нибудь кончилось поскорей это бесконечно длящееся мгновение. А человек, неподвижно стоявший рядом, не достал пистолета, только молча смотрел – и почему-то на бабушку, – потом повернулся и пошел со двора.

И в отличие от бабушки, которая ни о чем не догадывалась и почти не обратила внимания на незнакомца, Сережа все понял так хорошо, что это уже никогда не забывалось, даже серебряные брызги воды из чугунка, что взлетели в ту минуту от брошенной бабушкиной рукой белой картофелины – даже это…

Глава восьмая

Вермахт, донесения

I

11-го ноября 1941 года комендант вермахта в Белоруссии генерал-майор фон Бехтольсхейм закончил свой очередной месячный отчет для главного командования. В разделе «Вражеская обстановка» он писал:

«В борьбе против партизан в отчетном месяце никаких изменений не произошло. Их умелая тактика, их численность и активность представляют большое беспокойство для населения и вынуждают войска к длительным боевым действиям. Партизаны появляются на территории 707-й пехотной дивизии, главным образом, южнее ж/д линии Минск – Брест – Литовск и, в частности, юго-восточнее и южнее Минска до шоссейной дороги 2 и в районе южнее Слуцка (на шоссе 2), в районе восточнее Старобина.

Севернее Минска партизаны появляются преимущественно в одном районе, который начинается южнее Лепеля (29-я пехотная дивизия) и простирается на юго-запад до ж/д линии Минск-Борисов. Так как 339-я пехотная дивизия сообщает о вооруженных столкновениях и боях с партизанами в районе Полоцка, то можно сказать, что наиболее сильная партизанская деятельность имеет место восточнее старорусско-польской границы. Но и на остальной территории комендатуры в Белоруссии появляются вооруженные банды. Обширные районы и трудности дорожного сообщения, а также болота в теперешних мокрых погодных условиях чрезвычайно затрудняют борьбу.

С 7.11, в день русской революции, специальные митинги, демонстрации и акты саботажа не зарегистрированы, но имели место передвижения крупных банд и партизан.

Против организаций, которые поддерживали связь с партизанами, был нанесен ряд успешных ударов филиалами абвера в Минске. Для устрашения в Минске публично были повешены 12 человек, принадлежащие к партизанской организации по вербовке, обеспечению фальшивыми паспортами и гражданской одеждой.

Большую опасность представляют в этой связи люди, сбежавшие из транспортов с военнопленными, из лагерей и рабочих колонн. Поэтому против каждого схваченного на территории коменданта в Белоруссии военнопленного следует принимать самые жесткие меры.

Собственные потери:

в боях с партизанами – 1 унтер-офицер и 1 ефрейтор убиты, 2 чел. ранены, 3 чел. из числа полицейских полиции службы порядка ранены.

Общее число пленных: 10.940 чел., из них расстреляны 10.431 чел.

В ходе операции против партизан в районе Слуцк – Клецк расстреляно 5900 евреев 2-м литовским полицейским батальоном (командир Импулявичюс), который состоит в подчинении нашему 11-му резервному полицейскому батальону со штабом в Каунасе. Генеральный комиссар Белоруссии гауляйтер Кубе был настолько возмущен акцией, что поставил вопрос о привлечении офицеров к ответственности. (11-й батальон в конечном счете подотчетен комиссариату Кубе. А оттуда санкции на акцию не было».)

II

В начале июля 1942 года доверенное лицо командующего вермахтом на территориях «Остланда» сообщало из Минска:

«Минск оставляет у проезжающего безнадежное впечатление. Не говоря уже о разрушенных войной зданиях, уцелевшие советские дома производят впечатление заброшенных. Население одето плохо и нищенски. На улицах болтаются опустившиеся дети в возрасте 8–14 лет, которые, несмотря на скудность табачных изделий, курят папиросы, пьют сивуху и занимаются спекуляцией.

От прежней замкнутости населения, которое наблюдалось при вступлении немецких войск, сейчас ничего больше не осталось. В каждом лучше одетом человеке населению мерещится «иностранец». Когда доверенное лицо в городском костюме, смешавшись среди населения, заговаривало с людьми на русском или белорусском языках, то наталкивалось на железный отказ. Только на следующий день, одетый в белорусскую одежду, он смог совершенно непринужденно говорить с людьми.

Основное настроение населения – глубокое разочарование (пессимизм), так как население все потеряло и не видит перед собой лучшего будущего. Население жалуется на то, что немцы не уважают белорусских «священных ценностей». Население не понимает того, что в лучше сохранившихся домах расквартированы солдаты и живут другие немцы; переименование улиц на немецкий лад рассматривается как оскорбление национального чувства. Недостаток продовольствия является основной и постоянной причиной для жалоб, к тому же приводится параллель с большевистскими временами. Как бы ни жилось при советской власти, однако хлеба всегда было в достатке, – слышно повсюду в разговорах. На рынках процветает пестрая торговля. Каждый торгует, чем только заблагорассудится. Деньги не в высокой цене, мерилом служит пуд зерна (пуд равен 16,4 кг). Предлагаются на продажу всевозможные вещи: в большинстве меха. Голод заставляет людей продавать свои вещи.

На рынках сегодня совершенно открыто торгуют советско-русскими брошюрами, которые, видимо, прежде являлись собственностью большевистских библиотек и организаций. За прилагаемую книжицу была уплачена огромная цена – 1 нем. марка. Точно так же установлена цена на фотографию повешенного партизана – 0,80 нем. марки.

Цены на рынке на все товары очень высоки и никоим образом не соответствуют покупательным способностям населения. Приведем несколько примеров: женщина-сторож при бесплатном обеде, 200–300 гр. хлеба ежедневно, получает в месяц 15 нем. марок. Рабочий при повышенном хлебном рационе получает 60 нем. марок. Средние чиновники, парикмахеры и т. д. получают 80 нем. марок.

Цены напротив: 1 кусок туалетного мыла – 10 нем. марок 1 гребешок (расческа) – 3 нем. марки 1 пара чулок – 20 нем. марок 1 пара туфель – 35 нем. марок 20 шт. папирос – 4 нем. марки 1 стакан ягод – 1 нем. марка 1 платок – 25 нем. марок 1/2 булки хлеба – 6 нем. марок В пивнушках (закусочных), в которых, впрочем, совершенно открыто предлагается шнапс – за поллитра требуют 30 и больше немецких марок, а цены на продукты почти в два раза дешевле.