Новый Мир ( № 9 2008) - Новый Мир Новый Мир

— А ты куда?

— Никуда.

— Пойдем вместе?

Они шли, загребая ногами веселые листья. Припекало. На бордюре щурилась пестрая кошка. Рядом остановился трамвай. Это был ее самый любимый маршрут в городе. Он петлял по полосе отчуждения вдоль железной дороги, а потом проезжал мимо их универа.

“Вот бы сейчас, как раньше…” — затосковала она.

— Прокатимся? — предложил он.

Ей захотелось плакать.

Кондукторша в вязаной кофте, продав им билеты, ушла в кабину грызть семечки и судачить. В вагоне они были одни.

Она, по старой привычке, быстро сложила цифры.

— Несчастливый. А у тебя?

— А ты как думаешь? — Он, не глядя, сунул свой билет в карман.

Они проезжали заросшие вербами останки брошенной стройки. Трамвай грохотал и лязгал на поворотах.

— Помнишь, мы тут пили шампанское из горла2, и я ужасно хотела курить, а ты мне не разрешал?

— Ну-ну.

— А теперь я не пью и не курю.

“Сейчас он спросит, почему, и я скажу, что я на втором месяце”, — подумала она и впервые не обрадовалась, вспомнив об этом.

— Ну-ну… — Он слегка усмехнулся.

— Остановка “Университет”, — прохрипел трамвай сквозь страшные помехи.

Вот тут, на этом перекрестке, он стоял с непокрытой головой под густым непроглядным снегом, когда она уходила от него — “навсегда!” — к тому, который ждал за углом с подмороженной белой розой, а через месяц перестал даже здороваться.

— И все-таки зачем ты тогда ушла? — спросил он и впервые на нее глянул.

— Дура была, — ответила она просто.

— Только и всего?! — Он разочарованно откинулся на спинку и вытянул ноги в проход.

Она покрутила обручальное кольцо, как всегда, когда чувствовала себя не в своей тарелке.

“Почему он даже не спросит, за кем я замужем? — горько удивилась она. — Наверное, ему уже все равно. Конечно! Десять лет ведь прошло!”

— А у меня тут был роман с одной замужней, — вдруг неестественно оживился он.

“Ну уж нет! — закричала она внутри. — Знать ничего не желаю!

— Ну-ну, — зевнула она и отвернулась к окну.

Из глаз ее быстро выкатились две слезы.

“Я сижу и плачу, — внезапно вспомнила она. — Я люблю тебя. Все будет хорошо”. — Это он написал на следующий день в ее тетрадке. На перемене, пока она целовалась в коридоре.

— Мукомольный переулок, конечная, — сипло предупредил трамвай.

Выходя, он подал ей руку. Она схватилась и не отпускала. Он пожал плечами, и они пошли дальше, держась за руки, как десять лет назад.

Тогда была такая же осень. Только туман, раннее утро. Они прогуливали первую пару. Они были первый раз вдвоем.

“Зачем ты мне все время снишься?” — спросил он тогда и поперхнулся, она засмеялась.

— Ты мне сегодня приснился.

— Ну-ну! — опять усмехнулся он. — И что я делал?

— Так… — пробормотала она, вспомнив, как у нее во сне они плакали, вцепившись друг в друга.

У нее зазвонил телефон.

— Ты где? — обиженно воскликнула трубка маминым голосом. — Все уже остыло!

Он проводил ее до остановки. Подъехал троллейбус. Она поднялась на подножку и оглянулась. Он быстро шел прочь, огибая прохожих.

“Почему ты никогда не оборачиваешься, когда уходишь?” — зазвенел у нее в голове его голос десятилетней давности.

В открытые двери швырнуло охапку листьев. Она села у окна. Троллейбус тронулся.

Больше они не виделись.

УльЯна и водолаз

Ульяна проснулась посреди сна о синих лисицах от того, что в темноте двора надрывно скрипели невидимые качели. Скрипы были странные, с двойным дном. Скрипы и всхлипы. Они сливались друг с другом. Но потом качели стали замедляться, успокаиваться. Остановились, и в тишине остался только плач.

— Нечто ночью плачет на качелях, — прошептала Ульяна, осторожно прикасаясь языком к снотворному звуку “ч”, гипнотизируя себя его дремучим шуршанием, чтобы уйти от странной ночной реальности, в которой кто-то действительно плакал, качаясь в темноте.

Но сон о синих лисицах не возвращался. Чужой плач его спугнул. Ульяна перевернулась на спину и стала слушать, как стучит уязвленное безымянной тревогой сердце.

Оно раскачивалось под сводами ребер, как страшный маятник Фуко, и постепенно начинало задевать и приводить в движение другие маятники, поменьше, висящие в отдаленных пределах тела. Сначала заработали маятники в запястьях, потом в шее, животе, под коленями и наконец в щиколотках.

Ульяна лежала, слушая тиканье в своем теле, и смотрела, как ветер надувает на фонарь тень березы и пятна темно-золотого света бегут по стене, будто едешь в поезде, лежишь без сна на нижней полке и руками-ногами отсчитываешь время до остановки.

Плач удалился, потерялся при повороте калейдоскопа. Ульяна была почти во сне, едва сохраняя меркнущую память о себе, лежащей на спине в ночи, где кто-то плачет на качелях. Ульяна заснула. Плачущий был теперь совсем один в мире.

Утром Ульяна выпила зеленого чая с лилиями. И, забравшись с ногами в потертое кресло, которое звалось Никанором Семеновичем, попыталась проследить, как растекается по телу сам чай, а как — лилии.

“Интересно, где они росли? Далеко ли друг от друга? В горах или на равнине? Какое там было небо? Кто их собирал, когда они выросли, и о чем он думал? А может, он пел песню? Неужели теперь это все во мне?”-— затаив дыхание, думала Ульяна, стараясь уловить внутри отголосок неведомой китайской песни.

Но приснившиеся ночью синие лисицы все время отвлекали, бегали в голове, оставляя повсюду треугольные синие следы, царапались и надоедали. Ульяна решила, что они просятся гулять, погладила Никанора Семеновича по облезшему подлокотнику и стала выбирать одежду.

После долгих пререканий за дверцей шкафа по имени Антон Павлович Ульяна взяла с собой на прогулку Сабину (длинную шерстяную юбку в разноцветную клеточку), свитер Яшу (из шерсти яка), шапку Ваньку (с ушами) и пальто Констанцию с капуцинским капюшоном. А также своих неизменных спутниц: стерв Илону и Инессу (сапоги на шпильках).

“Вот есть полосатые кошки, — рассуждала Ульяна, вонзая десятисантиметровые каблуки в мягкий лед на Тверском бульваре, — отчего же не бывает кошек в клеточку? А если ветер перемещается в пространстве, что мешает ему передвигаться и во времени?”

Тут на Ульяну среди зимы повеяло запахом полыни. Она повернулась и пошла за своей обонятельной галлюцинацией. Миновав два кривых переулка, Ульяна потеряла след полыни и увидела разноцветную афишу, на которой была нарисована карта странного материка, похожего на улитку.

— “ГЕОграфия”, — прочитала Ульяна. — Собрание реальных существ, населяющих небывалые земли.

Ульяна всем телом легла на ржавую дверь, и та неохотно открылась. По разбитой кирпичной лестнице стервы Илона и Инесса стали осторожно спускаться в артистический подвал.

Первой картиной, которую увидела Ульяна, был портрет синей лисицы.

— Ой-ей! — выдохнула Ульяна и почувствовала, как в горле распускается алый цветок, пахнущий полынью.

Дневник Ульяны

10.01. География

Никто не знает, а я знаю. Где искать лучшие в мире стихи. На географических картах!

Вот, например, стихотворение “Клязьма, притоки”:

Лух и У"водь,

Со"дышка и Рпень,

Нерль и Ше"рна,

Ду"бенка и Во"2ря,

По"ля и Прорва"ниха,

Моло"кча,

Уча, Па"жа,

Та"лица, Пичку"ра…

Наклониться над поспешной речкой. Шептать ей с моста эту песню. И с каждым звуком наполняться водой. Ее бегом, выгибом, древним говорочком. Ронять в нее зеленые сережки, на память, на счастье, навсегда. А на мосту пыль столбом, тарахтит трактор, и веселый чумазый шофер кричит: “Девушка, не кувыркнись!”

А есть еще река Нея.

Не-я. Не я. Не я вчера ходила смотреть картины в переулке. Не я, не я увидела там синих лисиц, как во сне. И, конечно, не я сказала художнику, что у меня от него распускается в горле цветок. И не мне, не мне он ответил: “Покажи… Да у тебя ангина!”

Ах, нет, не я теперь болею в его постели, не я на чердаке сижу в пыли и пледе и печатаю в ноутбук, пока он ушел за микстурой. Не я, не я, не я! За кого вы меня принимаете! И не со мной вчера было не скажу что, но ТАКОЕ! Никому, даже Любочке не скажу. Ни слова. Диван продавленно молчит. На нем не-я не-я горячая лежит.