Власть и наука - Валерий Сойфер

Это видно из следующих обстоятельств:

1) Появившийся отчет АН показывает, что в Институте генетики акад. Лысенко не ведет ни одной генетической работы, это или элементарные вопросы агротехники, обычные для каждого опытного поля НКЗ или вопросы физиологии (снятие покоя и пр.).

2) В книге "Наследственность и ее изменчивость" не содержится никаких новых идей, определения поражают бессодержательностью ("раскручивание и закручивание"22 ), она полна погрешностей против элементарного естествознания, так как в ней отрицается закон постоянства вещества, установленный Лавуазье, в ней высказывается утверждение, что не только каждая капелька плазмы (без ядра), но каждый атом и молекула сами себя воспроизводят. Видно, автору неизвестны различия между атомом, молекулой, мицеллой и капелькой плазмы.

3) В последних своих выступлениях (например, в Наркомпищепроме) акад. Лысенко сам называет себя уже не генетиком, а агробиологом, т. е. представителем элементарного, недифференцированного опытничества, не пользующегося никакой научной методикой, в том числе и правильной методикой полевого опыта, так как отсутствие повторности лишает полевой опыт всякой доказательности.

Поэтому нельзя говорить о двух направлениях в генетике, есть единая научная школа, материалистическая и дарвинистическая, и есть люди, которым следовало бы пройти хотя бы элементарный курс по ботанике, физике и химии, чтобы не возвращаться к эпохе флогистона, т. е. времени, не только предшествующему Лавуазье, но и Бэкону... Так как появление за границей такой книги как "Наследственность и ее изменчивость" подорвало бы репутацию советской науки, то следует принять меры к тому, чтобы эта книга за границу не попала, а впредь произведения этого автора, претендующие на новаторство в области генетики, проходили бы через компетентную редакционную комиссию.

Кроме этих замечаний, считаю нужным обратить внимание на заголовок стр. 53: "Вегетативная гибридизация растений". Для меня это сочетание взаимно исключающих друг друга понятий звучит так же как "горячий лед" или "сухая вода". Никакие ссылки на "общепринятость" этого выражения не убедительны, так как гибриды -- это продукт полового процесса, а вегетативное размножение есть путь бесполого размножения; если будут констатированы действительные (а не мнимые) изменения форм под влиянием прививок, то это будут или фенотипические изменения, или мутации (если явление окажется наследственным), а не гибриды. Никакие ссылки на авторитеты здесь не помогут, так как раз обнаруженная логическая ошибка не должна быть замалчиваема, независимо от того, кто внес эту ошибку: Академия Наук не должна прикладывать свою печать к неверной терминологии.

Кроме этих замечаний, которые я считаю своим долгом сделать ради охраны достоинства Академии Наук, у меня есть одно предложение по отделу биохимии, я считал бы важной темой исследования механизма связывания азота микроорганизмами, которое происходит при низких температурах и в среде почти нейтральной (в отличие от синтеза аммиака в технике). Этот вопрос имеет большой теоретический интерес23 , но из него могут вытекать и важные практические исследования. Поэтому следует развить и продолжить попытку А.Н.Баха, видоизменяя состав газовой среды, питательный субстрат и другие условия опыта.

Академик Прянишников

13.IX -- 1944 г." (144).

Прянишников высказывался подобным образом не раз. Поповский описывает такой факт: весной 1941 года Прянишников написал письмо Берии, в котором разоблачал Лысенко как ученого и руководителя ВАСХНИЛ:

"В роли Президента Ленинской Академии Т.Д.Лысенко явился дезорганизатором ее работы; Академия, собственно говоря, не существует -- есть командир-президент и послушный ему аппарат. Собраний академиков для обсуждения научных вопросов никогда не бывает, выборы академиков не производятся... Президент говорит: "Зачем мне новые академики, когда я и с этими не знаю, что делать"" (145).

Он направлял письма в разные инстанции по поводу конкретных ошибок Лысенко, и этим способствовал развенчанию мифа о великом вкладе Лысенко и его последователей в биологическую науку в целом, и в сельскохозяйственное производство в особенности. Например, после публикации в 1943 году Лысенко статьи "О наследственности и её изменчивости" (146) Дмитрий Николаевич отправил телеграмму в Президиум Академии наук СССР с требованием рассмотреть вопрос об исключении из числа академиков автора этого уникального по безграмотности труда.

Однако столь же определенно надо сказать, что длительному господству Лысенко в советской науке не менее сильно способствовала позиция подавляющего большинства других представителей науки, людей может быть не столь ярких, но составляющих основную массу в этой профессиональной группе. Эти люди, не говоря уже о работниках низового звена сельскохозяйственной науки, выступали в роли соглашателей с лысенковской идеологией. Одни из них не только не видели, но и видеть не хотели антинаучности лысенковских предложений, его авантюризма. Многие просто не были способны разобраться в деталях споров и шли по пути наименьшего сопротивления. Ведь для многих из тех, кто вошел в число научных сотрудников без достаточных знаний, Лысенко был прекрасным защитником от критики со стороны настоящих ученых. Те же, кто получил образование по урезанной лысенкоистами программе и по учебникам мичуринского толка, были на столь низком профессиональном уровне, что просто не могли отличить в лысенковской фразеологии истину от лжи и представляли собой наиболее прочную опору лысенкоизма в стране. При мощном рывке огромной страны к индустриализации и коллективизации нужда в огромной армии биологов и специалистов агробизнеса стала насущной, наготовить в краткие сроки классных специалистов было невозможно, генетика как наука была сложной и трудной для быстрого освоения, и так получалось, что специалисты, воспитанные в условиях развернутого Сталиным и партией коммунистов прорыва к социализированному обществу, часто были людьми полузнания, для которых императивы Лысенко были понятны и приемлемы.

Оставались те, кто обладал знаниями, прекрасно понимал и ситуацию, и корни лысенкоизма, и его тактику, и воплощение тактики в жизнь, но, тем не менее, решил переметнуться в лагерь победивших. Эти люди, частью из-за страха, частью из-за стремления к добыванию средств любыми путями, в том числе и сомнительными, частью из-за маниакальной тяги к пребыванию на виду при любых обстоятельствах шли на любые махинации, сделки с совестью. Они писали восторженные рецензии на "эпохальные труды" Лысенко и его клевретов, выискивали ошибки и заблуждения у "менделистов-морганистов-вейсманистов" и, раздувая их до невероятных размеров, клеймили тех, чье имя вошло в сокровищницу мировой науки, приписывали классикам русской биологии мысли, в которых те будто бы предвосхищали лысенкоизм и заранее его благословляли, или принимались доказывать, как это было одно время при Сталине, что всё достигнутое в мире человеческой мыслью вышло из России, или уснащали свои труды ссылками на статьи Лысенко и цитатами из этих статей, полагая, что этим они обезопасят себя от нападок Лысенко.

С момента прихода коммунистов к власти шел отбор среди деятелей науки, причем верх брали типы отрицательные. Некоторые из них могли быть даже неплохими исследователями, даже критически мыслящими, но удивительно всеядными. Как только дело доходило до принципиальной оценки того, что соприкасалось со сферой политического диктата в научном сообществе, они знали один исход -- идти в услужение властям (и, значит, к лысенкоистам).

С первых дней после 1917 года непокорившихся ученых -- группами или поодиночке -- арестовывали, высылали, расстреливали, или выгоняли с работы, доводили до инфарктов и самоубийств, как случилось с выдающимся физиологом растений Дмитрием Анатольевичем Сабининым, много лет самоотверженно боровшимся с лысенкоизмом, выгнанным, в конце концов, из Московского университета, перебравшегося на работу на юг (в Геленджик), но не выдержавшего травли и застрелившегося 22 апреля 1951 года24.

И если легко понять действия политиканов, официальных философов или второстепенных специалистов, неспособных оценить в полном объеме ситуацию и свое место в научной работе, то вряд ли поддается благожелательной оценке деятельность даровитых, в достаточной мере образованных ученых, все понимающих и, тем не менее, приторговывавших своей совестью.

Николай Иванович Нуждин, учившийся у Вавилова и сотрудничавший с ним, выполнил исследование для докторской диссертации по классической генетике, а затем мгновенно сообразил, что её нужно перекроить на лысенковский лад! Всю последующую жизнь Нуждин служил Лысенко и выслуживался перед ним, "заслужив-таки" в качестве гонорара звание члена-корреспондента АН СССР. Только благодаря принципиальной позиции академиков И.Е.Тамма, А.Д.Сахарова и В.А.Энгельгардта Нуждин не про-шел в академики, как того хотели в течение ряда лет Лысенко и покровительствовавший ему Хрущев.