Иуда: предатель или жертва? - Сьюзан Грубар

Резким контрастом раскаянию Иуды еще до распятия Иисуса в Евангелии от Матфея предстает обращение иудеев после Его распятия к Пилату с прошением поставить охрану у гроба Иисуса, чтобы его ученики не украли Его тело и не распространили ложные вести о Его Воскрешении. Когда же фоб обнаруживают пустым, первосвященники и старейшины подговаривают римских воинов, посулив им деньги, пустить слух о том, что ночью, когда они спали, тело Иисуса выкрали его ученики. Манипулирование людьми, подтасовка фактов, подкуп и обман, на которые идут иудейские старейшины, резко контрастируют с молчаливым страданием Иисуса и Иуды. Итак, Матфей включает в свое повествование новый фрагмент о немедленном раскаянии, обращении и смерти Иуды. Но позволило ли ему это внести и другие существенные смысловые корректировки в версию Марка, прежде всего, в описание Воскрешения Иисуса и Его воссоединения со своими учениками? Этот вопрос возникает не случайно: ведь Иуда у Матфея оказывается первым, кто постигает ценой своей жизни божественную сущность Иисуса. Обращение Иуды предсказывает то, что доказывает Воскресение — божественную ипостась Иисуса. Если в Евангелии от Марка содержится намек на то, во что, возможно, он верил - не Иуда, но Бог «предал [Сына Своего] за всех нас» (К Римлянам 8:32), - то Матфей в своем Евангелии намекает, что через распятие Сын Божий «возлюбил меня и предал Себя за меня» (К Галатам 2:20).

Конечно, подобная интерпретация параллелей между Иисусом и Иудой, навеваемая воспроизводимыми Матфеем деталями, не является обязательной или безусловно верной. Но все же брошенная Земля крови горшечника прочно связывает Иуду с теми, кто умирает на чужой земле, без родных и близких, без своих обрядов и ритуалов, без своей истории.[82] То, что Иуда заплатил за грехи своей жизнью, подчеркивается в заключительной главе Евангелия, в которой Матфей описывает «одиннадцать учеников», идущих в Галилею, чтобы увидеть воскресшего Христа (28:16). Несмотря на то что Матфей настаивает на осуждении и наказании тех, кто грешен, его Евангелие закладывает основы для возможного восприятия в дальнейшем Иуды, как воплощения отчаяния, жуткого предшественника Иисуса, в равной степени чуждого обладающим властью римлянам и лицемерным иудейским правителям, контролирующим народ Иудеи. Тонкую грань между самоубийством и жертвенностью вскрывает противопоставление смертей Иуды и Иисуса: Иуда принимает смерть в наказание, Иисус идет на смерть смиренно, сознательно принося себя в жертву. Наконец, своею смертью Иуда, образно выражаясь, исполняет наказ Иисуса, который Он проповедовал ученикам: «Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего; довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его, и для слуги, чтобы он был, как господин его» (10: 24—25, выделено автором).

Читатели, пытающиеся оценить степень вины и раскаяния Иуды, могли бы оправдать его на основании нравственных и этических принципов, которые Иисус у Матфея провозглашает в Своих беседах и притчах: «молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (5:44); «если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец наш Небесный» (6:14); «не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (10:28); «потерявший душу свою ради Меня, сбережет ее» (10: 39). И если Милтон Уильяма Блейка, толкующий пути Бога к людям, бессознательно ставит себя в один ряд с Сатаною, то Матфей, возможно, сам того не желая, поддерживает Иуду, который в конечном итоге следует наставлениям Иисуса в Евангелии, что открывает возможность более поздним интерпретаторам для толкования его мотивации.

Одержимый Сатаной изменник у Луки

С каждым изменением, которые Лука привносит в евангельское повествование, Иисус наделяется все большей божественной силой, тогда как Иудой все больше овладевает сатанинское зло, при том что их история преподносится автором, как «тщательное исследование» отдаленного прошлого (Лука 1:3).[83] Если у Матфея Иисус только предвидит свою участь, то в Евангелии от Луки иногда кажется, будто Иисус регулирует все происходящее, контролирует весь ход событий, необходимость которых Он признает и утверждает (9: 22,44; 13:33; 17:25). С того момента, как евангелист устами Ангела Гавриила заявляет об Иисусе как «Сыне Божьем» и до явления воскресшего Иисуса двум ученикам, следовавшим в Еммаус, Иисус Луки ассоциируется с чудесными исцелениями и поучительными притчами, подчеркивающими Его исполненность Святого Духа и тесную с ним связь (4:1), а также Его доброе отношение не только к нищим и женщинам, но и к презиравшимся в иудейском обществе сборщикам податей, самаритянам и римлянам. Ведь движут Иисусом в этом Евангелии универсализм, идеи всеобщности бытия, сделавшие потом новую Церковь столь привлекательной и для неевреев.[84] Иуда же, воплощающий бесчестность и низость иудейских властей, не ведающих, какое зло они творят, начинает лишаться прощения.

В первом перечне двенадцати у Луки указаны два апостола по имени Иуда — Иуда, сын Иаковлев, и Иуда Искариот, о котором Лука говорит, что он «потом сделался предателем» (6:16). Таким образом, в версии Луки Иуда предстает отнюдь не тем, кто совершит предательство лишь единожды, как у Матфея; евангелист сразу намекает на его изменническую натуру, на его отступничество, отпадение впоследствии от круга апостолов и их учителя. Сцену испытания Иисуса Дьяволом в течение сорока дней в пустыне, которое Иисус успешно преодолевает, Лука заканчивает словами: «И окончив все искушение, Диавол отошел от Него до времени» (4:13, выделено автором). Это время наступаете приближением праздника опресноков: «Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, и он пошел и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им» (22: 3—4, выделено автором).[85]

По логике Луки, к сговору со священниками и «начальниками» храмовых соглядатаев Иуду толкает вошедший в него Сатана, и эту логику подкрепляет высказанное ранее Иисусом обвинение в адрес фарисеев о том, что внутренность их «исполнена хищения и лукавства» (11:39). Кроме того, иначе описана в Евангелии от Луки и предшествующая акту выдачи Иисуса сцена с алебастровым сосудом; женщина обливает своими слезами, обтирает волосами, целует и мажет миром лишь ноги Иисуса; Лука не упоминает ни высокой стоимости драгоценного масла, ни тридцати сребреников (см. 7: 36). Лука мотивирует предательство Иуды не духовными, политическими или корыстными целями, а простой одержимостью Сатаной. Во время Тайной Вечери Иуда получает свой кусок хлеба, подаваемого Иисусом, как Тело Его, и чашу вина, «нового завета» в Его Крови, после чего Иисус замечает: «Рука предающего Меня со Мною за столом» (22: 21). Затем Иисус провозглашает, что «Сын Человеческий идет по предназначению» и предрекает «горе тому человеку, которым Он предается» (22: 22). В этих словах раннехристианский теолог отец Тертуллиан (с. 155—230) усматривает «проклятие и угрозу рассерженного и негодующего учителя» в адрес Иуды, который «должен быть непременно наказан Им за грех вероломства» (354).

На иллюстрации к рукописной Псалтыри, созданной в Сан-Жермен-де-Пре ок. 820-30 гг. н.э. и ныне хранящейся в Штутгарте, Христос подает Иуде евхаристические чашу и хлеб, а с ними — черную птицу, что, по мнению Гертруды Шиллер, «иллюстрирует слова Павла во 2-м Послании к Коринфянам: “кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе” (11:29)» (Gertrud Schiller? 34). Слова Павла явно перекликаются с Псалмом 39, где сказано: «Даже человек мирный со Мною, на которого Я полагался, который ел хлеб Мной, поднял на Меня пяту» (10).[86] Эта строка перекликается с традиционными представлениями о том, что люди, делящие хлеб, не должны быть врагами. (Steiner, 413). Подобно современному карикатуристу, художнику IX в. удалось передать двуличность лицемерного Иуды — он повернулся к Иисусу, чтобы причаститься гостией (и духовно, и физически), но ноги уже несут его совершить зло, как приказывает Иуде темный дух, готовый завладеть им — и телом, и душой. Впрочем, возможно, этот Иуда, просто страдает синдромом «беспокойных ног».

Далее, у Луки, все апостолы спрашивают Иисуса, кто из них предаст Его. Дьявол вновь появляется в этой сцене, когда Иисус предсказывает отречение Петра: «Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу; но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя» (22:31). Однако Иисус Луки, похоже, не молился об Иуде, чья вина возрастает, тогда как вина других одиннадцати умаляется. В отличие от Евангелий от Марка и Матфея, в Евангелии от Луки Иисус никогда не выговаривает Петру: «отойди от Меня, сатана» (8:33, 16:23). Заснувшие за молитвой на Масличной горе апостолы не выглядят уклоняющимися от своего долга; они засыпают только раз, а не три раза, и то - «от печали» (22:45). Что до приближающегося Иуды, идущего «впереди» народа и «первосвященников... и начальников храма и старейшин, собравшихся против Него» (22: 47, 52, выделено автором), то Иисус встречает его с полным осознанием или предвидением того, что оскверняющего поцелуя удастся избежать: «[Иуда] подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его... Иисус же сказал ему: Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого?» (22: 47—48). Иуда не произносит ни слова «Равви», ни целует Иисуса. Сразу вслед за этим Иисус демонстрирует Свою Божественную силу: коснувшись раба Он излечивает ему отсеченное ухо. Перед тем как Его уведут, Иисус в тексте Луки мрачно заключает: «теперь — ваше время и власть тьмы» (22:53, выделено автором). Эти слова впоследствии послужат основой для интерпретации образа Иуды как человека темного, дурного, управляемого Дьяволом. Черная птица в Псалтыре лишь предвестник тех многочисленных черных насекомых, летучих мышей, собак и других животных тотемов, которые свяжет с Иудой позднее творческое воображение многих художников и писателей.