Песни/Танцы - Алексей Ручий

– Я курю.

– Много?

– До пачки в день.

– Вы же сказали, что задумываетесь о будущем…

– В смысле?

– В смысле не опасаетесь проблем со здоровьем?

Хитрый ход. Подловил меня на моих же словах. Парируем.

– Знаете, у меня приятель был, он вообще не курил и не пил, дожил до двадцати двух – в двадцать два его сбила машина. Насмерть…

– Сочувствую.

– Ничего.

– А когда вы готовы приступить к работе?

– Хоть завтра.

– Завтра не надо. Мы сначала должны набрать группу – пять человек, а потом запустим курс обучения, где-то с неделю: вас там введут в курс дела, познакомят с азами нашего, так сказать, ремесла.

– Хорошо, я готов подождать.

– Тогда мы с вами свяжемся.

– Договорились.

Первое собеседование закончилось. Все прошло так, как я и ожидал. Ребята из кадровых служб за время моего пребывания в армии не придумали ничего нового. Старые приемы, избитые вопросы. Скучно.

На втором собеседовании все в принципе повторилось, с тем лишь отличием, что на сей раз мне дали-таки заполнить внушительных размеров анкету. В ней, помимо сугубо официальных вопросов вроде имени, фамилии, предыдущих мест работы, было и несколько «креативных»: любимые книги, музыка, фильмы, какой вы видите свою жизнь через год-два-три и так далее. Любимые книги и музыку я проскочил: тут либо писать академический список, либо не писать ничего вообще. Пусть думают, что я не читаю, музыку не слушаю, в кино не хожу. Так проще. Для них же, не для меня.

А вопрос о будущем был интересен. Стоило задуматься над ним. Нет, и вправду: пофантазировать – это всегда прекрасно, особенно когда ничего другого вам не остается. Ведь какой может видеть свою будущую жизнь человек, у которого нет даже работы? Какой угодно.

Положим, если ограничить область изучения встречным вопросом: какой я вижу свою жизнь через год, если вы возьмете меня в свою компанию, то ответ по большему счету будет зависеть от того, что ваша компания сможет мне предложить. Если вы поставите мне оклад, приблизительно равный окладу топ-менеджера нефтегазовой компании, то через год я буду летать по встречке на бронированной иномарке с мигалкой, куплю просторную студию на верхних этажах нового жилого комплекса и буду задумываться о загородном строительстве.

Если же мой оклад будет чуть выше прожиточного минимума, то какой бы я свою жизнь через год не видел, в действительности она будет балансировать на уровне прожиточного минимума – с учетом инфляции.

Все разговоры о том, что все в наших руках, – любимая тема пустословов. Каким бы талантливым не был человек, на одном чистом воздухе он своего благосостояния не построит. Поэтому у любого менеджера в любой компании, даже с самой гибкой системой окладов-бонусов-вознаграждений, есть потолок, выше которого менеджер не прыгнет. Если здесь реально заработать тридцать тысяч в месяц, ты их при должном рвении и заработаешь. Но никак не пятьдесят и, тем более, не сто.

Поэтому какой я вижу свою жизнь через год? Да такой же. Главное, чтобы не было хуже. Не стоит сбрасывать со счетов финансовый кризис, который, между прочим, никто не ждал. Что я напишу в анкете? Да все что угодно: приобретение собственного жилья, создание семьи, начало своего дела, но только не правду. Люди не любят правду, я уже говорил.

В остальном собеседование – как собеседование. Дежурные вопросы, дежурные ответы. До чего же скучная, должно быть, у людей работа: собеседовать других людей. Да и вакансия соответствующая: менеджер по продаже сантехники. Спрашивается, набором каких уникальных знаний надо обладать, чтобы продавать унитазы и ванны?

Видимо, здесь считали иначе, потому что моя кандидатура не подошла. Я это сразу понял. Хоть мне и сказали, что позвонят. Пусть эти байки рассказывают своей бабушке. Лучше бы честно сказали: вы нам не подходите. Вы не сможете продавать унитазы, потому что это требует максимальной самоотдачи, а вы этого сделать не можете, не можете мобилизовать все свои духовные силы во благо фаянсовых друзей человека. Как-то так.

Между вторым и третьим собеседованием у меня было два часа свободного времени. Офисы обеих компаний находились не так далеко друг от друга, поэтому я решил не прибегать к услугам общественного транспорта, а не спеша прогуляться по улице. Ощущения от собеседования в офисе унитазного гегемона остались противоречивые. Появилось чувство голода.

Поэтому я зашел в первое попавшееся кафе и пообедал. Кафе оказалось недорогим, и я смог позволить себе и первое и второе блюда, и даже компот. Потом я заглянул в попавшийся на пути магазин старой книги и приобрел по дешевке томик Маяковского, издания конца семидесятых годов прошлого века.

Интересно, а Маяковский расписывал свою жизнь на год-два-три вперед? Интересно…

Может, когда сидел в Бутырке, и расписывал: через столько-то я отсижу столько-то, через столько-то меня, наконец, выпустят… Может быть, только вряд ли. Поэты не живут придуманным будущим, они это будущее громогласно призывают. Тем более, футуристы…

Третье собеседование почти не отложилось в памяти. Все происходило в точности так же, как и на первых двух. Может, анкета была чуть поменьше, чем на предыдущем, а вопросов чуть больше, чем на первом. Хотя спрашивали в основном то же самое. Единственный вопрос, который врезался в память:

– Вы делали когда-нибудь что-нибудь такое, о чем приходилось жалеть? Или что-нибудь такое, за что вас осуждали?

Не знаю, что подразумевалось под этим вопросом, какой смысл в него вкладывали и какой ждали ответ. Я не привык жалеть о содеянном, хотя уколы совести за некоторые поступки мне и приходилось испытывать. Но жалеть… Нет, это слишком мелко и глупо – ковыряться в прошлом. Накручивать себя из-за того, чего уже изменить нельзя. Тем более, наживать головную боль от чьего-то осуждения. Ошибаются все, а кто не ошибается – тот либо гнусный лицемер, либо, что вероятнее, остывший труп.

– Как только благоразумие говорит: «Не делай этого, это будет дурно истолковано», я всегда поступаю вопреки ему, – ответил я.

На меня вопросительно посмотрели.

– Это Ницше.

– И что вы хотели этим сказать?

– В сущности ничего. Я люблю рисковать. А когда рискуешь, мало задумываешься о последствиях. Возможно, в будущем о многом придется пожалеть, и уж осуждения избежать точно не получится. Только все это будет в будущем, а сейчас мне надо делать выбор и я его делаю. Поэтому вряд ли… Вряд ли я о чем-либо когда-либо жалел – я бы так сказал.

– Мы вас поняли.

Сомневаюсь. Сомневаюсь, что меня поняли или поняли Ницше. Но это неважно. Как ни странно, но на этом собеседовании я произвел благоприятное впечатление. Должность менеджера по продажам сервисной техники. Всяких уборочных машин и тому подобных агрегатов. Меня пригласили на стажировку. Я сказал, что должен еще подумать и только после этого смогу дать окончательный ответ. Мне сказали: всегда пожалуйста и дали визитку с контактным телефоном. Старик-Ницше не подвел. Никогда не подводил.

Домой к Стасу я вернулся под вечер, к тому времени он уже пришел с работы и пил пиво, слушая музыку на компьютере. Я спросил, как его дела.

– Отлично, – ответил он, – а у тебя?

Я рассказал ему про облом на филфаке.

– Ну, и не переживай. Восстановишься по специальности, ты ж юрист, тем более, или на следующий год поступишь на первый курс. Возьми лучше пива в холодильнике.

Я заглянул в холодильник. Там стояла пара бутылок пива, лежала кура-гриль и свежие овощи. Я достал одну бутылку и куру.

– А с работой как?

– Был сегодня на трех собеседованиях.

– Что предлагают?

– Работу предлагают.

– И как?

– Не очень.

Мы рассмеялись.

– Знаешь, по-моему, идеальной работы просто не существует в природе. Мне моя работа до кризиса еще более-менее нравилась: деньги, по крайней мере, были, а теперь что-то не очень: и денег мало стали платить, и начальство косо смотреть… Короче, как ни крути, а работа является хорошей только первые месяца три, ну, полгода – максимум. А потом она становится обычной работой. И это уже совсем другая песня. Пойдем – покурим?

– Пойдем.

И мы пошли на балкон, я на ходу открыл бутылку пива. День прошел – и слава богу, так, кажется, говорилось у классика при описании образа жизни Обломовки, служившей литературным эталоном русского поместья девятнадцатого века. В двадцать первом веке эта установка продолжала работать, что свидетельствовало лишь о ее универсальности. Видимо, в ней было заложено нечто большее, чем просто слова. День прошел – и слава богу. Нас ждали новые дни, новые песни и новые пляски в этом неспокойном мире.

Танец в шумах

Мелкие песчинки духа шумов. Шум гуляет повсюду. Днем и по ночам я слышу шумы, тысячи их отголосков и оттенков. Розовый, Коричневый, Белый. Где-то в глубине темных провалов мироздания плачут низвергнутые боги.