Новый Мир ( № 9 2008) - Новый Мир Новый Мир

Индигирка, Ангара, Игарка...

Витюй, Вилим…

Ах, вчера была совсем другая география. Не та, которую я люблю. Но ту, вчерашнюю, я, кажется, готова полюбить сильнее всех прежних. География для губ и ладоней. Не для чужих ушей.

Я только что открытая планета. Меня лихорадит, по мне текут реки, вздымаются горы, вздыхают потаенные пещеры, шумят леса. Ты написал на мне их названия. Я сама теперь карта.

Прочитаешь меня еще раз?

P. S. И как мы назовем этот цветок, который исцарапал мне все горло?

16.01. Водолазы ищут клады

Уже неделю я живу на чердаке, без вести пропав из всей остальной жизни. Мой алый цветок, политый микстурой и водкой с медом, стремительно завял. Кажется, ни о чем, что происходит со мной здесь, я не смогу рассказать моей доброй Любочке.

Однажды я прибежала домой в слезах и закричала с порога:

— Мама! Я полюбила космонавта!

Любочка жарила артишоки, купленные, конечно, исключительно ради названия. Она всплеснула руками, и один артишок полетел в космос, но ударился о потолок и упал. А Любочка философски заметила:

— Что ж, по крайней мере, в день космонавтики он не будет купаться в фонтанах, бить гражданских и орать: “А ты, падла, на орбите был?!” Космонавты — люди приличные.

С космонавтом мы тогда, конечно, просчитались.

Но что я скажу ей на этот раз?

“Мама, я полюбила водолаза”?!

Глажу его по скафандру, стучу в круглое окошко, тук-тук, проклятая жестянка, да вылези ты хоть на минуточку, посмотри, как красиво кругом, подыши воздухом не из шланга.

“Нет! — отвечает из недр унылый голос. — Этот жестокий мир не для меня, бедного водолаза!”

Но чаще всего он даже не слышит, как я стучусь. Он ведь занят важным делом: ходит по берегу, засунув голову в аквариум, и думает, что обозревает потаенные глубины, доступные только ему, храброму покорителю морей…

Правда, сегодня Водолаз проявил небывалую чуткость. Утром я сокрушалась о завядшем алом цветке, а вечером он что-то смекнул, таинственно засобирался и нырнул в жестокий мир. Вернулся с трофеем: букетом подмороженных тюльпанчиков!

Какие они невозможно трогательные всегда! Поцеловать каждый сомкнутый бутончик, и тебя, жестянка, тоже, так уж и быть, иди сюда.

Я подрезала их в раковине, и один, самый усталый, вытянулся вдоль руки, так по-детски положив головку мне на плечо. А радио передавало прекрасную преступную песенку:

“Bang-bang, my baby shot me down…”1

Однажды мы с Любочкой шли по Арбату, солнце пекло и пело, и суровый продавец мыльных пузырей выпустил по мне целую очередь из своего зеленого пистолета. Я танцевала в разноцветной марсианской вьюге, смеялась и кричала: “Bang-bang!”, а Любочка говорила продавцу: “Стреляйте в нее еще, пожалуйста, у этой дурочки сегодня день рожденья!”

Bang-bang.

Я обернулась. Водолаз смотрел на меня так, будто я умерла и лежу в гробу в белом платье, а он вдруг понял, что всю жизнь любил меня одну.

Bang-bang, зачем ты за меня страдаешь? Что я тебе плохого, в конце концов?

Я не о тебе (бестактная жестянка!).

Так… одна реминисценция…

Bang-bang!

Как я покажу его Любочке?! Он произносит слишком много умных слов!

Кажется, мне пора. По законам жанра завтра утром, пока он спит, я трагически соберу свои шпильки-булавки-сережки и отправлюсь восвояси.

Пора уже Любочку навестить.

Да и свитер Яша устал от меня смертельно.

1.02. Капитан дальнего плаванья

Амели выстукивает вальс на печатной машинке. Воробьи долбят клювами подоконник, Любочка сыпет им просо, и зерна звонко отскакивают от жести. Из окна тянет тревогой, как всегда в феврале и апреле, и трамваи трезвонят так, будто отправляются в кругосветное путешествие, а не на Чистые пруды.

Увидев моего Водолаза: он сидел в кресле, скрутив ноги винтом, и уныло листал Брейгеля — Любочка ахнула:

— Еще одна хлипкая перемотина! Когда уже ты приведешь в дом мужика?! Капитана дальнего плаванья! Или геолога, на худой конец!

Надо было видеть лицо Водолаза! Он взвился, будто в кресле сработала катапульта, бедняжка Брейгель полетел на пол и стукнулся моими любимыми “Охотниками на снегу”. Но Любочка уже усвистала на кухню, сметая пыль длинной юбкой, которую мы зовем Кассиопеей.

Потом был кофе, и Водолаз, погруженный в думы, разумеется, разбил чашку. И угрюмо молчал, обидевшись на невинный Любочкин возглас про капитана. Он вообще ужасно обидчив. Первое время мне даже казалось, что это он так замысловато шутит, ведь нельзя же всерьез обижаться на такие мелкие глупости! Оказывается, можно.

Любочку я не стала предупреждать, что он ненормальный. Она б тогда еще сильней глумилась. Но ему все равно досталось по первое число. А то и по второе.

Выместив зло на бедной чашке, Водолаз стал общительнее и завел свою любимую пластинку про Бога, посыпались греческие слова, замелькали бесконечные трактаты и цитаты. Как водится, он был всем недоволен.

Я уже привыкла к этим лекциям: выключаюсь на второй секунде. Сижу себе, качаюсь на стуле, думаю о приятном. А Любочка настолько впечатлилась, что даже перешла на вы:

— Как вы это называете? Поиск Бога? А я бы сказала “выбор Бога”. Выбираете самого удобного. Как в магазине готового платья. Этот жмет, тот болтается, третий плохо сидит. Ничего не подходит! К портному! Подогнать Бога под мой размер, эй! А может, вообще собственного выкроить? Чтоб ни у кого такого не было!

Водолаз раскричался. Любочка не осталась в долгу. Выпустила по нему весь свой арсенал: и нытик, и неудачник, и зануда, и вампир, и маньяк, и тиран, и трутень.

Ушел, громыхнув дверью. А Любочка бросилась открывать окна, говоря, что Водолаз высосал весь воздух.

Эх, Любочка, Любочка! Дожила до сорока лет, а с мужчинами обращаться так и не научилась! Сколько раз тебе говорить: нельзя им правду, категорически нельзя! Они от этого врассыпную, как осколки чашки. Ладно, распугивай своих ухажеров, их не жалко, они у тебя все какие-то... Но моих-то зачем?!

А Любочка включила “Амели”, кружится по комнате в сквозняке и шторах и хохочет:

— Э, нет! Мои старые тюфяки по сравнению с твоими кусачими заморышами — все как один капитаны дальнего плаванья!

6.02. Девочка-дура

Я ужасная дура. Не надо было ходить к нему. Любочка, конечно, права. Но я пошла — назло ей, чтоб не командовала.

Встретил меня, как всегда, взъерошенный, небритый, объевшийся белены. Мне сразу же захотелось плакать от жалости к себе. Ну почему я такая невезучая? Ведь все так хорошо начиналось! Синие лисицы, цветок в горле, новая земля, открытая под колючим пледом на чердаке.

Я задумалась и не заметила, с чего он вдруг стал на меня кричать. Наверное, опять неправильно ответила на один из его каверзных вопросов. Ну откуда я знаю, почему Бог не поймал атомную бомбу над Хиросимой?!

А если ты такой добрый, добрее Бога, и так переживаешь за незнакомых японцев, то почему бы заодно не пожалеть еще и знакомую меня?!

Ты не только дать, ты даже взять ничего не можешь! Я целую любовь на тебя вылила — и все как с гуся вода! Одно слово — водолаз!

А он бегал по своему гадкому чердаку и вопил, что я пустоголовая, что у меня атрофирован орган, которым думают, и все такое. Я мысленно попрощалась с пледом и бедными синими лисами, сваленными в углу, и повернулась уходить. В коридоре впотьмах наступила на ворох пыльных рисунков. Решила взять один на память. Ему ведь на них так же наплевать, как на все остальное.

И унесла летящую над городом оранжевую рыбу с печальными глазами.

Шла по улице, и слезы капали на асфальт, самой смешно. Вспомнила любимый тост Любочки: “За женщин! И против мужчин!” Мы с ней всегда ужасно спорили об этом. А теперь я сама готова стать мужененавистницей. Наверное, возраст. В двадцать лет пора уже браться за ум!

1.03. Ну все — весна!

Ходили с Любочкой гулять по бульварам. У нее опять роман, теперь я за старшую. Она смешная: с переполненными глазами, новой прической, и от каждого слова — электрический разряд. В общем, хуже меня девочка!

Сегодня был первый вечер, когда я ни разу не вспомнила про Водолаза. И он, как настоящий вампир, — тут же это почувствовал. Едва мы переступили порог, завизжал телефон.