Август – июль - Вера Мусияк

того, как в «Атлантиде» ее приглашали танцевать все подряд, и старшекурсники тоже, а один высокий парень даже угостил каким-то оранжевым коктейлем с приторным вкусом, напоминавшим персик. Сейчас, перед загадочным вожатским посвящением, Надя достала это платье из сумки – оно совсем не помялось – и надела. Причесалась, накрасилась – хотелось побыть красивой после трех дней в этой противной голубой футболке, хотелось нормально познакомиться с кем-нибудь еще, кроме Вити. Надя чуть не заплакала, когда, стоя на сырой бетонной площадке с остальными впервые приехавшими в «Интеллект» вожатыми, поняла, что посвящение – это не дискотека в актовом зале, а что-то совсем другое вроде беготни по лесу под дождем. Почему-то все остальные вокруг это заранее знали и стояли в ветровках или толстовках. Стояли и смеялись. Над ней. Даже ржали. «Да пошли вы на хер», – это Надя подумала про себя, а вслух сказала, что переодеваться она не пойдет, потому что в платье ей больше нравится. Конечно, это все могло звучать убедительнее, если бы не ее дрожащий голос, стучавшие зубы, посиневшие губы и прочие последствия стояния в одном шифоновом платье под холодным густым дождем. Кто-то дал ей гигантскую красную толстовку с надписью «HABS». Надя на мгновение оказалась с головой в красной утробе этой жуткой вещи и подумала, что ее, наверное, вообще никогда никто не стирал. Зато, когда голова показалась над засаленным воротником, Надя как будто перевоплотилась, как в детстве по телеку Банни Цукино перевоплощалась в Сейлор Мун. Она на час стала какой-то Сейлор-HABS, которой было весело шариться по ночному мокрому лесу в компании таких же новичков, как она; было весело выполнять задания таких же «старичков», как Витя, который сейчас даже не раздражал. Они вязали какие-то узлы; переворачивали отсыревшее покрывало, не вставая с него; доставали из какого-то говна пластмассовые буквы и складывали их в слова; они хором выкрикивали матерные частушки. Наде так понравились ребята вокруг: они были такие веселые, такие скромные, такие надежные. Правда, в темноте она толком не различала лиц и со страхом думала, что все это посвящение (вот это и было настоящее посвящение, а убогая «Атлантида» отныне даже не заслуживала внимания!) закончится, и наступит день, и она никого не сможет узнать, и вообще будет уже не Сейлор-HABS, а обычной унылой Надей. Однако ночь длилась, и они вышли к клубу, в пятно желтого света. Здесь Надя увидела, что их группу вела Оля, старшая вожатая, которая каждый вечер проводила планерки. Почему-то ее форменная футболка имела более приятный оттенок, чем футболки остальных вожатых. Оля много курила и постоянно напевала что-нибудь из «Фабрики звезд». Она и сейчас курила и громко заставляла остальных хором петь: Я теряю корни и улетаю в небо. Надя выкрикивала эти слова вместе со всеми, и ей казалось, что она правда сейчас улетит, и черный бархат неба проглотит ее, как проглатывал в июне персонажей кровавой истории, оживавших из старых библиотечных учебников. Но она не хотела улетать, и, чтобы заземлиться самой и заземлить остальных, чтобы почувствовать вес этого момента, Надя принялась судорожно обнимать всех стоявших рядом – этих людей, которых она даже не знала три дня назад, а сейчас как будто бы любила больше, чем свою семью.

На сцену все выходили по очереди; Надю со словами «бальное платье!», которые ее уже не обижали, отправили первой. Но сначала Оля сказала, что нужно согреться и расслабиться перед последним и самым главным испытанием, и налила в пластиковый стаканчик водку «Зеленая марка». Надя никогда раньше не пила водку, и сейчас подумала, что это станет ее первой в жизни границей, которую она сама для себя проведет. У нее раньше не было никаких «до» и «после», не было драматических встреч и расставаний, она даже не была толком уверена, лишилась ли девственности пару лет назад. Надя четко поняла: всё, что раньше, было наполовину, а сейчас будет по-настоящему. «Вот сейчас я – Надя, которая никогда не пила водку, а через три секунды буду Надей, которая ее пила» – думала она. Смотря в белый пластиковый стаканчик, на четверть наполненный идеально прозрачной жидкостью с идеальным запахом чистоты, она проводила для себя границу взрослости. «Ну давай уже, платье, пей» – крикнул кто-то. Она выпила, вкуса не было, горло обожгло, Оля вывела ее на сцену и сказала не смотреть в зал.

Надя совсем не чувствовала себя пьяной, ей просто было очень тепло, и мысли пульсировали так быстро, что она казалась себе сверхчеловеком, с которым сию секунду должно произойти какое-то сверхсобытие, способное затмить собой и этот вечер, и это холодное лето, и всю ее девятнадцатилетнюю жизнь. Как-то неожиданно на сцене появился начальник смены Плаксин, лысеющий мужчина лет сорока пяти в ярко-красной футболке. Уголки его коричневых, как будто матовых глаз были грустно опущены вниз. Он встал напротив Нади, взял ее за плечи, осторожно подвинулся вместе с ней к краю сцены и ласково спросил: «Наденька, ты нам доверяешь?» Наде показалось, что в зале что-то зашумело, но она продолжала смотреть в глаза Плаксину. После ее искреннего «Доверяю», Плаксин быстрым движением столкнул Надю вниз.

2

Надя даже не успела испугаться; через десятую долю секунды она приземлилась на шесть пар чьих-то заботливых рук. Стало ясно, что, пока она смотрела в грустные глаза Плаксина, парни, недавно гонявшие ее и других новичков по лесу, а теперь оказавшиеся в зале, встали с мест и сложили руки наподобие носилок. Доверие оправдалось, – и как быстро! – восторг захлестнул Надю и брызнул из глаз. «Ооо, платье, не плачь», – сказал кто-то из парней. Они смотрели на нее с теплотой, и плакать захотелось еще сильнее. Секунду она лежала, как королева, в белом платье, заляпанном лесной грязью, и смотрела им в глаза, кажется, всем одновременно. Карие, зеленые, голубые, спрятанные за стеклами очков или за расширенными зрачками; Надя подумала, что у нее сейчас, наверное, тоже расширены зрачки. Чтобы было удобнее встать, она ухватила кого-то за шею. Это был парень почти такого же, как Надя, роста, с карими глазами, которые, в отличие от непроницаемых глаз Плаксина, блестели и как будто посмеивались над ней. На нем была красная кепка, повернутая козырьком назад, и он кого-то напомнил Наде, но она не поняла, кого. Он немного подержал ее повыше талии и опустил на пол. Надя улыбнулась в ответ, но кареглазый парень уже приготовился ловить со сцены хрупкую Иришу, знавшую, как выяснилось раньше, больше всех матерных частушек.

Эмоции давили изнутри,