Власть и наука - Валерий Сойфер

Статья Мелконяна наделала так много шума, что любой лысенкоист на его месте ходил бы гордым из-за внимания к его персоне. И не беда, что большинство серьезных биологов и медиков рассматривало его работу как фантазию безумца. Много они понимают! Ведь внимание такое живое, а факты -- упрямая вещь!

Еще более захватывающее дух "открытие" сделала доцент Ростовского университета Ф.Н.Кучерова, заведовавшая кафедрой гистологии и эмбриологии. Она растирала -- что бы вы думали? -- перламутровые пуговицы. Порошок вводила животным. И наблюдала: из порошка ВОЗНИКАЛО ЖИВОЕ ВЕЩЕСТВО (99).

-- А что особенного? -- объясняла доцент Кучерова. -- Перламутр-то из раковин добывают, а раковины ведь раньше живыми были!!!

И защитила на этом материале кандидатскую диссертацию. И ВАК ей без промедления диплом кандидата выдал. Еще бы, не зря Лысенко, Столетов, Опарин и другие лысенковцы занимали в ВАК'е лидирующие позиции.

А иркутский "биолог" В.Г.Шипачев издал книгу под будоражащим ум материалистическим названием "Об исторически сложившемся эволюционном пути развития животной клетки в свете новой диалектико-материалистической клеточной теории" (100). Предисловие к книге написала сама Лепешинская. Автор сообщал читателям, что если зашить животным в брюшную полость семена злаковых растений, а потом, спустя некоторое время, разрезать им живот и исследовать развившиеся вокруг инородных тел воспаления (естественно, гнойные), то можно "без труда" наблюдать, как растительные клетки распадаются, образуют "живое вещество Лепешинской", и как затем из него формируются нормальные животные (а не растительные!) клетки. Чем не триумф учения Лепешинской! Правда, выяснялась совсем уж дремучая безграмотность Шипачева. Он, оказывается, не знал элементарных подробностей строения ни животных, ни растительных клеток. В корневых волосках растительных проростков (которые, как хорошо известно даже школьникам, являются выростами клеток, то есть удлиненными частями одиночных клеток) Шипачев обнаружил сложное клеточное строение. В.Я.Александров в изящно написанном памфлете "К вопросу о превращении растительной клетки в животную и обратно" (101) едко высмеял безграмотного лепешинсковеда15.

Очередную тайну у природы выведал Н.М.Сисакян. Он объявил в журнале "Биохимия" в 1953 году, что в ходе исследования "процесса метаморфоза тутового шелкопряда" ему удалось подсмотреть, как совершается "обмен веществ неклеточного животного вещества в процессе развития" (103), демонстрируя этим поразительную приспособляемость к условиям внешней среды. Среда, в свою очередь, была благожелательной: в этом же 1953 году Сисакян стал членом-корреспондентом АН СССР, а за год до этого был удостоен Сталинской премии16.

Лепешинская теперь с гордостью называла тех, кто якобы подтвердил её "теорию":

"Учение Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина помогает исследователю предвидеть возможные изменения в природе, строить те или иные гипотезы и предположения, проверять их и превращать в доказанную теорию. Руководствуясь учением этих великих гениев науки, мы реализуем теоретические положения Энгельса в повседневной работе. Мы работаем над проблемой происхождения клеток из живого вещества более пятнадцати лет, и до сих пор наши данные еще никем экспериментально не опровергнуты17, а подтверждения, в особенности в последнее время, есть..."18 (105).

О своей собственной деятельности Лепешинская в 1952-1953 годах отзывалась следующим образом:

"Подобная работа могла быть выполнена только в Советской стране, где передовая революционная наука окружена заботами партии и правительства и направляется нашим вождем, дорогим, всеми любимым, величайшим ученым товарищем Сталиным.

В многочисленных письмах, получаемых из стран народной демократии и Китайской Народной Республики, видно, что новая теория встречена с большим интересом. Во всех этих странах переводится и издается книга "Происхождение клеток из живого вещества"...

Совсем не то наблюдается в капиталистических странах. Фашиствующие мракобесы от науки не только в США, но и в Англии, Франции, Бельгии, Италии и в других странах умышленно замалчивают выдвинутые советскими учеными проблемы биологической науки. Однако и через железные занавесы, искусственно создаваемые в странах, где над всем царствует доллар, просачиваются сведения о новом открытии советской науки" (106).

Конечно, не стояла на месте ее "научная мысль". С помощью 1%-ного раствора соды она решила лечить многие болезни и, кроме того, ею была широко обнародована новая теория старения (её первоначальный вариант появился еще в тридцатые годы), согласно которой вся тайна старости заключалась в утере оболочками животных клеток эластичности. Для их "размягчения" Лепешинская советовала принимать содовые ванны (заметим, впрочем, что среди академиков медицины были и такие, кто без стеснения осмеял последнюю идею Лепешинской на том основании, что у животных клеток на самом деле и оболочек-то нет, а есть цитоплазматические мембраны, всегда "эластичные").

Живое вещество стало важной частью мичуринского учения и, формулируя всеобщий закон "превращения неживого в живое", Лысенко писал:

"После возникновения первичного живого в соответствующих условиях из неживого, живое и дальше, по тем же законам стало возникать из неживого, но уже при посредстве живого. Живое создает только условие для превращения неживого в живое. Поэтому существует и действует наиболее общий закон, по которому неживая природа связана с живой, согласно которому реализуется потенциальное свойство неживой материи превращаться в живое" (107).

"Закон жизни вида" и жирномолочные коровы

В 1935 году, выступая перед академиками ВАСХНИЛ, Лысенко сказал:

"Я чуть ли не ежегодно в продолжение последних восьми лет коренным образом меняю свою специальность" (108).

Но при этом он все-таки добавлял, что эти перемены происходят в русле одного набора дисциплин:

"Все время я занимаюсь одним и тем же вопросом -- изучением сельскохозяйственных растений" (109).

Свою связь с растениеводческими дисциплинами Лысенко подчеркивал и позже. Так, став в 1938 году Президентом ВАСХНИЛ, он написал в "Правде":

"Лично я, например, могу считать себя консультантом по вопросам яровизации и производства наилучших семян зерновых культур. Но какой же из меня консультант по вопросам животноводства или механизации?" (110).

Однако менялись времена, менялся и уровень его амбиций. Он распростился с былой личиной скромности и с тем же багажом научных знаний принялся творить чудеса и в животноводстве и в других мало ему известных областях науки. В 1952 году в Горках Ленинских начали претворять в жизнь идею Лысенко о создании в стране стада жирномолочных коров.

Была в Горках своя ферма, которая снабжала рабочих хозяйства молочной продукцией. Стадо состояло из коров и быков одной -- остфризской породы. До 1948 года здесь вели обычную для всех ферм работу. Но вскоре после войны сюда перебрался Сурен Леонович Иоаннисян, которому хотелось, как и всем рвущимся в передовики, не ударить лицом в грязь. Пока у начальства никакой новой идеи не было, Иоаннисян трудился по старинке. Раз, по убеждению Лысенко, среда обитания определяет наследственность, нужно было заняться улучшением содержания и кормления животных. Ведь каков корм -- такова и порода. Как писал позже Иоаннисян:

"В конце 1947 -- начале 1948 года... для повышения продуктивных качеств молочного скота прежде всего улучшили кормление, уход и содержание" (111).

Но в середине 1948 года начались перемены:

"В 1948 году из фермы были изъяты быки-производители остфризской породы и начато скрещивание стада фермы с быками костромской породы" (112).

Предпринимались эти перемены неспроста. За словами о замене одной породы другой скрывалась важная для Лысенко задача -- доказать, что его "закон жизни биологического вида" справедлив не только в отношении отмены внутривидовой борьбы и введения вместо него благородного свойства "самоизреживания", но и в другом отношении -- регулировании жирности молока коров.

Почему мысль Лысенко обратилась к этой проблеме, мы не знаем. Возможно, его занимала животрепещущая для СССР нехватка животного масла, возможно, манила еще неиспробованная им область селекции крупного рогатого скота, а, возможно, была и вполне прозаическая причина, о которой как-то проболтался Иоаннисян (113) -- на ферме начался падеж новорожденных телочек и бычков, а с ними часто и матерей из-за того, что коров раскормили выше всякой меры. С кормами на их ферме катастрофы (как в других хозяйствах страны) не было и быть не могло. С 2147 кормовых единиц на корову в 1947 году ежегодный расход кормов к 1954 году возрос до 6377 единиц (114). Не удивительно, что и вес коров возрос -- с 416 до 675 кг. Но ни на удоях, ни тем более на жирности молока это существенно не сказалось: как было 3,4 -- 3,5% жира в молоке, так и осталось. Но зато с увеличением веса коров пришла, как было сказано, другая беда, еще больше обострившаяся после скрещивания с костромскими быками: