Сципион. Социально-исторический роман. Том 1 - Юрий Тубольцев

Какая-то турма справа передавила строй врага, другая слева поддалась чужому напору, слои войск перемешались, и Публий потерял своего испанца. В сутолоке он увидел торчащее в крупе бившейся в предсмертных судорогах лошади копье, вырвал его и тут же вонзил в шею наскочившего на него вражеского всадника. Тот покачнулся, бросил оружие, обеими руками схватился за пронзившее его копье и с длинным душераздирающим воплем свалился под копыта своего коня. В этот миг Сципиону показалось, что время остановилось и навсегда оставило в его мозгу чудовищный рев жертвы, но в следующий момент он уже звенел мечом, отражая удары двоих испанцев.

В центре у противника начали бой балеарские пращники и прочие метатели. Однако они были смяты тяжелой римской пехотой и отведены Ганнибалом на фланги. После этого сошлись лучшие пехотные части обеих сторон и бились с равным мужеством, несмотря на то, что римляне были измотаны длинным переходом и переправой через Требию. Сместившиеся же на фланг пунийские легковооруженные пехотинцы накрыли римскую конницу тучей дротиков. Римские всадники и до этого едва сдерживали напор в два с половиной раза превосходящего противника. Вдобавок ко всему слоны устрашали не привыкших к ним италийских лошадей. В результате римская конница стала отступать. В этот момент с тыла ударил сочетавший пешие и конные силы отряд младшего брата пунийского вождя — Магона, что вызвало уже беспорядочное бегство римлян. Теперь только легионы, образовав круг, продолжали твердо держать свою позицию.

Сципион вначале был увлечен массой бегущих, затем ему удалось выбраться из беспорядочной толпы, которую избивала карфагенская конница, и присоединиться к легионной пехоте. Он еще не привык к новому коню и плохо управлял им, потому спрыгнул на землю и вступил в схватку как простой солдат. Десяток всадников, оставшихся от его отряда, поступили так же.

Все слилось в стремительное, злобное, безумное целое. Напряжение всех сил, всех чувств, кровь, боль, восторг, отчаяние, стоны, вопли, звон мечей, скрежет щитов, холодный дождь вперемешку со снегом, мелькание перекошенных в бешенстве лиц, пестрота одежд, металлический блеск доспехов, мельница сверкающих мечей, возвышения трупов — было нераздельно, казалось, что это существовало всегда и никогда ничего другого уже и не будет.

Несмотря на ужас нависшего поражения, Публий освоился с обстановкой боя и теперь чувствовал себя гораздо увереннее. Он стал ловко использовать арсенал нестандартных обманных движений и уверток, выработанных на тренировках, и успевал отражать удары, сыпавшиеся с разных сторон, будто уподобился двуликому Янусу и одновременно видел все вокруг. Перед его взором еще стоял пронзенный им испанец с дикими глазами. Публий познал успех, почуял запах крови, в нем проснулся охотничий инстинкт далеких предков, и теперь он разил врага во вдохновении, в этой концентрации животных сил в мгновенья постигая тот опыт боя, который другие добывали годами ратных трудов, расплачиваясь ранами и кровью. Упоенье боя захватило его, сообщая невиданные силы.

Он столкнулся с матерым ливийцем и, сразу оценив возможности противника, понял, что в открытом бою с ним не совладать, потому, скрывая свои истинные возможности, стал отступать, создавая впечатленье, будто не помышляет о победе. Когда же у африканца сложилось мнение, что перед ним беспомощный юнец, Публий провел стремительную атаку, мгновенными ударами разорвал защиту соперника и вонзил меч ему в живот. В неукротимой злобе ливиец вцепился руками в лезвие похищающего у него жизнь меча и попытался удержать его, чтобы безоружному римлянину отомстили подоспевшие товарищи. Умирая, он жаждал только одного: гибели обидчика и предвкушал ее, застывшее в гримасе смертельной боли лицо исказила теперь злорадная ухмылка, являя противоречивую смесь выражений. В этот миг на Сципиона напал другой воин. Публий изо всех сил рванул меч, и руки ливийца утонули в крови, тогда тот извернулся и попытался схватить лезвие зубами, но здесь силы навсегда покинули его. Публий уже забыл о происшедшем и все внимание направил на нового врага. Пуниец, сразивший к этому времени нескольких римлян, в своем роде был прекрасен. Великолепное тридцатилетнее тело хищно играло рельефными мышцами, и каждое движение дышало мужскою грацией. При первом же столкновении с ним на бедре Сципиона появилась кровь, но боль он ощутит только потом. Карфагенянин был явно сильнее и опытнее. Юноша с полным напряжением сил отбивался от него, но с досадой вынужден был все же отступать. Публий не хотел верить в превосходство противника, но помимо воли осознание своей слабости предательски пронизывало его душу, лишая последних сил.

Беспрерывная, на грани всех возможностей оборона изнурила его и отняла веру в успех. Он автоматически отражал удары все более наседающего врага, как будто кто-то другой делал это за него, махал его руками. Исход поединка был несомненным, смерть казалась неминуемой, и он лишь ждал, когда ее металлический клык вопьется в его грудь.

Но вдруг все изменилось. Сам консул вел римлян в атаку, стремясь осуществить прорыв вражеского строя по центру. Карфагенян отбросили на сотню шагов назад.

Публий, отдышавшись в одиночестве, вдруг ощутил небывалый приток сил. Жизнь, вернувшаяся в тело, восторженно пустилась в пляску, сотрясая его фигуру нервной дрожью. Он побежал вперед и — можно ли поверить? — искал своего непобедимого красавца. Рыская между смешавшихся рядов распавшегося строя, где отступали то одни, то другие, он тяжело ранил еще одного пунийца, которого едва успели спасти его товарищи, и снова поверил, что может побеждать.

В какой-то момент Сципион бросился на помощь оказавшемуся в критическом положении центуриону, но успел лишь подхватить падающий труп. В бешенстве он воззрился на убийцу и возликовал: пред ним стоял его непобедимый пуниец. Тот, видимо, не признал настойчивого юношу. Публий с особой очевидностью обнаружил в этой встрече руку судьбы, потому вдохновенно бросился в атаку, и в этот миг чувствовал себя так, будто десять рук меч его сжимали. Противники схлестнулись, и среди урагана звуков их оружие издало жестокий звон.

Вдруг Публий понял, что произошло нечто ужасное. Враг ранил его в бок, и с ручьем крови через рану хлынул поток сил, безжалостно покидая продырявленное тело. Физические возможности Сципиона обратились в прах, но осталась его воля. Он продолжал сражаться и несколько мгновений сдерживал титана. От неимоверных усилий внутренности, казалось, слиплись и сквозь кожу выдавливались наружу. Остатки жизни складывались для следующего удара и в нем выплескивались из тела. Весь смысл, единственная цель — следующий удар, за ним ничего…

Прошла вечность. Публий перестал чувствовать землю, ему казалось, что он в стремительном полете сквозь время и пространство проносится меж звезд, схваченный чуть выше пояса у левого бока с дикою жестокой силой клешнями смерти.

В это время римляне на том участке, где бился Публий, обратили африканцев в бегство. Подоспевшие товарищи поддержали шатающегося, истекающего кровью юношу и вынесли с поля боя.

К исходу дня римляне потерпели сокрушительное поражение. Победившая на флангах карфагенская конница окружила легионы, и лишь десять тысяч римских воинов прорубились сквозь вражеский центр и прямым путем пришли в Плаценцию. Те же, которые пытались бежать назад к своему лагерю, были большей частью истреблены неприятельскими всадниками либо, изнемогшие от усталости и скованные холодом, утонули в Требии.

Немногих, добравшихся в лагерь к консулу Сципиону, тот в ближайшую же ночь, пользуясь ослаблением бдительности почившего на лаврах врага, на плотах переправил через реку и привел в Плаценцию к Тиберию Семпронию. Там, а также на другом берегу Пада в Кремоне, остатки разбитого войска стали на зимние квартиры.

6

Весть о разгроме двух консульских армий повергла Рим в панику, будто вместе с нею нагрянуло уже и само вражеское войско. «Оба консула заперлись в крепостях Пада и чуть ли не осаждены там противником, — гласила молва. — Некому теперь защитить Город, он беспомощен, как некогда перед галльским нашествием».

Кроме того, эта зима преподнесла римлянам ядовитый букет устрашающих предзнаменований, чему они придавали большое значение. В Сицилии у многих солдат сами собою загорелись дротики, в Сардинии жезл у проверяющего посты вспыхнул, обратившись в факел, небеса сияли божественным пламенем, на щитах выступил кровавый пот, кого-то убило молнией, с неба падали камни, будто сами боги вели сражение, где-то взошли две луны, из стопки дощечек с предсказаниями произвольно выпала одна с надписью: «Марс бряцает оружием».

Город погряз в суевериях, повсюду приносились умилостивительные жертвы, служились молебствия, устраивались лектистернии, где потчевали богов, жрецы взахлеб читали книги древней прорицательницы Сивиллы. Тем временем в селениях вокруг Рима крестьяне собирали пожитки и с мешками входили в город, надеясь на защиту его стен. От скученности и дурного зимнего воздуха начались болезни. Простолюдинам чудился топот карфагенских сапог, все с ужасом ждали нашествия Ганнибала.