Магнетрон - Георгий Бабат

Председательствующий академик Крылов попросил разрешения сказать несколько слов.

— Я вспоминаю, — начал Крылов, — одно из выступлений знаменитого нашего соотечественника, физика Александра Григорьевича Столетова. Это было еще в конце прошлого века. Александр Григорьевич тогда, между прочим, сказал, что главной добродетелью физика является умение сверлить пилой и пилить буравчиком. В те годы физик содержался в черном теле. В дореволюционной России скупо отпускались средства на научные исследования. За последнее десятилетие мы были свидетелями необычайно быстрого роста физических наук. Нигде, во всем мире, наука не обставлена с такой щедростью, с такой любовью и заботой, как у нас в Советском Союзе. Я хочу привести слова академика Ивана Петровича Павлова, сказанные им недавно на приеме правительством делегации пятнадцатого Международного конгресса физиологов в Большом Кремлевском дворце. «Мы, руководители научных учреждений, — говорил Иван Петрович, — находимся прямо в тревоге и беспокойстве по поводу того, будем ли мы в состоянии оправдать все те средства, которые нам предоставляет правительство». И мы услышали в ответ: «Уверены, что безусловно оправдаете». То, что мы слышали сегодня в докладе Веснина, позволяет нам сказать: да, кое в чем начинаем оправдывать. — Крылов взял со стола и поднял на ладони магнетрон. — Трудно поверить, что эта медная коробочка, — говорил он с искренним детским восхищением, вертя в руках магнетрон, — что эта игрушка есть настоящая и притом чрезвычайно мощная радиопередающая станция!

Веснин улыбнулся, уверенный, что сейчас услышит то самое, о чем и он, и его товарищи по работе говорили много раз, при различных обстоятельствах: «Цехи этой радиостанции отстоят один от другого лишь на миллиметры. В крохотном объеме сосредоточены и электронная генераторная часть, и цепь колебательных контуров, и линия передачи энергии, и излучающая антенна…»

Да, Крылов все это сказал. И ясно было, что ему очень нравится произносить и повторять новые термины, которые он освоил, видимо, совсем недавно. Молодого инженера тронула эта радость восприятия нового, которой так наивно, так откровенно гордился восьмидесятилетий академик.

— Как лицо, занимавшееся баллистикой, испытанием пушек, — продолжал Крылов, — я могу сказать, что электронная баллистика — наука о движении этих мельчайших электрических снарядов по сложным путям в скрещенных электрических и магнитных полях — настолько сложнее того, что мы изучаем в обычной артиллерии, что, право, нельзя без восхищения, равнодушно смотреть на этот такой простой с виду прибор… Много диссертаций будет написано о магнетроне, — заключил Крылов, — но, я полагаю, мы поступим правильно, возбудив перед Высшей аттестационной комиссией ходатайство о присуждении инженеру Владимиру Сергеевичу Веснину ученой степени доктора технических наук без защиты диссертации.

— А, што? — встрепенулся проснувшийся Вонский. — Што шлучилошь, Мштишлав Львович?

— Прррисудили докторрра наук! — прорычал в ответ Мстислав Львович Рокотов.

— Говорите тише, — попросил Вонский, — я ничего не слышу, когда кричат.

Нестор Игнатьевич вынул из ушей трубки слухового аппарата и поднялся. Рокотов схватил свой желтый кожаный портфель, затянул ремни и прижал его с такой энергией, что портфель пискнул под локтем, как котенок, которому наступили на хвост.

Вытянув вперед шею, пригнувшись и резко размахивая руками, Мстислав Львович взял старт к двери так резко, что его подошвы забуксовали на скользком паркете. Он развил такую скорость, что направлявшийся к выходу Кленский шарахнулся в сторону, уступая ему дорогу.

— Вот он, этот титан чужой мысли, борец за высокие параметры, — произнес Беневоленский, поддержав Кленского за локоть. — Помчался собирать свои шляпы.

— Простите, какие шляпы?

— Как? Вы там, в Ленинграде, еще не слыхали о многошляпной системе работы?

— О многостаночном обслуживании знаю, а об этом не слыхал.

— У Мстислава Львовича много совместительств, — с явным удовольствием начал Беневоленский. — Утром он объезжает учреждения и институты, в которых числится, оставляя в каждом на своем письменном столе шляпу. И в течение дня на вопрос: «Где профессор Рокотов» — сотрудники отвечают: «Был, скоро будет, шляпа на столе». К концу дня Рокотов делает второй объезд. И тогда спрашивающим говорят: «Был с самого утра, но уже уехал. Шляпы нет».

Откинув назад свою львиную гриву, профессор Беневоленский подошел к Веснину и с царственной снисходительностью пожал ему руку.

— Глядя на вас, юный коллега Весничкин, — сказал Беневоленский, — я невольно вспоминаю слова Гейне о жителях университетского города Геттингена. Они, говорит поэт, делятся на студентов, профессоров и скотов, причем две последние категории строго не разграничены. Не поручусь за точность цитаты, но приблизительно общий, так сказать, смысл ее, квинтэссенция сводится к тому, что поэт не понимает, каким образом господу богу удалось сотворить столько сволочи. Разумеется, я не хотел бы, чтобы вы восприняли это грубо утилитарно, но, увы, не раз и не два придется вам еще вспомнить эти слова поэта, поскольку вы сами теперь приобщились к сословию, которое, говорит Гейне, очень многочисленно, точно песок морской, или, вернее говоря, точно грязь на берегу морском.

Академик Волков

Никита Степанович Рубель подошел к Веснину, чтобы поздравить его, обнять и поцеловать. Бравый моряк не имел в виду ограничиться только лишь одними объятиями. Ему хотелось пригласить новоиспеченного доктора технических наук к себе, чтобы за бутылкой настоящего ямайского рома вспомнить о первой встрече на борту «Фурманова». Но довольно было Рубелю взглянуть на Веснина, чтобы понять: человеку сейчас не до рома. Еще раз пожав Веснину руку, Рубель с ним расстался. Веснин хотел позвонить Вале. Он не знал, когда она едет, куда едет.

— Позвольте, па-азвольте, молодой человек! — С этими словами Волков взял Веснина под руку почти насильно и потащил, на улицу.

У подъезда стоял автомобиль. Это была машина нового, в то время только осваиваемого Горьковским автозаводом типа «М-1».

— Прошу вас! — сказал Волков Веснину, распахивая перед ним дверцу.

— Простите, — смутился Веснин, — я пойду пешком, моя гостиница совсем недалеко…

— Ни в какую гостиницу вы не пойдете! — возразил Волков. — Присуждение степени, да еще при таких обстоятельствах, надо обмыть. Николай Николаевич Кленский уже записан у меня первым в очереди желающих произнести тост в честь вас. Поехали ко мне!

Веснин не успел ничего возразить, потому что был вежливо, но властно втолкнут в автомобиль. Веснин очутился рядом с Кленским, который тут же подвинулся и пожал своему бывшему ученику обе руки:

— Горжусь, горжусь вами!

— Простите, но мне надо в гостиницу, — пролепетал Веснин.

— Где вы остановились? — спросил Волков, включив зажигание и нажимая на стартер.

Веснин назвал гостиницу.

— Николай Николаевич, — обратился Волков к профессору Кленскому, — запишите, пожалуйста.

Кленский записал, но Веснин, хотя он и плохо знал Москву, увидел, что машина свернула к Крымскому мосту, то есть в направлении, прямо противоположном тому, по которому надо было ехать к гостинице.

— Да, позвольте! — спохватился Волков. — А номер вашего телефона в гостинице?

Веснин назвал номер и еще раз повторил адрес гостиницы.

— Николай Николаевич, пожалуйста, запишите, — снова попросил Волков. — Возможно, это излишняя предосторожность, но создатель «Кахетинского» и «Цинандали» Алексей Дмитриевич Егоров — мой лучший друг. Он к сегодняшнему дню прислал мне небольшой ящичек из Грузии… Я далек от мысли за один вечер сделать из Владимира Сергеевича настоящего знатока, но познакомиться с лучшими марками вин будет ему очень полезно. — Теперь, когда мы, доктор Веснин, знаем и ваш адрес, и номер телефона, вы сможете пить и не тужить.

— Я, право, совсем не готов к тому, чтобы провести этот вечер в гостях, — пробормотал Веснин.

— Полноте, не отказывайтесь от вина, которое мы пьем не так-то уж часто! — возразил Кленский. — Егоров — специалист мирового масштаба. Его токай произвел фурор даже в Венгрии, на родине токайских вин… Впрочем, что касается меня, то я предпочитаю его мадеру.

— Я вас, Владимир Сергеевич, понимаю лучше, чем вы можете предполагать, — смеялся Волков. — Я точно так же упирался, когда меня, еще в бытность мою студентом, пригласил к себе… кто бы, вы думали? Михаил Осипович Доливо-Добровольский! Я говорю это вам отнюдь не для аналогии между мною и профессором Доливо, тут дистанция огромного размера. Но аналогия между моим тогдашним поведением и вашим сейчас есть. Трудно поверить, но я был застенчив, как деревенская девочка. А упирался я в основном оттого, что не знал, куда деть свои руки, когда сидишь в гостях. Потом меня актер Юрьев научил. «Вы, говорит, зажмите в левый кулак спичку и попытайтесь у нее отломить головку, а затем то же самое проделайте со следующей спичкой, и так до тех пор, пока не надоест». Я ему очень за этот совет обязан. Это занятие помогало мне перебороть смущение, которое я испытывал в юности, бывая в гостях.