Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Клюв был счастлив. Удалось спасти всех. Он понял старого сержанта. Увы, искалеченного мага очищение не приняло. Слишком много частиц своей души тот продал. Остальные… о да, они изранены, полны горечи – ее нужно смыть, и он сделал это. Сейчас нет ничего невозможного. Ничего…

В этот миг упала волна летерийской магии.

Командующий Летера не мог видеть поля битвы, ничего не мог разглядеть сквозь набухшую стену бурно взвихрившейся магии. Ее алчный голод породил сонмы тесных туч.

Едва магия двинулась вперед, исчезла всякая иллюзия контроля.

Командующий – и спрятавшийся за его спиной Сиррюн Канар – увидели, как все семеро магов оторвались от земли, взлетели в воздух вослед атакующей волне. Они вопили, молотили руками и ногами… затем брызнули струи крови, и разорванные в клочья волшебники пропали в мрачном шторме.

Магия содрогнулась и обрушилась на поле.

Затряслась земля.

Солдаты упали. Перепуганные лошади повалились набок, придавив или сбросив седоков. Казалось, весь гребень холма зашатался, просел – и начал обваливаться – солдаты падали, их погребали лавины устремившейся в низину почвы. Разинутые рты, заглушенные вопли, ужас в тысячах глаз…

… магическая стана тоже распадалась…

Клюва придавило невероятным весом, алчным голодом. Но он не желал отступать. Он приказал внутреннему огню выплеснуться наружу, пожирая все свечи, воспламеняя всё.

Друзья, да. Единственные его друзья.

Он понял, что выживание достигается только чистотой. И любовью ко всем ним – к тем, что улыбались ему, смеялись вместе с ним. К тем, что хлопали его руками по плечу, а иногда и взъерошивали волосы.

Ему хотелось еще раз увидеть капитана и, может быть, даже поцеловать ее. В щеку. Хотя он отваживался думать и о чем-то более… смелом. Но он же Клюв, в конце концов. Ему необходимо остановиться над чем-нибудь одном.

Руки охватывают прочно, хотя огонь начал пожирать мышцы плеч. Шеи. Ног.

Он сможет продержаться, пока их не найдут.

Огни так горячи, так сильно обжигают – но боли нет. Боль унесена, вычищена. О, вес остался, он давит. Но Клюв сможет продержаться. Он не позволит уйти братьям и сестрам, тем, кого он любит.

«Мои друзья».

Летерийская магия разбилась, вздымаясь к небесам столпами белого огня, и пропала. Фрагменты волны опадали по сторонам раскаленного купола, глубоко врезались в землю хоботами черных смерчей. Волшебство умерло.

Командующий с трудом встал и тупо воззрился на поле несостоявшейся битвы.

Его солдаты тоже вставали на ноги. Показались гонцы. Один из них – женщина – чуть не столкнулась с Предой, но обратилась к лежащему на земле Сиррюну Канару. Показала рукой на юг: – Высадка! Еще одна малазанская армия, господин! Их тысячи! С реки!

Ветеран нахмурился, глядя на женщину. Лицо ее было выпачкано в грязи, в глазах плескалась паника.

Он снова обвел взглядом поле. Купол оседал, умирал. Но он выстоял. Достаточно долго. – Известите моих офицеров, – приказал он вестнице. – Готовиться к развороту. Быстрый переход к реке. Как далеко? Они уже закрепились на берегу?

– Если пойдем прямиком, господин, встретимся с ними. Да, они высадились, как я и сказала. На реке десятки громадных кораблей! И…

– Иди, чтоб тебя! К офицерам!

Сиррюн поднялся на ноги. Подбежал к командующему: – Но, господин… те, внизу!

– Оставим их треклятым Эдур! Ты желал их измолотить – вот и возможность! Нам нужно отбросить главные силы, и мы займемся этим немедленно!

Наконец мечи и щиты. Битва, в которой солдат может умереть с честью.

Капитан Фаредан Сорт, как и многие оказавшиеся поблизости солдаты, была придавлена к земле яростью его магии. Не сразу очнулась она… когда серебряное сияние запульсировало, умирая… и увидела… белое.

Сверкающие доспехи, клинки. Волосы как снег, лица без рубцов и морщин. Полуоглушенные люди встают, шатаясь – непорочные видения на ярко-зеленой травке, затянувшей все вокруг. Казалось, трава растет на глазах.

Он обернулась, отыскивая Клюва.

Для горения требуется топливо.

Чтобы спасти всех, Клюв израсходовал топливо внутри себя.

Фаредан в ужасе взирала на кучку жженых костей и пепла. Но нет, пепел сохранил очертания, призрак – сквозь слезы она с трудом различила охватившие колени руки, склоненную на грудь голову. Словно спрятавшийся в каморке мальчик. Ребенок, пытающийся стать меньше, совсем маленьким.

«Клюв. Боги подлые… Клюв».

– Хотите подобрать оружие? – спросил Скрипач вожака Эдур. – Если желаете продолжить, мы готовы.

Но пожилой воин качал головой: – Мы покончили с империей. – Помолчав, он добавил: – Если вы позволите нам уйти…

– Я думаю, что многие из нас желали бы перебить вас всех.

Вождь кивнул.

– Но, – сказал Скрипач (солдаты стояли за его спиной и смотрели на Тисте Эдур – а те смотрели на солдат), – мы здесь не ради геноцида. Вы оставите императора без защиты?

Вождь указал на север: – Наши села далеко. Там мало кто остался, и они страдают без нас. Я поведу воинов домой, малазанин. Отстраиваться. Ожидать возвращения семей.

– Тогда идите.

Вождь Тисте Эдур поклонился. Сказал: – Хотел бы я… отменить… все то, что было сделано.

– Скажи – ка мне… Ваш император – его можно убить?

– Нет.

Больше ничего не было сказано. Скрипач смотрел, как Эдур отправляются в путь.

Позади него Корик хмыкнул: – Я был чертовски уверен, что нам придется биться.

– Скрипач, армия Летера уходит, – сказал Геслер.

– Адъюнкт, – кивнул Скрипач. – Она вколотит их в землю.

– Я о том, – продолжал Геслер, – что дорога на Летерас открыта. Неужели мы позволим Адъюнкту и ее соленым солдатам обогнать нас?

– Отличный вопрос. – Скрипач наконец повернулся к нему. – Давай спросим кулака?

– Да. А заодно узнаем, почему мы еще живые.

– И вдобавок белые.

Геслер стащил шлем и ухмыльнулся: – Говори за себя, Скрип.

Золотые кудри. – Худ побери, – пробурчал Скрипач, – самая гадкая гадость, какую я видел.

Чья-то рука помогла Клюву встать. Он огляделся. Ничего особенного. Белый песок, впереди ворота из белого мрамора, внутри кружится серебряный свет.

Сжимавшая его ладонь рука была костлявой, странного зеленого оттенка. Высокий незнакомец носил рваную черную одежду, лицо прятал под капюшоном. Казалось, он смотрит на ворота.

– Это туда мне придется идти, да?

– Да.

– Ладно. А ты пойдешь со мной?

– Нет.

– Ладно. Ну, тогда отпустишь руку?

Рука больше не держала его. – Дело необычное, – сказал незнакомец.

– Какое?

– Я редко ожидаю… прибывших. Лично.

– Меня зовут Клюв.

– Да.

– А что там?

– Там тебя ждет брат, Клюв. Он уже заждался.

Клюв улыбнулся и торопливо шагнул вперед – серебристый свет в проходе о чем-то напомнил ему.

Голос незнакомца заставил его застыть. – Клюв.

– Да?

– Твой брат. Он не узнает тебя. Пока. Ты понимаешь?

Клюв кивнул. – Почему ты не идешь со мной?

– Я решил подождать… другого.

– Брат, – сказал Клюв. Улыбка стала еще шире. – Я теперь выше. Сильнее. Я смогу спасти его? Разве нет?

Последовала пауза. Незнакомец сказал: – Да, Клюв, ты сможешь его спасти.

Да, это разумно. Он снова двинулся к воротам. Уверенной походкой. В проход, через серебряный свет, чтобы выйти на ту сторону, на полянку около быстрого ручья. На берегу стоял на коленях его брат. Такой, каким он помнил его. На траве вокруг были сотни маленьких восковичков. Улыбающиеся лица – целая деревня, а может, и город.

Клюв подошел к брату.

Тот сказал, скромно опустив глаза: – Я сделал их для него.

– Они прекрасны, – ответил Клюв и ощутил бегущие по щекам слезы. Слезы мешали, и он утерся рукавом. – Можно с тобой поиграть?

Брат помедлил, поглядел на фигурки и кивнул: – Давай.

Тогда Клюв присел рядом с братом.

На той стороне бог Худ стоял неподвижно, наблюдая. Ожидая.

Против двух армий поднялась третья. Армия грязи, от которой не защитит никакой щит, которую не истребит никакой меч. Островки сухой почвы стали трясиной – ноги проваливались в жидкий ил, их обматывали упавшие куски парусины. Серый от грязи солдат сражался с таким же серым воином. Отчаяние, ужас и злоба не давали им разойтись.

Кишащая толпа стала единой – зверем, хаотически извивающимся и барахтающимся в болоте; над ней поднимался оглушительный шум – лязг металла, вопли боли и агонии.

Солдаты и воины падали, их тут же затаптывали в кровавую жижу. Трупы пропадали из вида. Стены щитов разрушились, строй смешался; сражение превратилось в поединки стоящих грудь к груди, по колено в воде бойцов.