Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

– Может, они все-таки нас догонят? – со скрытой надеждой спросил Гиви.

Шендерович, опасно балансируя, взобрался на каменную кромку колодца и из-под руки посмотрел вдаль. Птица покосилась на него черным глазом и чуть отодвинулась, однако же не взлетела, а вновь занялась своим блестящим оперением.

– Вроде все чисто, – констатировал Шендерович, слезая.

– Что-то это странно, Миша…

– А раз так ты трепещешь, о демон пустыни, – сказал Шендерович, иезуитски улыбаясь, – вставай! Пошли! Будем бежать погони, пока хватит наших слабых сил!

– Нет! – заорал Гиви, покрепче вжимаясь в песок.

– Ну так не трепыхайся. Да не дрейфь ты! – сжалился Шендерович, наблюдая за противоречивой гаммой чувств на лице спутника. – Они небось только к утру расчухались, братишки эти. А днем никакой дурак по пустыне добровольно не попрется. Потому пребудем мы тут до сумерек, переждав палящий зной, испускаемый огненным оком, а потом, когда падет на иссушенную землю благодатная прохлада, нальем воду в благословенный сосуд, в просторечье именуемый бутылкой, и пустимся…

– Я ее выбросил, – виновато сказал Гиви.

– Что-что?

– Она тяжелая была, и я ее выбросил. Все равно воды не было…

– Ты что, о мой неизлечимый друг? Ты, хранитель воды, коему был доверен сей жизненно важный предмет, взял и, как последняя салага, выкинул бутылку? Ну и кто ты после этого?

Гиви виновато моргал.

Шендерович задумался, почесывая мокрый затылок.

– Ладно, чего там… Ближе к ночи омочим свои одеяния в этом источнике жизни и чухнем… Может, к утру куда-нибудь и выйдем…

– Куда?

Шендерович только молча пожал плечами. Он устроился в скудной тени колодца, подложив под голову мешок с жесткими и угловатыми атрибутами, и через минуту уже храпел. Гиви маялся – незагорелое тело было жестоко опалено солнцем. Вот Миша, ему хоть бы что! Он же загорелый, Миша. Тренированный. Что бы я делал, если б не Миша, думал Гиви… впрочем, если бы не Миша, меня вообще бы тут не было.

Он уселся поудобней, стараясь держаться крохотного клочка тени – остальное занял Шендерович. Все равно, уговаривал он себя, спать на такой жаре вредно. Мама всегда так говорила. А потому он моргал обожженными глазами, вглядываясь в колеблющийся воздух в надежде вновь увидеть что-нибудь этакое. Но зной воздвигал вдали лишь ослепительные зеркала, огромные сверкающие линзы, распахнутые в охру и синеву. Рядом с храпящим Шендеровичем Гиви вдруг почувствовал себя последним бодрствующим человеком в мире…

Птица, которая сидела в самой сердцевине неприглядного колючего кустика, вдруг зашевелилась и выпростала голову из-под крыла.

– Эй, – сказал Гиви, – ты что?

Птица отряхнулась и взлетела. Сделав низкий круг над головой Гиви, она взмыла вверх и полетела по прямой, круто забрав на восток.

– Ну вот… – опечалился Гиви.

Разумеется, птица – создание бессловесное, но какая-никакая, а все ж компания.

Гиви стало совсем одиноко.

Он вздохнул и прикрыл глаза.

Потом вновь открыл их, потому что что-то изменилось. Тень какая-то набежала, что ли.

Он вновь прикрыл глаза, потом протер их ладонями, потом помотал головой.

Не помогло.

Ломаная темная линия на горизонте вдруг распалась на отдельные пятна, и эти пятна стремительно увеличивались в размерах, пока из дрожащего марева не выплыли огромные оскаленные пасти, гигантские бурые туши, мерно перемалывающие пространство мохнатыми голенастыми ногами. На скачущих чудовищах громоздились не менее огромные всадники: каждый – с башню, белые полотнища одежд развевались на ветру… ни звука не доносилось оттуда, и оттого казалось, что призрачная кавалькада плывет по воздуху.

– Мамочка! – прошептал Гиви.

Он поднялся на слабеющие ноги и, подскочив к Шендеровичу, отчаянно затряс его за плечо:

– Миша! Проснись!

– А? – Шендерович приподнял голову, морщась оттого, что атрибуты порядком наломали ему шею.

– Миша! Там! Ужас что такое!

– А! – отмахнулся Шендерович, широко зевая. – Опять мираж! Нервы у тебя ни к черту, друг Гиви.

– Да, но…

Бубум!

Гиви вздрогнул. Земля под ним тоже содрогнулась. Глухие удары сотрясали ее.

Бубум… Бубум…

– Да, – признал Шендерович, почесывая шею, – не мираж. Опять мы с тобой влипли, о, скиталец, потомок скитальцев.

Всадники обступили Гиви и Шендеровича, заслонив собой солнце.

Гиви оглядывал новоприбывших со смешанным чувством страха и восторга. Свирепые загорелые лица, свирепые взоры, сверкающие из-под белоснежных тюрбанов, свирепые ятаганы и кинжалы, способные украсить любой кавказский ансамбль народного танца вызвали у робкого потомка Шемхазая естественный трепет. В неменьший трепет повергала грозная красота могучих боевых животных, богато изукрашенных колокольчиками и горящими на солнце медными пластинами.

Бежать было некуда.

Гиви вздохнул и судорожно вытер ладони о штаны.

Шендерович одарил сгрудившийся вокруг них отряд благожелательно-рассеянным взором привычного ко всему землепроходца.

Верблюды лениво переступали мощными копытами и роняли пену с морд, в свою очередь кидая в сторону Шендеровича презрительные взгляды.

Один из всадников, самый, как показалось Гиви, высокий и красивый, со смуглым свирепым лицом, затененным особенно пышным тюрбаном, спрыгнул с верблюда, звякнув при этом многочисленным вооружением, и ленивой походкой враскачку приблизился к путникам.

Гиви попытался расправить плечи.

Шендерович продолжал бросать по сторонам снисходительные взгляды.

Предводитель, в свою очередь, скрестив руки на груди, уставился на беззащитных путешественников.

Гиви не выдержал первым.

– Б-исми-лляхи-ар-рахман-ар-рахим! – выкрикнул он, чувствуя, как распирает грудь незнакомый прежде язык. – Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Даруй нам облегчение, а не затруднение, о владыка тысячи верблюдов, да благословит тебя Аллах и приветствует!

– Да пребудет Аллах и с тобой, чужеземец, – хладнокровно ответил предводитель, – ибо Он – защитник всех путников и проводник всех путей.

– Что он говорит? – прошипел из-за спины Шендерович.

– Типа привет, – пояснил Гиви.

– Скажи ему, что с нас нечего взять. Скажи, мы бедные путники.

Гиви вздохнул. С его точки зрения, это было и так видно. Но покорно завел:

– Милостив будь к нам, о шейх, ибо стеснены мы ради Всевышнего. А бедность, о повелитель сотни всадников, достойная стоянка, бедность – плащ благородства, одеяние посланников, рубаха праведников…

– Верно, – согласился предводитель, – но бедность еще и крепость покорных…

– Добыча познавших, цель ищущих…

– Тюрьма грешников…

– Гиви, что он говорит?

– Типа сам разберется.

Предводитель, озирая путников тем же задумчивым взглядом, медленно обошел их по кругу. Гиви и Шендерович поворачивались на месте, не желая подставлять незащищенные спины.

– Сдается мне, это они! – сказал наконец предводитель.

Он обернулся и лениво щелкнул пальцами. Несколько дюжих молодцов, в свою очередь, соскочили с верблюдов и кинулись к пленникам.

– Но мы воистину имеем только то, что на себе, о Шейх Пустыни! – завопил Гиви. – С нас нечего взять.

– А мне от вас ничего и не надо, о беспокойный путник, – ответил предводитель. – Не тревожься, я вас и пальцем не трону, ибо я дал такое слово, а слово мое крепко. Более того, скажу: с вами будут обращаться по-царски, ибо богатый выкуп за вас положили мне, коли я вас доставлю живыми и здоровыми.

– Куда? – взвыл Гиви, увлекаемый в сторону верблюдов. – Куда доставят?

– Гиви, что он говорит? – орал Шендерович, которого уже затаскивали на верблюда, впрочем пока без особого успеха.

– Что ему обещали бонус! Доставят нас кому-то.

– Кому? – бушевал Шендерович. – Кому мы, на фиг, понадобились? Может, этот нас заказал… Педро… Или Мастер его. Спроси