Комедия убийств. Книга 2 - Александр Колин

Однако последние оказались куда страшнее: несмотря на ужасные дожди и голод, который уже к Рождеству начали ощущать даже богатые рыцари, воины с Запада с каждым днем все теснее сжимали кольцо осады.

Уже в ноябре было наголову разгромлено войско, посланное из Дамаска. Когда же в начале февраля семьсот рыцарей под предводительством Боэмунда опрокинули и обратили в паническое бегство двадцатитысячную орду Радвана Галебского, Аги-Азьян приуныл, видя уже со всех сторон вражеские отряды и, что ни день, ожидая предательства.

Оставалось надеяться лишь на помощь могущественного Кербоги Мосульского, за которым стояли силы Багдада и султана Персии. Это было и хорошо и… плохо. Мосулец мог собрать огромное войско, способное легко рассеять поредевшие отряды крестоносцев, но что помешало бы ему тогда потребовать покорности от Галеба и Антиохии?

Так думал Аги-Азьян за высокими стенами. А что же происходило по ту их сторону?

Голод по-прежнему оставался самым ужасным врагом крестоносцев. Тот, кто служил знатным господам, мог рассчитывать хотя бы и на скудную кормежку, остальным приходилось хуже. За армией тащилось огромное количество женщин и даже детей, многие из которых отправились в поход за мужьями и отцами. Теперь те погибли в сражениях или умерли от болезней. Что оставалось делать несчастным? У них был единственный выход — умереть, те же, кто выжил, служили Тафюру, князю голодранцев и королю воров.

Была у крестоносцев и еще одна беда: между их командирами росла вражда. Если бы не присутствие папского легата Адемара Пюи, кто знает, не обратили бы мечи друг против друга два самых ярких представителя западного рыцарства — Раймунд, граф Тулузы, и маркиз Прованса, герой испанской реконкисты, и легендарный, овеянный славой многих битв, не раз спасавший войско Христа от гибели князь Тарентский Боэмунд.

Первый имел достаточно земли и отправился на Восток, чтобы покрыть себя еще большей славой, второй же мечтал стать правителем богатой страны. Антиохия вполне бы сгодилась Боэмунду, но надо было проникнуть внутрь города за неприступные стены длиной в добрый десяток миль. Для решительного штурма у осаждавших не хватало сил; даже с помощью трех башен, выстроенных из присланного императором Алексеем дерева византийскими мастерами, едва, ли стоило рассчитывать совершить это.

К лету во всем крестоносном воинстве едва ли насчитывалось более двадцати тысяч годных к битве солдат. Тем временем слухи о приближении несметных полчищ Кербоги становились все более настойчивыми. При этом основная сила рыцарского войска — тяжелая кавалерия практически исчезла, многие родовитые дворяне, отводя от слуг стыдливые взгляды, велели седлать мулов и осликов. Столкнуться в открытом бою с полуторасоттысячной массой свежих воинов, имея за спиной непобежденных врагов, означало для крестоносцев едва ли не самоубийство. Антиохию необходимо было захватить до того, как передовые разъезды турок появятся у Железного Моста.

Среди воинов Христа находился один весьма интересный человек, чья проповедническая деятельность заслуживает особого внимания. Звали его Петр Пустынник. Он так истово верил в Истинного Бога и так яростно ораторствовал, что мог увлечь за собой многие десятки тысяч легковерных, а потом в трудную минуту также запросто бросить их на произвол судьбы. Их загубленные жизни, похоже, не отягощали его совесть.

Петр же продолжал проповедовать, разъезжая на маленьком ослике. За многие проведенные вместе годы животное и человек сроднились до того, что стали очень похожими друг на друга.

Не выдержав голода и лишений, Пустынник со своим осликом решил дезертировать, но то, что проходило с легковерными крестьянами, оказалось малоэффективным с опытным воином и талантливым руководителем, каким с полным правом считался Боэмунд. Он послал вдогонку за Петром племянника Танкреда с несколькими рыцарями. Танкред был человеком действия, слова убеждали его мало, а самым верным орудием убеждения еще один неукротимый Готвилль считал меч.

Получив хорошую взбучку, проповедник почел за благо вернуться. Боэмунду Петр нужен был с единственной целью: у Пустынника имелся немалый авторитет среди толп оборванцев, которых также не следовало до поры сбрасывать со счета. Петр уразумел, что, если будет вести себя правильно, сумеет сохранить жизнь и даже заслужить некоторое доверие со стороны Боэмунда.

Со временем проповедник забыл о невзгодах; он и ослик, подкормленные жирными объедками с княжьего стола, быстро напустили на себя важный вид.

— Посмотрите, вы, слепцы! — хмуря брови, изрекал старец, обводя вокруг пальцем, обращаясь к небольшой толпе грязных оборванцев. — Как вы смеете упрекать Господа за то, что он не послал вам в достатке пищи? А это что?

Голодные озирались по сторонам. Вокруг можно было найти немало разнообразного мусора, однако съестного в нем не наблюдалось, о чем разочарованные нищие и поспешили сообщить Петру.

— Вспомните Моисея и народ, ведомый им, — предложил Пустынник. — Вспомните, какое чудо Господь сотворил для них!

Историю про манну, посыпавшуюся прямо на головы евреям в пустыне, слышали все. Знамения за время крестового похода случались, но ни хлеба, ни мяса они не добавляли. Правда, когда крестоносцы подошли к Антиохии, Аги-Азьян не успел опустошить окрестности, вследствие чего еды на первых порах оказалось так много, что даже самые бедные из паломников имели в достатке мяса, чтобы накормить им вволю собак. Теперь же и собак давно съели, а изобилие непрекращавшихся по нескольку дней пиршеств первых дней осады казалось невероятным, но Господь не спешил с чудесами. Бог был занят какими-то своими делами, а его народ — поисками пищи. Ввиду бесплодности этих попыток несчастные не находили ничего лучшего, чем обратиться за наставлением к святому человеку, каковым и считали Петра.

— Господин, — наперебой загомонили нищие, — господин наш Петр, ты мудр, посоветуй, что делать, может быть, нам упасть в ноги нашим графам, дабы те смиловались и не дали детям умирать голодной смертью?

Предложение явно понравилось, раздались голоса в его поддержку. Петр нахмурился.

— Глупцы! — сердито воскликнул он. — Как можете вы говорить такое?! Неужели голод отнял у вас остатки разума? Нет, положительно вы — дьяволова пища!

Нищие ожидали всего чего угодно, но только не такой гневной отповеди: им-то по простоте душевной казалось, что Петр поддержит их, получалось же как раз наоборот. Заслышав имя врага рода человеческого, многие стали креститься.

— Что же делать? — вопрошали они.

— Чего хорошего ждать от таких глупцов? — строго спросил Петр. — Вот князья ваши и графы отдадут вам пищу, но сколько их, а сколько вас? Они неминуемо ослабеют. Кто тогда будет сражаться с турками, ненавистниками Господа?! Сами вы враги Христа, если на ум вам приходит подобное. Вы требуете пищи, в то время как вокруг горы ее, надо только нарубить мяса, развести костры и изжарить его.

Петр снова показал озадаченным нищим на множество обезглавленных трупов защитников города, которые участвовали в недавней вылазке.

В начале осады рейды турок, особенно с вестью о приближении подмоги, были довольно часты и яростны, но теперь моральный дух осажденных изрядно упал, а армяне и греки при любой возможности отказывались идти в атаку, да и не так уж безопасно становилось оставлять в их руках оружие.

Турок христиане предпочитали в плен не брать; одним из наиболее полюбившимся им развлечением было обезглавливание трупов врагов. Головы служили превосходными метательными снарядами для построенных хитроумными ромеями метательных машин. Иногда крестоносцы, нацепив головы убитых на острия длинных копий, совершали шествия под стенами в недосягаемости от стрел осажденных. Остальные части тел надо было куда-то девать. Теперь же Петр неожиданно предложил голодным выход из положения. Мясо убитых не могло испортиться за ночь.

Нищие споро взялись за дело, совершить которое им предлагал не кто иной, как сам Петр. Запылали костры, над которыми на вертелах жарились выпотрошенные тела турок, а в котлах забурлил густой наваристый бульон. Нищая братия жадно запихивала куски в ненасытные рты, не забывая восславить мудрость Петра Пустынника и вознести хвалу Господу за то, что дал им такого замечательного пастыря.

Столь невиданное кощунство не могло не вызвать возмущения среди дежуривших на стенах защитников. Некоторые принялись кричать крестоносцам, чтобы оставили свое мерзкое занятие, а иные попытались стрелять, так что некоторые из пировавших нашли смерть, рискнув из-за неосторожности слишком приблизиться к стенам, дабы подразнить и позлить врагов.

Внезапно от костра к костру побежал шепоток: «Тафюр едет! Король! Наш защитник!» Однако не успели улечься эти возгласы, как раздались новые: «Боэмунд, сам князь Тарентский пожаловал! Да, это именно он!»