Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Сумрак форума шевелился и качался группами теней. То были люди, сходившиеся сюда еще с ночи. Они собирались на главную городскую площадь, словно в театр. Их ждало здесь представление. Сегодня был день суда над Публием Корнелием Сципионом Африканским!

Не замечая промозглой прохлады ранней утренней поры, зрители ругались и работали локтями, стараясь протиснуться в первые ряды. Однако переговаривались и даже ссорились они почему-то шепотом, будто боялись помешать актерам готовиться к выходу на сцену или опасались спугнуть муз. Народ все прибывал, ажиотаж нарастал. Тысячи пламенных взоров буравили дом Сципиона. Все ждали: сейчас медленно, неуверенно раскроется дверь, и на пороге понурым, униженным, молящим о пощаде появится тот, кого всегда видели только гордым, победоносным, щедро одаряющим милостями обездоленных, он предстанет перед бесчисленной толпою в рубище, тогда как прежде его видели только в сенаторской тоге, магистратской претексте, императорском плаще, в наряде триумфатора. Душераздирающий контраст! Эти люди чувствовали себя в роли очевидцев крушения Родосского Колосса.

Многие из присутствующих, поддавшись пропаганде, искренне считали Сципионов корнем всех зол, другие ненавидели их как нобилей вообще, для третьих любопытство было превыше доблести и пороков, и ради острых ощущений они могли аплодировать казни праведника и триумфу подлеца, четвертых томило постоянство, и эта категория плебса жаждала свержения кумиров из страсти к новизне, пятые находились здесь, так как полагали, что обязаны быть причастными к важнейшим делам государства. Но все эти разные люди, собравшись вместе, оказались спаянными единым инстинктом и объяты стадным психозом. Их соединяли самые элементарные связи, и на уровне этих простейших связей осуществлялось функционирование организма под названием толпа, тогда как глубинная человеческая основа отступила назад и укрылась в тайниках души. Тут были тысячи милых, доброжелательных людей, но составленная из них толпа являлась диким зверем, она упивалась своим могуществом и, грозно оскалившись, подстерегала жертву у ее жилища. Она чуяла беду и приходила в неистовство, как хищник от запаха крови.

Вот сейчас на пороге покажется Сципион…

Двадцать лет эти люди трепетали и заискивали перед ним, ловили его взгляд, надувались гордостью и сияли счастьем, если удостаивались его слова или хотя бы приветливого жеста, многих из них он водил в походы, бросал на штурм городов, выстраивал на поле боя, с ним они победоносно прошли полмира. Кто-то получил от него награды и богатство, кто-то — земельный участок, всем он вернул Родину и принес славу. Но зато теперь он очутился в их власти! Его авторитет казался незыблемым, как могущество Рима, в представлении плебса этот человек не просто превосходил всех прочих людей, но был близок к самим богам. И вдруг мир перевернулся, и величие Сципиона Африканского обратилось во прах! И столь грандиозное превращение осуществилось силой и волей толпы. Они, серые обыватели, которых считали неспособными к большим делам, без труда одолели творца самых значительных предприятий своего века, они одержали победу над победителем, достигли того, чего не сумели бесчисленные орды врагов. Так как же было плебсу не возгордиться собственной мощью и не возрадоваться своей беспримерной победе! Толпою владело упоенье хищника, вонзившего зубы в горло жертвы, она жаждала крови и ни о чем не размышляла.

Где-то за тучами взошло солнце, но в Риме его не видели, здесь по-прежнему было темно, словно в сумерках. Сверкающие все так же, как и час назад, глаза буравили дверь Сципионова дома.

Сейчас стукнут засовы, и на пороге появится Сципион.

Толпа ждала этого события, как девица — брачной ночи. Вся жизнь впавших в созерцательный транс людей сосредоточилась на вожделенном мгновении, каковое представлялось пределом желаний и концом света, переходом в иной мир, вознесением в Эдемский сад. Никто не желал знать, что будет потом, после того как дверь снова закроется, это казалось неинтересным и ненужным, ибо все свершится сейчас…

Стукнули засовы. Зрители оцепенели: они уже не соображали, происходит ли это наяву или только мерещится. Они так долго ждали… Тысячам воспаленных любопытством глаз предстал привратник, который деловито отер порог, а затем уверенно отстранил публику от входа. И снова пауза. Толпа готова была ринуться на штурм, да вот беда: полководец-то находится внутри.

Вышел Сципион. У стоящих поблизости вырвался ликующий возглас, как и всегда при виде этого человека, однако на них злобно зашикали сзади и тем самым заставили замолчать. Следом за привычным восхищением зрителей охватило разочарование: Публий Корнелий Сципион Африканский по случаю сырой погоды был закутан в длинный плащ, и они пока не смогли увидеть его в жалких лохмотьях, в одеянии смиренья и мольбы, которое предписывалось подсудимому римскими обычаями. Но днем-то они заставят его снять плащ и предстать пред ними униженным и покорным оборванцем.

Публий поздоровался за руку с друзьями, собравшимися у входа, дал слугам указания относительно клиентов и в сопровождении кучки родственников и ближайших товарищей, а также когорты клиентов неспешно двинулся в сторону Капитолия. Толпу он не удостоил даже беглым взглядом, и вообще вид его был слишком торжественен, настолько, что плебс пришел в смущение и оробел. На форуме стояла неестественная при таком скоплении людей тишина, народ не выражал ни любви, ни ненависти. Казалось, сама серость скорбящей природы пасмурного утра проникла в души людей, и они усомнились: действительно ли так радостно губить славу и гордость собственной Родины надругательством над лучшими представителями своей общины.

Впрочем, замешательство длилось недолго. Сказалась гигантская подрывная работа, проделанная определенными людьми, а также и другие пороки того времени. И едва плебс увидел ростры, сидящих чуть поодаль судей, претора в магистратской тоге и ликторов со связками прутьев — символом государственной власти, разом вернулись недавние страсти. Люди осознали, что все это происходит наяву, что сегодня в самом деле будет суд над Публием Сципионом Африканским и, значит, почтение к нему неуместно. Муть тяжких переживаний и разочарований последних лет снова наполнила души, а влитый в них яд пропаганды сцементировал это рыхлое недовольство в монолитную глыбу ненависти, которая опять с грохотом покатилась на Сципиона.

За неимением в то время просторного общественного здания, суд проходил на форуме. После традиционного ритуала, открывавшего подобные мероприятия, слово было предоставлено обвинителям. На ростры коршуном взлетел наиболее темпераментный из двух Квинтов Петилиев, который воинственно обозрел поле людских голов, будто высматривая добычу, и ринулся в дебри своей речи с решимостью низвергшегося с небес стервятника, а может быть, с отчаянностью ныряльщика за пурпуром, штурмующего смертоносные глубины.

Не располагая фактами против Сципиона, он прибег к намекам, не обладая возможностью воззвать к рассудку слушателей, старался возбудить их эмоции. Страшась сразу высказать несуразное обвинение, оратор решил предварительно подготовить аудиторию к тому, чтобы услышать самое худшее о подсудимом. Потому он сделал экскурс в биографию Сципиона, мало затрагивая общеизвестные события и обильно заполняя все пробелы чернотою своей фантазии.

«Но, даже несмотря на все эти безобразия и беспутства полководца, народ сумел победить всех врагов! — с экспрессией экстатичных восточных жрецов вещал Петилий. — Но более нам недопустимо терпеть на себе ярмо подобных нобилей, паразитирующих на наших доблестях!»

У Петилия захватило дух от собственной смелости. В этот момент он мнил себя Радамантом, возникшим из мглы подземелья, чтобы свершить суд над пороком в его земном обличье. Ему мерещилось, будто его рука сжимает меч Ганнибала, и он жаждал вонзить оброненное Пунийцем оружие в спину ненавистному Сципиону, который в тот момент и в самом деле повернулся к нему спиной, отвечая на вопрос кого-то из друзей. Велик был сейчас боевой дух Петилия, и потому он разом выпалил обвинение подсудимому. Правда, объявив Сципиона государственным преступником, он невольно замолк и втянул голову в плечи, ожидая, что с вершины Капитолия грянет разящая молния Юпитера, но, пережив несколько ужасных мгновений, приободрился пуще прежнего и приступил к обоснованию высказанного обвинения. Суть его паутинообразных рассуждений сводилась к бесчисленным замечаниям относительно того, что Сципион подозрительно успешно управился с делами провинции, что все у него получилось подозрительно легко и быстро. В завершение Петилий потребовал назначить Сципиону штраф, выражавшийся многозначной цифрой. В таком противоречии между обвинением, квалифицировавшимся как измена Родине, за которую полагались смертная казнь или изгнание, и мерой наказания, состоящей в уплате денежной пени, просматривался пропагандистский характер всей акции и угадывался дух фальсификации, но народ понял это гораздо позже, а в тот момент было не до раздумий и анализа, поскольку требовалось кричать и размахивать руками.