Новый Мир ( № 9 2008) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Определившись с диагнозом, Петрович отделил гонорейных и загнал их, как и вначале, по три человека в процедурку.
Мы, робко ступая по цокающему старому кафелю, перешли в мрачную комнату — “пыточную”, как с усмешкой ее определил фельдшер. Над обычными фаянсовыми писсуарами, давно потерявшими белый цвет невинности, висели широко известные в народе изделия с иностранным лейблом “кружка Эсмарха”. На которых, помнится, играли незабвенные Палкин, Малкин, Залкинд из “Двенадцати стульев”. Тогда было смешно, сейчас — нет. От них вниз свисали шланги, грозно шевелясь, как змеи. Все дело было в их содержимом. Они были заполнены бурой гадостью — азотно-кислым серебром, по-научному — протарголом. Вам в детстве капали в нос эти жгучие капельки, чтобы извести хронические сопли? Мне капали. Больно и безрезультатно. И это был только двухпроцентный раствор, такой милый и ласковый.
Здесь же через шевелящиеся шланги под напором с высоты поступал аж десятипроцентный — жгучий и убийственный для любых зловредных микробов. Для незловредных — тоже раствор-убийца. И для слизистой уретры — отнюдь не подарок. Но ею приходится жертвовать. А это очень больно. Мы в этом тут же убедились.
Петрович заправил шланги-катетеры в соответствующие природные отверстия первой тройки пострадавших мужчин и решительно открыл общий кран. Мужики взвыли в унисон:
— Уйу-йуй, — орали они с переливами, — больно, б…!
— Чего их теперь поминать, их здесь нету. Вот раньше явно были, — комментировал крики Петрович. — Тут один вопил “мамочка”! А старый седой хрен, третий раз приходил, вояка бывший, своего командира вызывал, с хорошей урологической фамилией. Так он орал “Товарищ Мудалов!”, они, оказывается, раньше вместе лечились. Потеха! Чего только здесь не наслушаешься.
Петрович скоро промыл всех трипперных, гонорейных, по-научному, потом проспринцевал другой жидкостью (не менее жгучей) всех остальных и, не прощаясь, удалился в ту же скрипучую дверь, из которой появился вначале. А костлявого мужика с шанкром отправили в кожную клинику на Пироговку. Он там будет желанным гостем, персоной grata — его шанкр теперь редкость, и его будут показывать всему курсу. А это человек 250 — 300. Так что стриптиз его ждал замечательный. Недаром Петрович назвал его счастливчиком.
Усатый врач сказал, что Петрович в этом диспансере работает уже сорок лет (!), с перерывом на войну. Но на войне подобной заразы тоже хватало, так что его квалификация не потерялась, а только укрепилась. Вообще же, за эти годы он ни разу не ошибся. Можно анализы-стекла даже не проверять. Глаз-ватерпас.
Потом мы записывали под диктовку разные схемы лечения венерологических страданий. Под конец голубоглазый доктор спросил, какие будут вопросы. Тут отличилась наша красотка — Светка Дашевская. Крутя на среднем пальце обручальное кольцо (она за девять учебных семестров уже два раза была замужем и, судя по свободно крутящемуся кольцу, “намыливалась” в третий раз), придирчиво спросила:
— А почему это в очереди не было женщин? Они что — не люди? Или не болеют этой болезнью? — Она скептически подняла одну тщательно выщипанную бровь.
Посмеялись мы слегка, потому что давно привыкли к ее идиотским
вопросам. А доктор от души веселился и, вытирая слезы удовольствия, прохрипел:
— Голубушка, а от кого же эти добры молодцы подхватили трепака?
От папы римского? (Тогда религия была не в почете.) От них, родимых, нежнейше и подхватили. Только дамочек тех к гинекологам направляют, а наши клиенты текут самоходом. А вообще женская гонорея более скрытная и потому опасная. У наших почти все снаружи, а у них почти все внутри. Ну, да об этом у вас будет отдельная лекция. А пока — прощевайте, благодарим за внимание, надеемся не увидеть вас в качестве пациентов.
А то Петрович будет беспощаден. — И он озорно нам подмигнул.
Мы слегка заржали, а Дашевская глубокомысленно вздохнула:
— От судьбы не уйдешь! — и снова крутанула кольцо.
Найдин Владимир Львович родился в 1933 году в Москве. Врач, доктор медицинских наук. Печатался в журналах “Знамя”, “Октябрь”. Автор книг прозы “Один день и вся жизнь” (М., 2006), “Вечный двигатель” (М., 2007). Живет в Москве. В “Новом мире” печатается впервые.
Собака Бунина
* *
*
Something is rotten in the state of Denmark.
Hamlet, I, IV
…подгнило что-то
в паху плода, в той самой круглой ямке,
откуда черенок торчит. Когда-то
он пуповиной был, питавшей завязь,
теперь увял и ссохся. Что-то там
бесперерывно ныло и тянуло,
тянуло вниз.
И догадался он,
что держится теперь не так уж крепко,
что дедушка Ньютон уже улегся
под деревом и только ждет сигнала,
чтоб совершилось торжество науки.
Хотя во имя торжества науки
хватило бы простой слезы, слетевшей
по той же траектории, поскольку
явления взаимозаменимы —
и непонятно, что над чем висит:
меч над Дамоклом или сам Дамокл
над вышесказанным…
Королева Маб
Все дольше сплю, а просыпаюсь чаще —
Испуганно, что твой Фальстаф, храпящий
С открытым ртом, — и сердце будто в яме,
И лоб в поту, и мысли колтунами.
...................................
Зачем ты все запутала так жутко,
Дрянная Маб, злодейка, баламутка,
Что, как к спасенью, я тянусь к отраве
И сна уже не отличу от яви?
Зачем ты мне в глаза, как вечность, дуешь?
И на губах, как бабочка, колдуешь,
И лоб щекочешь лапкой паучиной,
Клянясь, что больше ни с одним мужчиной?
Зачем вливаешь в уши небылицы,
Глумясь над правдой самою святою?
Зачем на плотно сжатые ресницы
Мне каплешь муравьиной кислотою?
Зачем я сам за нить хватаюсь жадно
И выхода ищу из подземелья?
Но все напрасно — ты не Ариадна,
Смущение мое — тебе веселье…
Дурачь, как хочешь, сонную тетерю,
Мне не распутать этих чудных каверз.
Я сорок тысяч раз тебе поверю
И сорок тысяч раз потом раскаюсь.
Я стены возведу и рвы наполню,
Я соберу обид своих дружины!
Но все напрасно — ты неудержима.
Я проиграл — я ничего не помню…
Как рыба, я хватаю скользкий воздух.
Но сколько можно доверяться юбке?
Скачи отсюда на жуках навозных
В своем возке — ореховой скорлупке!
Рождество в городе
Ярче тысячи солнц сверкает реклама колы
в школах девственниц начинается ночная продленка
шире тысячи шин накатанная дорога
ах как рвутся туда где громко и утром ломка
Не ходи на болото ночью один там страшно
водородные бомбы взрывают в игорных залах
в переходах собачьи стаи а в тех подвалах
где нас нет подают в бокалах чумные брашна
На огромном экране мечутся заяц с волком
их сменяет толстая тварь в орденах и в бармах
проплывает ведьмочка мертвая в тихой лодке
по проспекту Калинина мимо свечей фонарных
Марсианские хроники ищут воды в аптеках
их присоски шевелятся что-то высчитывая или глотая
валтасаровы пальцы чертят знаки на стенах
но читает их только больной студент из Китая
Над вертепом торговли реют морские флаги
где фонарщики елки заматывают в моталки
и снуют бесконечно счастливые лотофаги
и шуршат лакированные черные катафалки
Из “Дублинской тетради”
I
Проводив друга, любуюсь гостиничной гравюрой
Куда меня японский бог занес?
Тьма за окном, и в раме — черный пес,
Как Мефистофель, ищущий поживы.
