Комедия убийств. Книга 2 - Александр Колин

Внезапно полог палатки откинулся и в нее ворвалась служанка Гаиты с перекошенной от страха физиономией, как-то странно подпрыгивая. Можно было предположить, что за парусиной шатра происходило нечто страшное, если не сказать ужасное. Сомнения в этом иссякли быстро: на улице шло сражение. Какое там — настоящая резня! До женщин долетали радостные крики победителей и стоны уничтожаемых ими врагов, пленных нападавшие не брали.

Первой очнулась Арлетт, которая, схватив самострел, выскочила наружу.

— Прячьте Урсуса, девочки! — крикнула она подбежавшим служанкам.

Картина разгрома впечатляла: норманны — непобедимые северяне, разнежившиеся в южных землях, как конные, так и пешие, — бежали точно зайцы, преследуемые толпой голодных лисиц.

Арлетт ринулась наперерез бегущим:

— Стойте, воины!

— Так они тебя и послушаются! — надменно скривив губы, бросила подоспевшая Гаита. — Бегут, собаки!

И действительно, солдаты герцога, не выдержав отчаянного натиска, обратили к неприятелю тылы. Бегство норманнов казалось неостановимым, безудержным. Следовало подчиниться судьбе и не мешкая устремиться за теми, кто еще полагался на силу ног, стремясь избегнуть смерти. Ватранги не жалели никого.

— Норманны! — закричала Арлетт во всю мощь легких. — Стойте! Именем герцога!

— Беги, дура! — крикнул, задыхаясь на бегу, пожилой воин без шлема, щита и меча, которые он бросил за ненадобностью. Беглец остановился не для бесед с сумасшедшей девицей, а для того, чтобы скинуть доспехи и бежать налегке. — Они обезумели, рубят даже тех, кто сдается! Таких не остановить, спасайтесь…

Солдат помчался дальше. Это был несомненно бывалый воин, он знал, что говорил, но, как заметила Арлетт, среди норманнов все еще оставалось немало таких, кто пока не пожелал расстаться с оружием или просто не сообразил, что без него легче бежать.

Прямо на Арлетт мчался юноша в кольчатой броне. Шлем он утратил, вероятно, вследствие удара, который рассек кожу на голове, — длинные белокурые волосы покрывала уже запекшаяся кровь. Меча у парня не было, вероятно, воин сломал его, так как не пожелал бросить куда более тяжелого копья. Юноша находился на пределе сил, а преследовавший его ватранг на хорошем коне в дорогих доспехах со скрытым кольчужной сеткой лицом уже заносил меч для удара.

Арлетт не раздумывая натянула тетиву и, вложив в желобок стрелу, вскинула оружие. Она, затаив дыхание, прицелилась и в ту самую секунду, когда всадник-ватранг оказался в самом подходящем для удара положении, нажала на спусковой крючок. С такого расстояния короткая стальная стрела была способна пробить даже bilix lorica[3], не говоря об обычной кольчуге. Клинок ватранга так и не успел описать в небе смертоносную дугу, выпав на землю из ослабевших пальцев всадника. Юноша был спасен, однако время для ликования еще не пришло.

Следом за предводителем мчались с дикими криками, скаля зубы, обезумевшие, выпачканные грязью и кровью пехотинцы с окровавленными мечами и секирами. Самострелу Арлетт нашлась работа, только успевай натягивать тетиву. Ни одна стрела не пропала даром, все находили цель. Не издавая ни звука, закусив губу, женщина нажимала на курок. Гаита, задетая мужеством подруги, вырвала из рук у спасенного Арлетт солдата копье. Лишившись его, юноша утратил и последние силы, он качнулся и упал на землю, но женщинам было решительно не до него. Вооружившись, Гаита издала воинственный клич и, взмахнув копьем, бросилась на врага.

Кто-то из беглецов обернулся, видно желая убедиться, что оставил преследователей достаточно далеко позади, но увидел странное: ватранги попятились, часть их продолжала бежать вперед, но других что-то задержало. Когда же воин разглядел, кто стал причиной замешательства врагов, страх улетучился из его сердца, выгнанный оттуда чувством стыда, женщины сражались, как воины, последние же…

— Эй! Норманны! — закричал солдат. — Стойте! Стоите, шлюхины дети! Там придворные дамы госпожи, они сражаются, дерутся с врагом, а мы бежим как трусливые зайцы. — Многие обернулись на громкий возмущенный клич. Солдаты посмотрели зуда, куда указывал им товарищ, сам он уже мчался в обратном направлении, держа копье наперевес.

Да здравствует великий герцог! Готвилль! Готвилль! Вперед!

Прочие воины подхватили клич горстки храбрецов, чье смятение уступило место гневу, и яростно контратаковали врагов, уже торжествовавших победу. Бой запылал с новой силой.

Норманны смяли ватрангов и преследовали их несколько миль. Немногие уцелевшие в мясорубке англосаксы укрылись в маленькой церковке, которую безжалостные солдаты герцога, обложив сухими сучьями и ветками, подожгли. Несчастные погибли в дыму и пламени.

Странные результаты приносит порой доблесть. Рыжекудрая амазонка была обласкана: кольчуга, конь и оружие убитого ватранга достались ее пока еще маленькому сыну. Однако обретенная вместе с богатством слава Арлетт острым шипом на стебельке розы больно уколола самолюбие герцогини. Мало того что ей приходилось делить супруга с незаконнорожденной, так последняя возомнила себя равной по доблести героической Сигельгайте Салернской.

Герцог не стал ссориться с женой.

В конце зимы после падения Диррахия Арлетт и Урсусу пришлось покинуть господина. Теплым погожим днем корабль увозил храбрую воительницу домой в замок в Белом Утесе.

LIX

Уилфред Шарп и Борис Николаевич Шаркунов, расположившиеся в кабинете последнего, вели конфиденциальные переговоры такой важности, что предпочитали обходиться без помощников и даже переводчика, к немалому удовольствию Костика. Последнему открывалась возможность подкрепить юношеские силы некоторой дозой алкоголя, чем он и занялся в баре на первом этаже особняка резиденции президента «Исполина».

Благодаря знанию Борисом Николаевичем английского языка, трудностей в общении собеседники не ощущали. Разговор протекал в теплой, дружественной атмосфере.

— Вы, мистер Шарп, — произнес Шаркунов и склонил голову, становясь еще более похожим на «польского орла», — должны понять значение и ошеломляющую глубину перспектив нашего сотрудничества.

Шарп кивнул, но из-за поврежденного глаза казалось, что американец скептически прищуривается, мол, говори-говори, Шаркунов, у вас, у русских, все самое новое, да непременно глобальное.

— Конечно, мистер Шарк-у-нов, ваши разработки могут произвести переворот во многих областях жизни современного человечества.

— Именно так, именно так! — закивал президент «Исполина», подвигаясь вперед, и продолжал: — Поверьте, я занимаюсь усовершенствованием своего изобретения уже двадцать лет. До перестройки государство усматриваю в моих разработках немалую полезность. Теперь наука обнищала, я продолжаю исследования на собственные средства. Тяжело не только в России, миллионы людей во всех странах, даже богатых и здоровых, — несчастливы, не говоря уж о бедняках, которым не хватает порой самого элементарного — хлеба, чистой воды, укрытия от зноя или холода… Катастрофически не хватает всего: времени, денег… Извините, это я уже про себя, — проговорил Шаркунов и поспешил с разъяснениями: — Нет, лично меня устроила бы старая моя дачка на Волге и, простите за каламбур, «волга», которую я купил десять лет назад, она так и стоит в гараже…

— Понимаю, — американец кивнул, — Волга и «волга» — шутка. — Он понимающе улыбнулся. — Вы хотите сказать, что сталкиваетесь с трудностями при реализации вашего проекта: многие не верят в его эффективность. Так происходит очень часто со всем новым, нет пророка в своем отечестве, но… понимаю, понимаю, вы ждете конкретных предложений, вернее, помощи с моей стороны…

Собеседник говорил так неторопливо, раздумчиво, что Шаркунов не выдержал:

— Россия — это такая страна, здесь вообще не только пророка, здесь ни черта, ни дьявола своего нет, пока за границей не признают — нам негоже.

— Понимаю, мистер Шаркунов, вы бы хотели, чтобы препарат пришел к вам как бы из-за рубежа, — произнес Шарп. — Но тут вы можете потерять, если мне будет позволительно так выразиться, первенство…

— Вы все же не вполне понимаете, мистер Шарп, — опять перебил американца президент «Исполина». -Дело, как вы говорите, не в первенстве, а в… в… речь идет не о новом лекарстве, выпуск которого я могу наладить и, признаюсь вам, уже наладил здесь в России, я имею в виду новую идею.

В нашем веке уже очень многие пытались осчастливить человечество, но сделать это не под силу политику, с подобной задачей может справиться только фармацевт.

Все-таки европейцы и американцы — народ. очень практичный — цифирный люд. Шарп спросил:

— Каков побочный эффект?

— Одна десятая процента, — сообщил Шаркунов и продолжил: — На всех лекарство действует по-разному, у двадцати процентов самочувствие и работоспособность повышается после первых дней приема, еще тридцать процентов пациентов, так сказать, подтягиваются к первым через две — две с половиной недели, таким образом, их уже пятьдесят. — Президент «Исполина» «бил врага» его же оружием — цифрами: — Следующим двадцати пяти процентам понадобится месяц, далее… возможны варианты, но максимальный срок наступления пика повышения активности и улучшения здоровья у пациентов, принимающих препарат, около двух месяцев. Лишь от восьми до двадцати процентов пациентов не получат ничего… А одна десятая процента… Хм, самое худшее, что ждет их, — временное расстройство желудка.