Хроники Нарнии - Клайв Льюис

— Ты кто такой?

Джил собрала все свое мужество.

— Простите, пожалуйста! — крикнула она, запрокинув голову, — Дама в зеленом приветствует короля культурных великанов, и кланяется ему двумя детьми из южных краев и лягвой-мокроступом по имени Зудень к Осеннему Пиршеству… с вашего разрешения, конечно, — добавила девочка.

— Ого! — воскликнул привратник. — Это совсем другое дело. Входи, мелкота, входи. Побудьте в сторожке, пока о вас доложат его величеству, — он с любопытством оглядел детей. — Надо же, синерожие! Ни в жизнь не слыхал, что они бывают синие. Но не беда. Я так полагаю, что друг дружке вы нравитесь. Как говорится, букашка букашку хвалит.

— Это мы от холода посинели, — сказала Джил. — Мы на самом деле не такие.

— Тогда идите грейтесь. Ползите, букашки, ползите.

Вошли в сторожку. Привратник затворил за ними дверь; но жуткого лязга и скрипа огромных петель вошедшие почти не услышали — все их внимание было обращено на то, о чем они только и думали со вчерашнего вечера. Камин! И какой! Ярким пламенем пылали в нем целые стволы, четыре или пять, и нестерпимый жар вынуждал держаться подальше от огня. Путники опустились на каменный пол как можно ближе к камину и облегченно вздохнули.

— Эй, парень, — окликнул привратник другого великана; тот, вылупив глаза, таращился на пришельцев, — беги в палаты, сообщи, — и привратник повторил то, что сказала ему Джил. Парень еще разок глянул на гостей, расхохотался и вышел вон.

— А тебе, лягушонок, — сказал привратник мокроступу, — похоже, не мешает малость промочить горло. — Он добыл черную бутылку, такую же, какая была у Зудня дома, но раз в двадцать побольше. — Только вот беда, — продолжал великан, — чаша, пожалуй, для тебя великовата, еще утонешь. Надо подумать. Ага! Солонка будет в самый раз! Однако, смотри, не болтай об этом там, наверху.

Формой солонка не походила на наши — узкая и высокая, она вполне сошла за стакан для лягвы. Великан наполнил сосуд и поставил на пол возле Зудня. Джил и Юстейс подумали было, что мокроступ из привычной осторожности откажется-от угощенья. Однако лягва пробормотал:

— Бояться надо было раньше, когда дверь еще не захлопнулась… — Сунул нос в стакан. — Пахнет недурственно… Но это, боюсь, еще ничего не значит. Надо пробовать, — и пригубил. — На вкус тоже неплохо. Но первому впечатлению нельзя верить. Продолжим? — И хлебнул как следует. — Ого! Ничего другого и ждать нечего! — И он глотнул еще разок. — А все-таки на дне наверняка гадость! — Сказал он и осушил солонку до дна. Потом облизал губы и обратился к своим спутникам: — Это, ребятки, я нарочно пробовал. Ежели я загнусь или взорвусь, или превращусь в ящерицу, или еще чего-нибудь, тогда вы будете знать: из их рук ничегошеньки брать не следует. Понятно?

Великан же, с высоты своего роста не расслышав слов мокроступа, вдруг расхохотался и взревел:

— Эгей, лягушонок, да ты прямо великан! Выхлебал зараз!

— Я тебе не лягушонок, я — лягва, — ответил Зудень заплетающимся языком. — И не великан, а этот самый… мокроступ.

В этот момент входная дверь отворилась; вернувшийся великан объявил:

— Их ждут в тронном зале.

Джил и Юстейс встали, а Зудень так и остался сидеть, бормоча:

— Мокроступ… моркопуп… Очень даже крупный мокро-поп… макрокруп…

— Проводи-ка их, парень, — сказал великан-привратник. — А лягушатину придется нести. Он немного перебрал.

— Ничего страшного, я в порядке, — бормотал Зудень, — Я лягва. Не лягушатина. Ничего подобного. Я добропорядочный мокролягвастоп.

Молодой великан ухватил его поперек туловища и понес. Дети шли следом. Процессия пересекла внутренний двор, и выглядела она не слишком торжественно. Зудень дергался в великанском кулаке, болтал руками и ногами — и впрямь лягушка! — однако его спутникам было не до веселья: они вошли в огромную дверь королевского замка — сердца их бешено бились, — потом, почти бегом поспевая за великаном, миновали несколько коридоров и оказались в необъятном зале. Ярко горели светильни, в камине пылал огонь, сверкали золотом потолок и карнизы. Слева и справа вдоль стен стояли великаны — сколько же их! — все в великолепных одеждах, а в дальнем конце зала на двух престолах восседали огромные фигуры — король и королева.

Шагах в двадцати от престолов остановились. Бяка поклонился, Джил сделала книксен (довольно неуклюже, потому что девочек в Экспериментальной школе этому не учат), а великан осторожно опустил Зудня на пол. Лягва сидел, растопырив свои длинные руки-ноги, и теперь, по правде говоря, стал похож скорее на паука или водомерку.

Глава 8

В Скальзубе

— Ну, Поул, давай, — прошептал Бяка.

Но во рту у Джил пересохло, так что она не смогла выдавить из себя ни слова и лишь сердито помотала головой.

Подумав про себя, что этого он ей никогда не простит (и Зудню тоже), Бяка облизнул губы и прокричал, обращаясь к королю великанов:

— С вашего разрешения, ваше величество! Дама в зеленом прислала нас с приветствием к вашему Осеннему Пиршеству.

Король и королева переглянулись, кивнули друг другу и улыбнулись; эти улыбки не понравились Джил. И все же король показался ей симпатичнее королевы. Он был красив — насколько может быть красивым великан, — с курчавой бородой и орлиным носом. Королева же была ужасно толстая, лицо имела жирное, густо напудренное и с двойным подбородком, — такое лицо всегда неприятно, что же говорить, если оно раз в десять больше обыкновенного. И тут король облизнулся. Обычное дело. Но язык его был столь велик и красен и высунулся так неожиданно, что Джил стало не по себе.

— О, какие хорошие детишки! — сказала королева. («А может, она и не такая уж и плохая», — подумала Джил).

— Действительно, — сказал король, — превосходные дети. Мы рады видеть вас в нашем замке. Дайте мне пожать ваши руки.

Он протянул вниз невероятных размеров длань, чисто вымытую, унизанную кольцами и с ужасными острыми ногтями. Его лапища явно была слишком велика для рукопожатия, и он осторожно потрепал гостей по плечам.

— А это что такое? — спросил король, указав на Зудня.

— Лягвоступ мокропорядочный, — проговорил Зудень.

— Ах! — вскричала королева, подбирая юбки. — Какая гадость! Да еще живая.

— Да нет, ваше величество, он хороший, — торопливо вступился Бяка. — Он вам понравится, когда вы познакомитесь поближе. Правда, правда.

И в этот момент — надеюсь, вы не разочаруетесь в Джил, узнав, что в этот момент она заплакала. Ведь ее можно понять. Замерзшие ноги, руки, уши, нос только-только начали отогреваться; снег растаял, и вода текла с нее ручьем; за весь день у нее во рту не было ни крошки, а ноги болели так, что, казалось, вот-вот подломятся. И надо заметить, заплакала она как раз вовремя. Королева вскричала: