Иуда: предатель или жертва? - Сьюзан Грубар

Сьюзан Грубар

ИУДА: ПРЕДАТЕЛЬ ИЛИ ЖЕРТВА?

ПРЕДИСЛОВИЕ

«У каждого великого человека есть ученики, — часто не без усмешки повторял Оскар Уайльд, — причем его биографию всегда пишет Иуда».[1] Согласно этому ироническому замечанию, биографами нередко движет не что иное, как преступное и злобное намерение предать огласке компрометирующие сведения, которые большинство людей предпочли бы сжечь перед своей кончиной, а при жизни, по меньшей мере, спрятать за семью печатями на долгий-долгий срок. Какие грязные тайны самого Иуды еще остались неизвестными? На протяжении почти двадцати веков поэты и художники, романисты и драматурги, богословы и кинорежиссеры чернят его на все лады… «за дело и просто так», как однажды выразилась моя младшая дочь. О том, что этот «христопродавец» — фигура действительно притягательная, свидетельствует одно то, что ему удалось завладеть воображением того же Оскара Уайльда, так часто поминавшего его на словах. Однако до публикации книги «Иуда: предатель или жертва?» ни в одной другой работе не исследовалась эволюция образа двенадцатого апостола в западном художественном сознании на протяжении его долгой и разнообразной посмертной жизни. И причин столь странной малочисленности научных и критических исследований несколько.

Что может побудить биографа взяться за написание истории жизни персонажа, о котором известно так мало? Большинство таких биографических исследований обычно начинаются или заканчиваются предложениями типа: «Родившийся в городе таком-то в году таком-то, наш герой умер тогда-то от того-то». Они включают семейные генеалогии, интервью с потомками и друзьями, описания домов и любимых мест, цитаты из публичных выступлений, фрагменты личных писем и дневников, случаи из детства, повлиявшие на формирование личности героя, свидетельства переломных моментов или судьбоносных встреч в его молодости и зрелом возрасте. Подобными сведениями биографы Иуды, увы, не располагают. Возможно, именно поэтому, несмотря на богатый арсенал произведений, созданных творческой фантазией поэтов и художников, романистов и драматургов, богословов и кинорежиссеров, так мало появляется аналитических, научных или критических исследований об Иуде даже в наши дни. Жизнь Иуды не поддается воссозданию в виде фактографической биографии. К ней можно лишь приблизиться сквозь призму картин, сочинений и проповедей, отражающих трансформацию и неоднозначную интерпретацию его образа с библейских времен до сегодняшнего дня, хотя афоризм Уайльда и напоминает нам о том, сколь прочно закрепилось за Иудой клеймо предательства.

Есть и другая причина, по которой даже уже раскрытые тайны гнусного прошлого Иуды никогда не удостаивались тщательного анализа. И связана она с иной гранью биографического жанра. Следующий из блестящей остроты Уайльда вывод о том, что любой автор, берущийся за жизнеописание Иуды, становится «предателем предателя», едва ли способен лишить сочинителя решимости взяться за перо. А вот бытующее мнение о том, что биографы способны повлиять на прижизненную или посмертную ^судьбу» своего героя, на отношение к нему публики, пожалуй, заставит его призадуматься. Знатоки этого жанра утверждают, что биографы могут стать как злейшими врагами, так и близкими союзниками личностей, о которых они пишут.[2] Гораздо приятнее и выгоднее писать биографию «благородного» героя, образца для подражания. Это, как и приписываемое биографу родство, сходство со своим персонажем, возможно, и объясняет, почему так мало людей привлекает перспектива проследить длительную эволюцию образа Иуды Искариота в художественном творчестве. Иными словами, расхожее мнение о том, что биографы находят привлекательными персонажей, в которых видят отражение самих себя, может послужить серьезным препятствием для всякого, кто задумается создать жизнеописание двенадцатого апостола. Корыстный доносчик и интриган-изменник — по крайней мере, в традиционном восприятии — Иуда представляется многим тем антигероем, который не должен и не заслуживает быть для кого-то образцом и идеалом. Он настолько отвратителен, что даже служит примером единственного в библейском тексте (насколько мне известно) оправдания искусственного прерывания беременности: было бы лучше, убеждает нас Новый Завет, ему вовсе не рождаться.

И потому не удивительно, что жизнь двенадцатого апостола привлекала внимание лишь узкого круга специалистов — если не считать того потока публикаций, который повлекла за собой недавняя находка древнего «Евангелия от Иуды» — яркого образца древней гностической философии. И все же, по крайней мере по моему ощущению, образы Иуды, навеваемые творческому сознанию каноническими Евангелиями, гораздо более многогранны и вызывают куда как больший резонанс в общественном сознании, нежели Иуда гностиков. На самом деле слова «резонанс» и «многогранный» едва ли выражают мистическую разноликость этого персонажа, притягательного именно тем, что его можно представить не только как лучше бы никогда не рождавшегося демона, исполняющего злую волю Сатаны, но также и как божественного посредника, содействующего воскресению Сына Божьего и спасению человечества. Избегая следовать какой-либо одной из существующих концепций, я постараюсь показать по ходу повествования, что восприятие Иуды, вполне уместного персонажа в Библии, в тот или иной период истории отражает целый ряд спорных психологических и этнических аспектов, вызывавших разногласия у людей во все времена и продолжающих волновать их и сегодня.

Имя Иуды не сходит с языка. Подобно Оскару Уайльду, большинство людей и сегодня поминают его всуе не реже, чем, скажем, имена современных идолов — Элвиса и Мадонны, — ведь этот предатель часто служил олицетворением всего еврейского народа; в то же время он играет второстепенную роль даже в объемистых исследованиях истории антисемитизма. Поскольку многие евреи никогда не раскрывали Нового Завета, Иуда гораздо лучше известен христианам, нежели иудеям. Впрочем, и у христиан не сформировалось однозначного отношения к Иуде, иначе чем объяснить те проявления расизма и нацизма, которые он время от времени провоцирует. Каковы бы ни были причины, но мне не удалось найти ни одной интересной или исчерпывающей книги о долговременной эволюции образа Иуды, пережитой им со времен написания Евангелий до XXI столетия, и потому я решила написать такую книгу сама. И мне не хотелось бы, чтобы читатель думал, будто мне близка тема измены или привлекает характер предателя — нет, мной двигало лишь желание выяснить, насколько отличалось восприятие Иуды в различные исторические эпохи и каким целям отвечали разные, подчас противоположные, интерпретации роли этого персонажа. Простое любопытство — вот что побудило меня попытаться узнать побольше об Иуде, который всегда представлялся мне важной фигурой драмы Страстей Господних, но о котором, помимо этого, мне было слишком мало известно.

Никто, кроме, разве что Мела Брукса, не способен проникнуть в сознание жившего две тысячи лет назад человека, чтобы узнать, как он воспринимал тогда мир. Да и стоит ли это делать, коль скоро этого человека, возможно, и не существовало вовсе? Ответ краток: стоит. Ведь в его существование люди верили на протяжении многих столетий. Данная биография прослеживает восприятие Иуды со времени его появления на страницах Нового Завета до интерпретации его образа в современном кинематографе и художественной литературе. Поскольку я рассказываю о предателе, который всегда приковывал к себе внимание теологов и деятелей культуры, побуждая их предпринимать все новые и новые попытки постичь его характер, моя книга «Иуда: биография» в определенном смысле — метабиография. Это своего рода антология многочисленных псевдобиографий двенадцатого апостола, страдающего многовариантным раздвоением личности — это лишь одно, пусть и постоянное, его несчастье. В последующих главах я пытаюсь раскрыть важную роль образа Иуды в западной истории, особенно европейской и северно-американской, как, впрочем, и южно-американской.

Исследование эволюции этого образа позволяет раскрыть процесс зарождения христианства в недрах иудаизма и его последующее отделение от него, а также то значение, которое имеет общее наследие двух религий для христиан всех концессий и иудеев из разных стран. Будучи не слишком ревностной, но правоверной иудейкой, связанной межличностными отношениями со многими, как грешащими, так и набожными католиками, я всегда восхищалась наследием, которое досталось всем нам, но которое мы так по-разному воспринимаем. И, конечно, как и все американцы, я являюсь представительницей подчас необъяснимо агрессивной христианской культуры, в которой величавый язык и возвышенная музыка, рожденные Новым Заветом, звучат на торговых ярмарках, политических мероприятиях и распродажах фигурок библейских персонажей.